Такъ точно, на портретѣ сіялъ самъ мистеръ Джой, молодой и прекрасный, въ нанковой курткѣ, фасона, употреблявшагося въ первыхъ годахъ девятнадцатаго вѣка. То была старая картина, висѣвшая нѣкогда на Россель-Скверѣ.
— Я купила его, сказала Бекки голосомъ, дрожавшимъ отъ внутренняго волненія;— мнѣ казалось, что я могу принести нѣкоторую пользу своимъ друзьямъ. Я никогда не разставалась съ этой картиной, и не разстанусь.
- Неужели? вскрикнулъ Джой съ выраженіемъ несказаннаго самодовольствія и восторга, неужели вамъ дорога эта картина изъ-за меня?
— Ахъ, вы сами знаете это, мистеръ Седли! сказала Бекки, но кчему говорить объ этомъ? Зачѣмъ думать… зачѣмъ оглядываться назадъ? Теперь ужь слишкомъ поздно.
Бесѣда этого вечера была восхитительна и усладительна для Джоя. Эмми воротилась домой слишкомъ поздно, и, утомленная продолжительной прогулкой, отправилась прямо въ постель съ больною головой. Бенгальскій сановникъ и прекрасная его собесѣдница сидѣли въ гостиной вдвоемъ, и Амелія слышала изъ смежной комнаты, какъ Ребекка напѣвала Джою старыя пѣсни 1814 года. Всю эту ночь онъ не сомкнулъ глазъ, такъ же какъ и его сестра.
Былъ іюнь, и, слѣдовательно, высшій лондонскій сезонъ. Мистеръ Джой, какъ слѣдуетъ всякому порядочному путешественнику, читалъ каждый день несравненный листокъ «Galignani», и передъ завтракомъ забавлялъ сводхъ дамъ извлеченіемъ изъ этой газеты. Здѣсь каждую недѣлю описывались подробно всѣ движенія британской арміи, въ которой Джой, какъ военный человѣкъ, принималъ жйвѣйшее участіе. Вотъ что прочиталъ онъ однажды за чашкой кофе:
«Прибытіе Трилльйоннаго полка. Гревзендъ, іюня 20. Сегодня утромъ прибылъ изъ Индіи корабль «Рамчондеръ», и остановился въ нашей гавани. На немъ находилось 14 офицеровъ и 132 солдата Трилльйоннаго полка. Трилльйонный полкъ отправился въ Индію немедленно послѣ ватерлооской битвы, гдѣ онъ ознаменовалъ себя блистательными подвигами, и гдѣ вскорѣ потомъ отличился въ бурмимйской войнѣ. Ветеранъ полковникъ, сэръ Михаилъ Одаудъ, кавалеръ Бани, остановился здѣсь съ своей супругой и сестрою, и съ ними прибыли сюда капитаны: Поски, Стоббль, Макро, Меллони; поручики: Смитъ, Джонсъ, Томпсонъ, Фредерикъ Томсонъ; прапорщики: Гиксъ и Греди. Полковая музыка играла на пристани національный гимнъ, и необозримыя толпы громкими и торжественными восклицаніями привѣтствовали храбрыхъ ветерановъ, когда они шли въ гостинницу Вейта, гдѣ уже заранѣе былъ устроенъ пышный банкетъ для сихъ защитниковъ Старой Англіи. Впродолженіе пиршества радостныя восклицанія народа продолжались безпрерывно, и были наконецъ выражены съ такимъ энтузіазмому что леди Одаудъ и полковнікъ вышли на балконъ, и выпили за здоровье своихъ соотечественниковъ по бокалу превосходнѣйшаго кларета».
Въ другой разъ мистеръ Джой прочелъ краткое извѣстіе о соединеніи майора Доббина съ Трилльйоннымъ полкомъ въ Четэмѣ. Вскорѣ послѣ этого, имя его появилось въ спискѣ вновь произведенныхъ подполковниковъ. Старый маршалъ Тюфто скончался на возвратномъ пути изъ Мадраса, и на мѣсто его былъ назначенъ полковникъ, сэръ Михаилъ Одаудъ, въ чинѣ генералъ-майора, съ тѣмъ, однакожь, чтобы онъ продолжалъ командовать знаменитымъ Трилльйоннымъ полкомъ.
Амелія уже знала отчасти нѣкоторыя изъ этихъ военныхъ распоряженій. Переписка между Джорджемъ и его опекуномъ не прекращалась. Вилльямъ, послѣ своего отъѣзда, писалъ два или три раза, но содержаніе его писемъ отличалось такоій холодностію, что бѣдная женщина почувствовала въ свою очередь совершеннѣйшую утрату всякаго вліянія на этого человѣка, и увидѣла, что майоръ дѣйствительно былъ теперь, выражаясь его словами, независимъ и свободенъ. Онъ оставилъ ее, и мистриссъ Эмми была несчастна. Въ памяти ея, живѣе чѣмъ когда-либо, возобновились всѣ эти безчисленныя услуги майора, его глубокая преданность и безкорыстная любовь, отвергнутая съ такою глупою жестокостью. И чѣмъ больше мистриссъ Эмми задумывалась надъ этими воспоминаніями, тѣмъ сильнѣе она упрекала себя за безразсудную вспышку, и тѣмъ яснѣе становилось для нея, что безцѣнное сокровище любви ускользнуло изъ ея рукъ однажды навсегда.
Она не ошиблась. Вилльямъ дѣйствительно промоталъ все сокровище своего сердца. Онъ уже не любилъ ея попрежнему, какъ ему казалось, и не будетъ любить никогда. Тѣмъ не менѣе, однакожь, этотъ родъ глубокой привязанности, продолжавшейся цѣлые пятнадцать лѣтъ, долженъ былъ, по естественному ходу вещей, оставить весьма замѣтные слѣды въ разбитомъ сердцѣ. Вилльямъ въ свою очередь задумывался чаще и чаще.
— Нѣтъ, говорилъ онъ самъ себѣ, я обманывался жестокимъ образомъ, и настойчивость моя передъ этой женщиной была безумна. Если бы Амелія была достойна этой любви, сердце ея, безъ всякаго сомнѣнія, давно бы принадлежало мнѣ. Я бродилъ тутъ въ лабиринтѣ заблужденій. Да и что такое вся наша жизнь, какъ не сцѣпленіе ошибокъ, болѣе или менѣе грубыхъ? Если бы я и достигъ своей цѣли, разочарованіе могло бы сдѣлаться моимъ удѣломъ не дальше какъ на другой день послѣ побѣды. Зачѣмъ же тосковать понапрасну, или стыдиться своего пораженія?… Кончена комедія! сказалъ мистеръ Доббинъ — пойду опять по прежней дорогѣ, и весь углублюсь въ свои должностныя заботы. Буду обѣдать за общимъ столомъ, и слушать безконечные разсказы шотландскаго хирурга. Дряхлымъ инвалидомъ выйду въ отставку съ пенсіономъ половиннаго жалованья, и старыя сестры будутъ бранить меня въ безконечные часы своихъ досуговъ. «Ich habe geliebt und gelebet», какъ говоритъ дѣвушка въ шиллеровомъ «Валленштейнѣ«. Судьба моей жизни рѣшена. Заплати счеты и подай мнѣ сигару. Справься, Францискъ, что даютъ сегодня въ театрѣ. Завтра мы садимся на пароходъ.
Рѣчь эта была произнесена въ Роттердамѣ, и каммердинеръ Францискъ понялъ только заключеніе, относившееся къ нему лично.
Пароходъ «Батавецъ» стоялъ въ гавани. Доббинъ съ горестью взглянулъ на то мѣсто палубы, гдѣ онъ и мистриссъ Эмми сидѣли вмѣстѣ въ счастливые дни путешествія за границу. Что такое хотѣла сказать ему мистриссъ Кроли? Фи! Завтра летимъ въ Англію, къ берегамъ благословенной отчизны.
* * *
Въ началѣ іюля, все пумперниккельское общество высшаго полета разъѣхалось, по разнымъ мѣстамъ, на минеральныя воды, чтобы пить цѣлительную влагу изъ самыхъ колодцевъ. Повсюду было очень весело: гуляли верхомъ на ослахъ, играли въ редутахъ, объѣдались за общими столами, и никто не дѣлалъ ничего Англійскіе дипломаты отправились въ Теплицъ и Киссингенъ; французскіе ихъ соперники заперли свою Chancellerie, и поскакали на свой очаровательный Boulevard de Garu. Всѣ представители и представительницы высшаго пумперниккельскаго круга, все, что только имѣло притязаніе на высшій тонъ, разбрелось, куда кто могъ и кто куда попалъ. Уѣхалъ и докторъ фонъ-Глауберъ, лейбъ-медикъ, и супруга его, баронесса. Минеральный сезонъ былъ золотою эпохой для медицинской практики, и докторъ Глауберъ, привыкшій всю свою жизнь соединять полезное съ пріятнымъ, отправился въ Остенде, гдѣ баронесса, съ тысячами другихъ особъ германскаго происхожденія, должна была полоскаться въ морскихъ ваннахъ.
Интересный субъектъ медицинской практики, мистеръ Джой, былъ, что называется, дойною коровой для фонъ-Глаубера, и тотъ, безъ малѣйшаго труда, убѣдилъ его провести остальную часть лѣта въ этомъ безобразномъ приморскомъ городѣ, куда надлежало взять и Амелію, такъ-какъ разстроенное ея здоровье необходимо требовало медицинскихъ пособій на берегу моря. Для мистриссъ Эмми было все равно, куда бы не ѣхать. Джорджинька запрыгалъ и пришелъ въ бѣшеный восторгъ при мысли о скорой поѣздкѣ.
И поѣхали. Бекки, само-собою разумѣется, заняла четвертое мѣсто въ колесницѣ Джоя, слуги помѣстились на козлахъ. Мистриссъ Кроли опасалась, не безъ основанія встрѣтить, впродолженіе этого путешествія кое-кого изъ своихъ дорожныхъ пріятелей и знакомыхъ, которые не постыдятся распустить о ней злонамѣренную молву, но она приготовилась мужественно встрѣтить всѣ эти сплетни, и противопоставить имъ замысловатую исторію своего собственнаго сочиненія. И чего ей бояться? Она запустила такой якорь въ чувствительное сердце Джоя, что пошатнуть его могла только отчаянная буря. Поэтическая картина доканала окончательно жирнаго сановника Калькутты. Бекки уложила миньятюръ въ шкатулку, полученную ею въ подарокъ отъ Амеліи въ давно-прошедшіе годы. И мистриссъ Эмми озаботилась также взять своихъ пенатовъ, которые, черезъ нѣсколько времени, украсили ея новый будуаръ въ остендской гостинницѣ, чрезвычайно дорогой, неопрятной и грязной.
