Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Уинслоу Ирвинг

найти немного холодной воды; Дорис Уэльс разбила в баре стакан, а рабочие туфли Ронды Рей, странно бесполые, были запихнуты под стол, где она, должно быть, и скинула их, когда пошла танцевать — и обрабатывать Младшего Джонса.

Если я разбужу Фрэнни, подумал я, то она может заметить, что Младший находится у Ронды, — не станет ли ей больно от этого открытия?

Я прислушался к звукам на лестнице, и во мне снова шевельнулся интерес к Малютке Так, я подумал, как она выглядит спящей, но когда включил интерком, то услышал, как она храпит (влажно и гулко, будто свинья в луже). В книге брони не было ни одного имени — до начала лета, когда наконец появится цирк под названием «Номер Фрица» и (наверняка) потрясет всех нас до глубины души. Касса на регистрационной стойке даже не была закрыта, а Фрэнк, скучая во время телефонного дежурства, острым краем открывашки нацарапал на подлокотнике стула свое имя.

В сером послепраздничном зловонии я почувствовал, что разделяю с отцом это воспоминание: человек в белом смокинге. Если мне удастся разбудить его, подумал я, можно будет позвать Младшего Джонса, чтобы напугать этого новоявленного пьяницу и выпроводить восвояси, — но мне было неудобно отрывать Младшего от Ронды Рей.

— Эй, вставай, — прошипел я мужчине в белом смокинге.

— Отвяжись! — крикнул он во сне. — Ик! Шлюха!

— Успокойся, — яростно прошептал я ему.

— Ик? — сказал он. Я обхватил его вокруг груди и сдавил. — Фу! — сказал он. — Господи спаси.

— С тобой все в порядке, — сказал я ему. — Но тебе надо идти.

Он открыл глаза и сел на диванчике.

— Юный головорез, — сказал он. — Ты куда меня затащил?

— Ты проходил мимо по улице, — сказал я. — Я принес тебя сюда, чтобы ты не замерз. А теперь тебе пора уходить.

— Мне надо принять ванну, — сказал он с достоинством.

— Уходи отсюда, — сказал я. — Ты можешь идти?

— Конечно, я могу идти, — сказал он и направился к черному ходу, но остановился на пороге. — Там темно, — сказал он. — Ты заманил меня в ловушку, — сказал он. — Сколько их там, снаружи?

Я подвел его к парадной двери фойе и включил наружный свет. Боюсь, именно этот свет и разбудил отца.

— До свиданья, — сказал я мужчине в белом смокинге. — С Новым годом.

— Это Элиот-парк! — возмущенно воскликнул он.

— Да, — сказал я.

— Так, значит, я в этом чудно́м отеле, — заключил он. — Раз уж это отель, я хочу снять комнату на ночь.

Лучше не говорить ему, решил я, что у него при себе нет денег, а потому сказал:

— Мы заполнены. У нас нет свободных номеров.

Человек в белом смокинге оглядел пустынное фойе, вытаращил глаза на пустые ячейки для писем и на брошенный чемодан с зимней одеждой Младшего Джонса, который стоял у подножия грязной лестницы.

— Вы заполнены? — спросил он, как будто до него впервые дошла некая истина общего плана. — Ну, даешь, — сказал он. — Не зря я слышал, что это заведение прогорает.

Это было то, что я меньше всего хотел услышать.

Я снова подтолкнул его к двери, но он наклонился, подобрал почтовый конверт и вручил его мне; в наших спешных приготовлениях к Новому году никто за весь день не догадался подойти к почтовой щели, никто так и не проверил почту.

Мужчина на несколько шагов отошел от двери, потом вернулся.

— Я хочу вызвать такси, — сообщил он. — Вокруг так много насилия в наши дни, — сказал он, и это снова была истина общего плана; он не мог иметь в виду Элиот-парк, по крайней мере теперь, с уходом Дорис Уэльс.

— У вас не хватит денег на такси, — сказал я.

— Да? — сказал мужчина в белом смокинге. Он сел на ступеньки в холодном туманном воздухе. — Мне нужна минутка, — сказал он.

— Зачем? — поинтересовался я у него.

— Надо вспомнить, куда я шел, — сказал он.

— Домой? — предположил я, но мужчина только махнул рукой у себя над головой.

Он думал. Я начал просматривать почту. Как обычно, куча счетов, и, как обычно, ни один незнакомец не хочет забронировать у нас номер. Одно письмо отличалось от других. На нем были определенно иностранные штемпели; Österreich — вот что говорили эти штемпели. Письмо пришло из Вены и было адресовано моему отцу самым любопытным образом:

Письму потребовалось изрядное время, чтобы добраться до отца, но среди почтовых работников нашелся кто-то, кто знал, где находится Гарвард. Позже мой отец говаривал, что получение этого письма было самым конкретным результатом, который он когда-либо получил от поступления в Гарвард; если бы он пошел в какое-нибудь менее известное учебное заведение, письмо никогда бы не было доставлено.

— Самый повод пожалеть, что он не пошел в менее известное учебное заведение, — говорила позже Фрэнни.

Но конечно, сеть выпускников Гарварда обширна и эффективна. Фамилии отца и «Выпуска 194?» было достаточно, чтобы определить правильный год выпуска (1946) и правильный адрес.

— Что тут происходит? — услышал я отцовский голос.

Он вышел из их с матерью спальни на втором этаже и стоял на лестничной площадке, перегнувшись над перилами.

— Ничего! — крикнул я, пихая ногой пьяного, сидящего на ступеньках передо мной, потому что он опять начал засыпать.

— Зачем вы включили наружный свет? — крикнул отец в пролет.

— Пошел! — сказал я человеку в белом смокинге.

— Рад был с тобой встретиться! — сердечно сказал мужчина. — Я сейчас побреду дальше.

— Хорошо, хорошо, — сказал я.

Но мужчина достиг только нижней ступеньки, и тут его опять охватило желание подумать.

— С кем ты там разговариваешь? — поинтересовался отец.

— Ни с кем. Просто пьяный, — ответил я.

— Господи Исусе! — сказал отец. — Пьяный — это уже нельзя назвать «ни с кем».

— Я управлюсь, — ответил я.

— Подожди, я сейчас оденусь, — сказал отец. — Господи Исусе!

— Уходи! — закричал я человеку в белом смокинге.

— До свиданья! До свиданья! — крикнул мне мужчина, весело махая рукой с нижних ступенек крыльца отеля «Нью-Гэмпшир». — Я чудесно провел время!

Письмо, конечно, было от Фрейда. Я это знал и хотел сначала посмотреть, что в нем, а уж потом показывать отцу. Я хотел обсудить это письмо с Фрэнни и даже с матерью, прежде чем дать его отцу. Но времени не было. Письмо было коротким и без лишних рассуждений.

— Доброй ночи! Да благословит вас Господь! — крикнул мужчина в белом смокинге.

Но он не вышел за границы света, и там,