— Все это у меня есть, — ответил Санчо. — Вот только лошади нет; зато у меня есть ослик, много получше коня моего господина. Пусть господь не даст мне счастливо встретить ближайшую Пасху, если я соглашусь променять моего осла на его коня, хотя бы в придачу он дал мне еще четыре меры ячменного зерна. Ваша милость решит, что я шучу, если я стану перечислять все достоинства моего серого. И борзые у меня найдутся; ведь у нас в деревне их не занимать стать, а охота особенно приятна, когда охотишься за чужой счет.
— Клянусь, сеньор оруженосец, — ответил Санчо его собеседник, — я решил бросить все эти рыцарские сумасбродства, вернуться к себе в деревню и воспитывать детишек, — у меня их трое, и все словно восточные жемчужины.
— А у меня — двое, — сказал Санчо, — да таких, что их не стыдно повезти во дворец к самому папе, особенно девчонку. Наперекор матери, я собираюсь сделать ее графиней, ежели будет на то милость божия.
— А сколько лет этой сеньоре, которая готовится в графини? — спросил оруженосец рыцаря Леса.
— Около пятнадцати, — ответил Санчо, — но она ростом не ниже копья, свежа, как апрельское утро, и сильна, точно поденщик. И я только о том и молю господа бога, чтобы он привел меня поскорее свидеться с моей семьей и избавил меня от смертного греха, или (что то же самое) от опасной службы оруженосца. Я уже попробовал ее однажды и ни за что не взялся бы за нее снова. Меня соблазнил только кошелек с сотней дукатов, который мне удалось найти в прошлый раз в глухом ущелье Сиерра-Морены. С тех пор дьявол дразнит меня золотыми монетами. Ну так и водит ими перед глазами; каждую минуту мне мерещится, что я хватаю мешок с деньгами, прижимаю его к груди и тащу домой, а там покупаю себе землю и живу, как принц. Когда я об этом думаю, я легко переношу все муки, что выпадают мне на долю на службе у моего свихнувшегося хозяина. Ибо, говоря по совести, он более похож на сумасшедшего, чем на рыцаря.
— Вот потому и говорится, — ответил второй оруженосец, — что жадность мешки рвет. Но раз мы уже заговорили о сумасшедших, то скажу вам, что большего безумца, чем мой господин, на свете не сыщешь. Он принадлежит к тому роду людей, о которых говорится: подыхает осел от чужих забот. Подумайте-ка, только для того, чтобы вернуть другому рыцарю рассудок, он сам сделался сумасшедшим и отправился на поиски того, от чего ему самому, быть может, первому не поздоровится.
— А может, он влюблен? — спросил Санчо.
— Да, — ответил слуга неизвестного рыцаря, — он влюблен в некую Касильдею Вандальскую, а другой сеньоры с таким крутым нравом во всем мире не сыщется. Впрочем, его этим не испугаешь. У него в голове бездна всяких затей и козней. Вы скоро в этом убедитесь.
— И на самой прямой дороге есть ухабы, — сказал Санчо. — В других домах изредка варят бобы, а у меня их полные котлы. У безумия, видно, больше спутников, чем у мудрости; но если справедлива поговорка, что товарищи по несчастью приносят нам облегченье, то, значит, и я могу утешиться в обществе вашей милости, раз рыцарь, которому вы служите, такой же безумец, как мой господин.
— Он безумец, но зато храбрец, — возразил другой оруженосец, — а хитрости в нем будет побольше, чем безумства и храбрости.
— Ну, мой-то совсем не такой, — ответил Санчо, — никакой хитрости в нем нет. Душа у него открыта, как кувшин; никому он зла не причиняет, всем делает добро. Нет в нем ни капли лукавства: любой ребенок убедит его, что сейчас ночь, когда на самом деле полдень. За это простодушие я и люблю его всем сердцем и, несмотря на все его сумасбродства, никак не могу решиться его покинуть.
— А все-таки, братец мой и сеньор, — возразил слуга рыцаря Леса, — когда один слепец ведет другого, оба рискуют свалиться в яму. Искатели приключений нередко наталкиваются на приключения вовсе не приятные и даже опасные. Поэтому я думаю, не лучше ли было бы нам оставить наших рыцарей и вернуться домой.
Во время этого разговора Санчо каждую минуту сплевывал слюну. Другой оруженосец подметил это и сказал:
— Мне кажется, что мы так много говорили, что у нас языки прилипли к гортани. Но подождите, братец: у меня на луке седла висит неплохое средство против этого.
Он встал и вскоре возвратился обратно с большим бурдюком вина и пирогом длиной в целый локоть. В пироге был запечен кролик таких размеров, что Санчо, пощупав его, решил, что это не кролик, а целый козел. Увидев такое угощение, он спросил:
— И этакие вещи, сеньор, вы всегда возите с собой?
— А вы что же думаете? — ответил тот. — Разве я похож на какого-нибудь завалящего оруженосца? Ни один генерал в походе не возит с собой таких запасов, какие навьючены на мою лошадь.
Не заставляя себя упрашивать, Санчо стал есть и, глотая впопыхах куски величиной с канатные узлы, сказал:
— Вы, ваша милость, поистине верный и преданный оруженосец, настоящий, великолепный и пышный, как это доказывает пир, устроенный вами, словно по волшебству. Не то что я, несчастный: у меня в сумках всего-навсего кусок твердого сыра, которым можно проломить голову любому великану, да дюжины четыре сладких стручков и орехов. А все потому, что господин мой держится того правила, что странствующие рыцари не должны вкушать ничего, кроме сухих плодов и полевых трав.
— Клянусь честью, братец, — возразил другой оруженосец, — мой желудок не приспособлен для орехов, диких груш и лесных кореньев. Пускай себе наши господа держатся каких угодно правил и едят, что им вздумается, — у меня всегда припасено холодное мясо, да на всякий случай к седлу подвешен бурдючок с вином. Я его так люблю, что то и дело обнимаю.
С этими словами он сунул в руки Санчо бурдючок, и тот, припавши ртом к его горлышку, с четверть часа глядел на звезды. Кончив пить, он склонил голову набок и с глубоким вздохом сказал:
— Ну и хорошо ваше винцо, братец. Однако, ради всего святого, скажите мне, сеньор: это вино не из Сьюдад Реаль?
— Да вы настоящий знаток! — воскликнул тот. — Оно действительно оттуда, и ему уже немало лет от роду.
— Ну, по части вина, — ответил Санчо, — я никогда не ошибусь. Представьте себе, сеньор оруженосец, — у меня такие способности распознавать вино, что стоит мне только его понюхать, и я сейчас же вам скажу, из какой оно области, какого сорта, какой у него вкус и как оно выдержано. Впрочем, тут нечему удивляться, ибо в моем роду было два таких замечательных знатока, каких уже много, много лет не бывало в Ламанче. Послушайте-ка, что с ними однажды случилось. Как-то раз дали им на пробу вина из бочки и попросили сказать свое мнение о его достоинствах и недостатках. Первый попробовал вино кончиком языка, а другой только понюхал его. Первый сказал, что оно отдает железом, а второй сказал, что оно скорее пахнет кожей. Хозяин вина заявил, что бочка — чистая, что вино еще не было разлито и что ему не с чего отдавать ни железом, ни кожей. Но два знаменитых знатока тем не менее упорно стояли на своем. Прошло немного времени, вино было продано, и когда опорожнили бочку, то на дне ее нашли маленький ключик на кожаном ремешке. Теперь вы понимаете, ваша милость, что человек такой породы и сам может кое-что смыслить в винах.
— Что уж тут и говорить, — ответил другой оруженосец, — вот потому-то я и считаю, что нам не надо ввязываться ни в какие приключения. Зачем нам пирожки, когда есть караваи? Вернемся-ка лучше в свои хижины, а если богу будет угодно, то он и там нас найдет.
— Я должен сопровождать моего господина до Сарагосы, — сказал Санчо, — а там уж мы подумаем, что делать дальше.
Наконец наши добрые оруженосцы наговорились и напились до того, что сну пришлось связать им языки. Они заснули с недожеванными кусками пирога во рту, ухватившись за почти пустой бурдючок. Теперь мы их оставим и поведаем читателю, о чем беседовали неизвестный рыцарь и рыцарь Печального Образа.
Глава 39, в которой выясняется, кто такие были неизвестный рыцарь и его оруженосец
После долгой беседы с Дон Кихотом неизвестный рыцарь сделал ему, наконец, такое признание:
— Сеньор рыцарь, да будет вам известно, что по воле судьбы или, точнее, по собственному моему выбору, я влюбился в несравненную Касильдею Вандальскую. Я называю ее несравненной, ибо никто не может сравниться с нею ни высотой роста, ни благородством происхождения, ни красотою. И вот моя жестокая и гордая Касильдея, подобно мачехе Геркулеса[75], велела мне совершить множество опасных подвигов. Когда я выходил победителем из одного испытания, она обещала мне, что следующее будет последним и тогда она наградит меня за верность. Но цепь моих подвигов все удлиняется, и я уж не в силах их сосчитать и не знаю, когда же кончится мой искус. Однажды она велела вызвать на поединок знаменитую севильскую великаншу Хиральду[76]. В другой раз — поднять и взвесить гигантских каменных быков Гисандо[77] — дело, более подходящее для грузчиков, чем для рыцаря. Затем она приказала мне броситься в пропасть на горе Кабра[78] и потом рассказать ей, что скрывается в этой мрачной бездне. Я совершил все эти подвиги: я победил Хиральду, поднял быков Гисандо, бросился в пропасть Кабра. И что же? Всего этого ей показалось мало. Недавно она велела мне объехать все провинции Испании и заставить всех встретившихся на моем пути странствующих рыцарей признать, что красотой своей она превзошла всех женщин и что я — самый отважный и влюбленный рыцарь в мире. Исполняя ее волю, я объездил почти всю Испанию и победил множество рыцарей, осмелившихся мне противоречить. Но особенно горжусь я тем, что победил на поединке прославленного рыцаря Дон Кихота Ламанчского и заставил его признать, что моя Касильдея прекраснее его Дульсинеи. По-моему, одна эта победа равняется победам над всеми рыцарями на свете, ибо Дон Кихот, о котором я вам рассказываю, всех их победил, а следовательно, раз я победил его, то его слава, честь и величие принадлежат мне:
