— Почему вы уходите? — спросил один из американцев. — Миссис Гордон сейчас придет, и начнется заседание.
— Разве вы не понимаете, что все уже решено? — сказал Льюнг Бьорн. — Из-за нас вам нечего устраивать заседание. Правда, мы почти было забыли об этом, но теперь снова вспомнили, что только один Господь может повелеть нам вернуться на родину.
И американцы с изумлением увидели, что Льюнг Бьорн и его односельчане высоко подняли головы и не казались уже такими беспомощными и растерянными, как перед началом заседания. Силы и энергия снова вернулись к ним, когда они ясно увидели свой путь и не думали больше бежать от опасности.
Гертруда лежала больная в маленькой уютной комнатке, где она раньше жила вместе с Гунхильдой. Бу и Габриэль сами изготовили для них всю мебель, она была сделана лучше и имела больше украшений, чем мебель во всех других комнатах. Гертруда выткала белые занавески на окна, сшила покрывала на постели и украсила их мережкой и кружевами.
После смерти Гунхильды к Гертруде поселили одну молодую американку по имени Бетси Нильсон, с которой девушка вскоре очень подружилась. Когда Гертруда заболела, Бетси с большой любовью и заботой ухаживала за ней.
В тот же вечер, когда на большом собрании было решено, что шведские крестьяне останутся в Иерусалиме, Гертруда лежала в сильной лихорадке и говорила без умолку. Бетси сидела рядом и изредка произносила несколько слов, чтобы успокоить больную.
Вдруг Бетси увидела, что дверь тихонько приотворилась, и в комнату вошел Бу. Он старался не шуметь и остановился у двери, прислонившись к стене. Гертруда, казалось, не заметила его прихода, Бетси, быстро обернувшись к нему, знаком велела уйти из комнаты. Но, когда она увидела лицо Бу, сердце ее сжалось от жалости. «Ах, Боже мой, он, вероятно, думает, что Гертруда умирает, и для нее уже нет никакого спасения, ведь далекарлийцы решили остаться в Иерусалиме», — подумала она.
Ей сразу стало ясно, как сильно Бу любит Гертруду. «Пусть бедняга останется здесь, — подумала она. — Я не могу запретить ему видеть ее».
Бу позволили остаться у двери, и он ловил каждое слово, которое произносила Гертруда. Жар у нее был несильный, и уже не бредила, но все время говорила без умолку о цветах и реках, как и другие больные, и она непрестанно жаловалась на мучившую ее жажду.
Бетси налила стакан воды и поднесла его Гертруде со словами:
— Выпей этой воды, Гертруда, она не опасна.
Гертруда приподнялась слегка на подушках, схватила стакан и поднесла его к губам, но сейчас же откинулась назад, даже не притронувшись к воде.
— Разве ты не чувствуешь, как она ужасно пахнет? — простонала она. — Ты что, хочешь уморить меня?
— У этой воды нет ни запаха, ни вкуса, — кротко заметила Бетси. — Она специально очищена, чтобы больные могли без опаски пить ее.
Она настаивала, чтобы Гертруда выпила воду, но та оттолкнула стакан с такой силой, что вода пролилась на одеяло.
— Мне кажется, ты могла заметить, что я и без того достаточно больна, и тебе совсем не надо травить меня, — сказала Гертруда.
— Тебе сразу станет легче, если ты выпьешь воды, — настаивала Бетси.
Гертруда ничего не отвечала: спустя некоторое время она начала стонать и плакать.
— Что же ты плачешь? — спросила Бетси.
— Как ужасно, что никто не может достать мне хорошей воды, годной для питья, — жаловалась Гертруда. — Я должна лежать и умирать от жажды, и никто не жалеет меня.
— Глупая, ты прекрасно знаешь, что мы охотно помогли бы тебе, если бы могли, — сказала Бетси, ласково гладя руку больной.
— Почему же вы не даете мне пить? — плакалась Гертруда. — Я болею только от этой ужасной жажды, и сейчас же выздоровею, стоит мне только выпить хорошей, свежей воды.
— Во всем Иерусалиме нет воды лучше, чем эта, — печально сказала Бетси.
Гертруда не слушала ее.
— Мне было бы не так тяжело, если бы я знала, что действительно нельзя найти хорошую воду, — стонала она. — Но изнемогать от жажды, зная, что в Иерусалиме есть целый колодец свежей, чистой воды!..
Бу вздрогнул, услышав эти слова, и вопросительно взглянул на Бетси. Та только пожала плечами и покачала головой, словно говоря: «Ах, это все только ее фантазии». Но, когда Бу снова вопросительно взглянул на нее, Бетси попыталась узнать у Гертруды, что же та имела в виду.
— Я не думаю, чтобы где-нибудь в Иерусалиме были источники свежей воды, — сказала она.
— Удивительно, какая у тебя плохая память, — отвечала Гертруда. — Или, может быть, тебя не было с нами, когда мы осматривали старинную площадь, где некогда стоял иудейский храм?
— Ну, конечно, я была с вами.
— Это было не в мечети Омара, — задумчиво сказала Гертруда. — Нет, не в этой прекрасной мечети посреди площади, а в старой, некрасивой, которая стоит в одной из боковых улиц. Разве ты не помнишь, что там находится колодец?
— Да, помню, — ответила Бетси, — но я не понимаю, почему ты считаешь воду этого колодца лучше всякой другой.
— Это ужасно, что я должна так много говорить, когда я умираю от жажды, — жаловалась Гертруда. — Ты могла бы сама запомнить, что рассказывала мисс Юнг о колодце.
Девушке действительно было невыносимо тяжело говорить с пересохшими губами и саднящим горлом; но, прежде чем Бетси успела ей возразить, она начала быстро рассказывать все, что знала о колодце.
— Это единственный колодец в Иерусалиме, в котором всегда есть хорошая вода, оттого, что источник его находится в раю.
— Очень интересно, откуда ты узнала об этом, — спросила Бетси с легкой усмешкой.
— Я знаю это, — продолжала Гертруда совершенно серьезно. — Мисс Юнг рассказывала, что однажды летом в ужасную засуху один бедный водонос пришел в мечеть за водой. Он привязал ведро к веревке, прикрепленной к колодцу, и опустил его вниз. Но, достигнув воды, ведро сорвалось с рычага и упало на дно колодца. Сама понимаешь, что бедняк не захотел терять свое ведро. Он позвал двух других водоносов, и они спустили его в темный колодец. — При этих словах Гертруда приподнялась на локте и устремила на Бетси свой затуманенный лихорадкой взгляд. Она продолжала: — Колодец был очень глубок, и чем ниже водонос спускался, тем больше удивлялся, видя, что из глубины льется какой-то нежный свет. И когда, наконец, он ступил на твердую землю, вода раздвинулась, и на ее месте оказался волшебный сад. Не было видно ни солнца ни луны, но всюду был разлит слабый дневной свет, в котором он ясно различал все предметы. Казалось, что все вокруг погрузилось в сон. Цветы сомкнули лепестки, листья висели на ветках свернувшись, а трава стелилась по земле. Прекрасные деревья стояли в полудреме, склонившись друг к другу, а птицы сидели на ветвях неподвижно. Нигде не было никаких ярких красок, все было серое и однообразное, но, несмотря на это, картина была чудо как хороша.
Гертруда рассказывала всё очень подробно, чтобы Бетси поверила ей.
— И что же случилось с этим человеком? — спросила Бетси.
— О, сначала он был сильно изумлен и спрашивал себя, куда это он попал. Потом испугался, что люди, спустившие его вниз, потеряют терпение, если он будет медлить, и, прежде чем подняться на поверхность земли, водонос подошел к самому прекрасному и большому дереву в саду, отломил от него ветку и взял ее с собой.
— Лучше бы он побыл там подольше! — смеясь, сказала Бетси.
Гертруда продолжала:
— Когда он снова очутился со своими друзьями, то рассказал им, что с ним случилось, и показал взятую с собой ветку. И представь себе, в ту минуту, как ветка соприкоснулась с земным воздухом и светом, она начала возвращаться к жизни: листочки распустились, потеряли свой серый цвет и сделались зелеными и блестящими. Когда водоносы, его товарищи, увидели это, им стало ясно, что он побывал в райском саду, который лежит в земле под Иерусалимом и дремлет до Судного дня, когда он снова поднимется на поверхность земли во всем своем блеске для обновленной жизни.
Тяжело дыша, Гертруда откинулась назад на подушки.
— Милая Гертруда, ты устанешь, тебе нельзя говорить так много, — сказала Бетси.
— Но если я не буду говорить, ты так и не поймешь, почему именно в этом колодце есть хорошая вода, — вздохнула Гертруда, — да и рассказ мой уже окончен. Разумеется, никто бы не поверил, что он был в райском саду, если бы он не принес с собой ветку, совершенно непохожую на ветви земных деревьев, и поэтому товарищи водоноса поспешили также спуститься в колодец, чтобы побывать в раю. Но вода опять поднялась, и, как глубоко они ни спускались, всё никак не могли достать дна.
— Значит, после водоноса никто никогда не видел больше рая?
— Нет, никто. С тех пор вода никогда больше не исчезала, и никому не удавалось достигнуть дна колодца, хотя очень и очень многие пытались это сделать. — Гертруда глубоко вздохнула, потом заговорила снова: — Ах, я думаю, это должно значить, что нам не суждено увидеть рай при жизни.
