Их голоса звучали немного приглушенно из-за тумана, но все слышалось очень отчетливо.
— Лейтенант, вы еще долго останетесь на службе в полиции? — спросила Джейн.
— Это зависит от многого, мисс, — ответил Лейн. — Если я захочу, я могу уволиться, но могу и подписать новый контракт. У меня в Шотландии осталась небольшая ферма, она перешла мне по наследству от отца.
Что-то большое и мягкое, невидимое в тумане, уткнулась в ноги Китти. Та от неожиданности негромко вскрикнула.
— Кто там? — крикнул констебль и поднял фонарь, посветив в их сторону. Китти и Гризельда присели, спрятавшись в тумане. Китти снова вскрикнула. Вплотную с ее лицом оказалась черная физиономия с блестящими глазами. Это была овца-меринос.
— Стойте здесь, мисс, — сказал Эд Лейн. — Я пойду посмотрю.
— Не оставляйте меня, лейтенант!.. Не бросайте меня!.. Я боюсь!.. Ах.
Джейн стала мягко оседать, наполовину лишившись сознания или изображая, что теряет его. Она проделала это не слишком быстро, чтобы полицейский успел подхватить ее раньше, чем она исчезнет в тумане.
Над поверхностью тумана появились маргаритки на шляпе Гризельды, а затем и ее любопытные глаза. Она успела увидеть, как Эд Лейн поднял Джейн и понес ее на кухню, не выронив при этом фонарь. Войдя на кухню, он ногой захлопнул за собой дверь.
Гризельда метнулась к дому, схватила саквояж, плащ и бросилась в лес. Китти последовала за ней. Сердце Гризельды отплясывало фарандолу[26]. Препятствий на их пути больше не было. Ей неудержимо хотелось танцевать и петь, петь. Спускаясь к морю, они быстро погрузились в туман, закрывший их с головой. Луна ярко светила, и они шли по освещенной неуверенным светом дорожке между двух темных стен деревьев. Гризельда накинула плащ и, хорошо зная дорогу, бросилась бегом. Дружеская ветка сорвала у нее с головы шляпку, другая коснулась волос и извлекла из них все заколки. Волосы рассыпались, их волна опустилась ниже талии. Когда она очутилась возле башни Американского порта и повернулась к Китти, тысячи капелек влаги образовали жемчужную диадему на ее голове, засверкали на бровях и на ресницах. Ее зеленые глаза сияли, огромные, как море.
— Прощай, Китти!.. Прощай!..
Она обняла сестру, прижалась к ней, отпустила и побежала к входу в башню. Весь проем занимал силуэт Шауна. Он протянул к ней руки, и она нырнула в его объятия.
— Гризельда!.. Наконец. — негромко произнес Шаун.
Китти увидела вместо двух теней одну; эта тень медленно растворилась в темноте проема, более густой, чем снаружи. На их месте осталась черная дыра. Китти внезапно почувствовала себя ужасно одинокой, словно перед ней только что зашло солнце, и она не была уверена, что увидит его снова.
Пятнисто-рыжая с белым масса пронеслась мимо и нырнула в башню.
Китти услышала возглас Гризельды:
— Ардан! Это Ардан! Ты сбежал! Дикарь, разбойник! Молодец! Идем, ты поедешь с нами!..
Затем послышались неразборчивые фразы, произнесенные голосами Молли и Меешавла Мак Мэррина. Китти забеспокоилась, как Меешавлу удастся в таком тумане доставить своих пассажиров к Белому острову, тогда как даже днем при солнце ему нужна была лошадь, чтобы не сбиться с дороги домой. Правда, там был Шаун и, вероятно, Ферган. Она услышала плеск воды и стук весел, постепенно удалившийся в серую мглу и пропавший.
Ее охватила такая тоска, что она не выдержала и закричала:
— Гризельда! Гризельда, вернись!.. Гризельда!..
Но туман хватал ее слова, едва они вылетали изо рта, обволакивал их и проглатывал.
Она услышала доносившийся с другого конца света голос Меешавла, который пел:
«Мэри, Мэри, где ты, Мэри?
Ах, моя Мэри…»
Мэри, как всегда, ничего не ответила.
Китти повернулась спиной к морю и медленно направилась к дому. Густой туман превратился в обычный осенний туман, и деревья по сторонам тропинки были обычными деревьями. Впереди, в конце дорожки, возвышался дом, обычный дом, только он опустел на три четверти.
Китти остановилась. У нее на глазах выступили слезы. Она прошептала:
— Гризельда. Ах, Гризельда, нам будет не хватать тебя.
О, Гризельда, нам будет не хватать тебя…
Нам пришлось закончить эту историю. Примерно через год после ночи отъезда мать Молли, превратившаяся за несколько месяцев в маленькую старушку, медленно бродившую среди цветов, получила от дочери короткое письмо, в котором ничего не говорилось о Гризельде и Шауне. Но там было сказано, что все чувствуют себя хорошо. И слово «все» было подчеркнуто. На необычной марке, наклеенной на письмо, был изображен тигр и написано слово «Пенджаб».
Каким образом четверо путешественников — если слово «все» подразумевает также Гризельду и Шауна, — отправившихся в Америку, оказались в Пенджабе? И что они там делают?
Эрни вскоре скончалась, и мы больше ничего не узнали.
О, Гризельда, нам так не хватает тебя… Мы до сих пор не нашли тебя, но мы ищем и будем искать всегда…
Часть этого повествования, написанную мной, я посвящаю Ирландии, ее мужеству, ее юмору, ее красоте.
И я уступаю слово второму автору, написавшему эту книгу вместе со мной, Оленке де Веер. Она правнучка Элен и Амбруаза.
Рене БАРЖАВЕЛЬ
* * *
Я посвящаю мою часть этой книги памяти моей матери, Элен до Веер, внучке Элен Грин с острова Сент-Альбан.
От моей матери у меня сохранились семейные традиции, кровь единорога и ностальгия по острову. Она умерла, никогда не повидав Ирландии.
Элен рассталась с Амбруазом через два года после свадьбы, забрав с собой Джона, сына от этого брака. Она перебралась в Париж, где Джон женился на француженке. История любви Джона странным образом переплетается с приключениями банды Бонно[27]. У него была дочь — это моя мать. Она восстановила историю семьи, основываясь на рассказах своей бабки Элен и переписке с теткой Китти. В этих бумагах постоянно сквозит тоска по острову. Вот что там происходило после бегства Гризельды.
Сэр Джон был потрясен не так сильно, как можно было ожидать. Он получил взаймы нужные ему деньги от Джеймса Ханта, своего зятя. По его совету он вложил деньги в партию хлопка, рассчитывая получить большую прибыль. Однако за то время, которое потребовалось судну, чтобы доплыть из Индии до Англии, мировые цены на хлопок упали в два раза. На следующий год Джеймс Хант потребовал возвращения денег и добился наложения ареста на остров Сент-Альбан. Когда судебный исполнитель прибыл на остров со всеми бумагами, он наткнулся на забитые досками крест-накрест окна и двери, поэтому не смог вручить уведомление. Семейство скрывалось внутри вместе с Эми и Нессой. Сэр Джон уволил всех других слуг, ушедших очень неохотно. Затворники выходили на свободу по ночам, так как арест имущества не может осуществляться между заходом и восходом солнца. Однажды ночью появился Эд Лейн с просьбой отдать ему мисс Джейн в жены. Сэр Джон удивился в очередной раз, но, поколебавшись, уступил настояниям Джейн. Она стала женой фермера в Шотландии. У нее было много детей и овец.
Уход детей поразил леди Гарриэтту сильнее, чем мужа. Она погрузилась в тихое, слегка усталое безразличие. Ей казалось, что дочери по-прежнему дома, и она то и дело спрашивала: «Ну где же Джейн? А что делает Гризельда? Почему Элис не спустилась?» И Китти отвечала ей что-нибудь, потому что она все равно ничего не слышала. Впрочем, благодаря усилиям Китти и Нессы, она оставалась вполне ухоженной.
Китти удалось убедить отца, что такая ночная жизнь не может долго продолжаться, и она недостойна его. Он написал старым знакомым в Лондон, и репутация крупного ученого позволила ему получить место помощника директора Британского музея. Эта должность плохо оплачивалась, но по крайней мере, ему предоставили квартиру.
Поэтому однажды утром Эми с помощью молотка сорвала доски, и судебный исполнитель смог попасть в дом. Но Джеймс Хунт, давно зарившийся на Сент-Альбан, разочаровался в нем, и остров приобрел нотариус, как было и после смерти сэра Джонатана.
Сэр Джон, леди Гарриэтта и Китти уехали в Лондон в июне, в понедельник после полудня, на большой дорожной карете. Они взяли с собой Нессу, уже превратившуюся из девочки в юную девушку. Погода стояла чудесная, море было спокойным, вовсю цвели рододендроны. Эми не захотела покидать Ирландию. Она ушла накануне вечером с небольшим узелком в руке. Китти видела из окна своей комнаты, как ее силуэт постепенно растворялся в сумерках. В тот момент, когда она ступила на дамбу, к ней присоединился небольшой сгусток красного с белым пламени — это был Уагу. Они вместе исчезли в надвигающейся темноте.
