Мы везли мешки с зерном… Ночью… С одной баржи…
— А! Понимаю… Это вы его убили, бандиты! Зачем вы втянули старого человека в ваши подлые дела?
Эвантия сбросила с головы шляпку, засучила рукава и, порывшись в белье, разорвала на ленты чистую рубаху, чтобы сделать перевязку.
— Иди и возвращайся немедленно с доктором Томицэ. Скажи ему, что я очень прошу прийти побыстрее.
Ахилл искоса поглядел на нее. Вытерев со лба холодный пот, он хрипло проговорил:
— Нельзя. Никто не должен знать, что он ранен.
Девушка вскочила как ужаленная. Словно разъяренная пантера, она, скрючив пальцы, бросилась на Ахилла, готовая разорвать его своими руками. Тот, побледнев, отступил к двери.
— Как? После того, как вы толкнули его под пулю, ты не хочешь позвать доктора, чтобы спасти его?
— Послушай, девочка. Успокойся. Это ведь для вашего блага. Ты же не знаешь, в чем дело. Если кто-нибудь узнает про это, твой отец наверняка угодит в тюрьму. Этого ты хочешь?
Девушка в отчаянии заметалась по комнате, ломая руки и не зная, что делать.
Старик лежал совершенно безучастно и, казалось, спал. Дыхание у него было ровным.
Вдруг сухие губы его задвигались и зашевелились скулы, будто он что-то жевал.
Девушка глядела на него с замирающим сердцем и кусала пальцы, готовая вновь разрыдаться.
Она не могла понять, чего же хочет отец, который уже не мог выговорить ни слова. Только скупые слезы выкатились из-под его закрытых век.
Поцеловав его восковой лоб, Эвантия схватила шляпу и бросилась бежать за доктором.
По дороге разные мысли мелькали в ее пылающей голове.
«Если я не приведу доктора, он умрет… Если узнают, его отдадут под суд и посадят в тюрьму…»
Доктор — добрый человек, она слезно будет его просить не говорить никому… Но сможет ли доктор сохранить эту тайну?
* * *
Доктор, дядя Томицэ, был один в саду. Он стоял и читал какое-то письмо. Высокий, широкоплечий, монументальный, он в своем белом халате казался на расстоянии мраморной статуей, воздвигнутой на аллее, связывающей больницу с моргом.
Девушка попыталась улыбнуться, но глаза у нее были полны слез.
— Что с тобой? Что ты плачешь? Говори честно, — ласково, как и всегда, стал расспрашивать доктор.
— Папа заболел.
— Что с ним? Что у него болит?
— Его застрелили. — И девушка затряслась от рыданий.
— Застрелили! Как? Кто?
— Он поехал ночью на лодке за зерном к одной барже… а солдаты выстрелили из ружья…
— Куда попала пуля?
— В плечо. Но он не может ни говорить, ни ходить.
— Ладно. Сейчас я пойду посмотрю его. — И доктор протянул руку, чтобы приласкать девушку, но она перехватила ее и, дрожа от страха, поднесла к губам.
— Я вас очень прошу, никому не говорите… Чтобы никто не узнал, что случилось…
— Не беспокойся. Я не пророню ни одного слова. Иди домой. Я тебя догоню.
Доктор неторопливо, с неизменной, блуждающей на губах улыбкой отправился в свой кабинет, повесил на вешалку халат и взял свою знаменитую шляпу, величиной с мельничное колесо.
Медленно и тяжело ступая, шел он по набережной, опираясь всей своей тяжестью на старую палку вишневого дерева с острым наконечником.
У лодочной пристани он остановился. Люди, попадавшиеся ему по дороге, с уважением кланялись ему. От лени доктор не снимал шляпу, но каждому что-то говорил, отпускал шутки, всех называя по именам. Уличные мальчишка, завидев доктора, выбегали ему навстречу. У доктора была привычка: на ходу легонько хлопать ребятишек палкой пониже спины. Мальчишки заливались радостным смехом, гордясь тем, что господин доктор играет с ними.
Лодочники снимали перед ним шапки, считая за честь перевезти доктора на противоположный берег.
Лодка, в которую уселся тучный доктор, сразу же на две ладони погрузилась в воду.
Лодочник, гордый оказанной ему честью, налег на весла. Через несколько минут они причалили к противоположному берегу.
Доктор сунул руку в карман, чтобы расплатиться лодочник запротестовал:
— Не надо! Избави бог!.. Для вас…
Поскольку лодка уже отошла от берега, доктор на ходу бросил лодочнику пачку сигарет.
Домишко, в котором жил американец, стоял как раз напротив пристани.
Вместо того чтобы прямо направиться к дому, доктор сделал крюк по соседней улице, вернулся назад и вошел во двор, уверенный, что никто его не заметил.
Из соседних домов множество глаз следило за ним из-за занавесок. Ахилл увидел доктора еще издалека и скрылся за домом.
Дверь была незаперта. Доктор вошел, не постучавшись. Воздух был тяжелый, спертый, пахло сыростью и нищетой.
— Откройте окно, — распорядился он, придвигая стул к постели больного.
— Папа, посмотри: господин доктор пришел.
Лежавший неподвижно больной открыл мутные глаза и безучастно посмотрел куда-то в пространство.
Доктор снял сюртук, засучил рукава и сильными руками перевернул на бок, словно ребенка, высохшее тело старика. Глухие стоны вырывались сквозь побелевшие губы раненого, который не мог выговорить ни одного слова.
Осмотрев рану и наложив новую повязку, доктор молча застыл на стуле.
В тягостном трагическом молчании глядел он, как угасала жизнь в этом человеческом теле, уже разрушенном и негодном, починить который не было никакой надежды. Доктор смотрел, словно хотел уловить собственными глазами извечную тайну смерти, которая властно вставала перед ним.
Эвантия, затаив дыхание, со слезами на глазах ждала хотя бы слова, которое доктор не торопился произнести.
Нервно выдернув несколько волосков из своей белой бороды, доктор тяжело поднялся и взял палку.
— Не трать деньги на аптеку. Бинты и лекарства я пришлю из больницы.
— Что вы думаете, доктор? Он выздоровеет? Спасите его, господин доктор, умоляю, спасите его!
— Пуля прошла через плечо и рикошетом задела позвоночник, — сказал доктор и забормотал по привычке в белую бороду: — Да! La vie… la vie, c’est la vie…
Шагая к пристани, надвинув шляпу на глаза, он раздраженно гремел своей палкой из вишневого дерева с острым наконечником по камням набережной.
* * *
В таверне «Питер Грик» за столиками шепотом обсуждалось ночное происшествие с винтовочными выстрелами. Пограничники, таможенные чиновники и стражники портовой комендатуры суетились, стараясь выпытать у лодочников, кто выходил этой ночью из порта.
Ахилл позаботился, чтобы заткнуть деревянными пробками дыры, которые проделали пули в бортах лодки, замазал их толстым слоем краски и отмыл кровавые пятна со скамеек.
Таможенные ищейки чуяли, что дело это было затеяно в известной таверне.
Ахилл, Герасим и капитан Лекка провели секретное совещание, обсудив между собой, как вести себя дальше.
— Мальчишку, — хмуро произнес Лекка, — немедленно посадить на греческий пароход «Ирис», который завтра уходит в Зунгулду, в Анатолию. Я говорил с капитаном Замора: он берет его помощником кока. Американец
