навзничь и роняет голову на руки мальчика лет пятнадцати. Тот растерянно держит голову обеими руками и так глядит на людей, будто в руках у него ценная хрупкая вещь и он боится разбить ее.
Солдат с опухшим лицом и тощий минуту смотрят в лицо раненого, понимая, что приближается что-то неотвратимое. Потом оба поднимают головы к небу.
— Что он говорит?
— У Да-лан! — тормошит раненого солдат.
— У Да-лан! У Дан-лан!
Голова раненого выскальзывает из рук мальчика и скатывается на землю.
— Ой! — Мальчик в испуге вскакивает на ноги, точно он повинен в том, что не удержал голову. Он обводит взглядом толпу, как бы прося прощения.
Худые, высохшие руки прикасаются ко лбу раненого.
— Горит!
— А-а! А-а!.. — У Да-лан прижимается к земле, словно не хочет вставать. Его руки роют песок, вонзаются в землю все глубже и глубже, точно он собирается посадить дерево и готовит для него яму. Рот его раскрыт, желтые зубы грызут землю. Глаза полузакрыты: видны налитые кровью белки и черные зрачки. У Да-лану мерещится множество цветов, узоров: разноцветные, они кружатся в вихре перед глазами. Он видит свою родную деревню, голодную плачущую мать…
— А-а!.. — В рот набивается земля.
— На, У Да-лан, попей!
Ветер вздымает песок, и он, как смерч, вырывается из-под ног. Ветер точно вскипятили в котле, он ошпаривает, обжигает лица и спины: люди чувствуют на своих телах запах паленого.
Горячий воздух кажется осязаемым: как дождь, он падает на землю, с земли поднимается вверх и мчится вдаль.
Багровое солнце почти село, краешек его задернут желто-черной завесой.
Дети смотрят на носильщика.
— Он… смотрите! Он…
Носильщик перестал дышать.
— Он рано ушел на небо… Намучился, бедняга… — Женщины молятся, из глаз их текут слезы.
Кажется, весь мир рыдает.
Мужчины безмолвно отходят к краю дороги рыть могилу. Они молчат, как бы боясь разбудить мертвого. Вдруг из груди носильщика снова вырывается стон. Все тело его сводит судорога, на лбу выступает холодный пот, морщины на лице становятся еще глубже. С расширенными от ужаса глазами он мечется по земле. Роющие яму поворачивают голову. Солдат с опухшим лицом и тощий снова вспоминают свой пулемет. Они чувствуют, как их сердца что-то сжимает и кровь останавливается в жилах.
— Рано отправился…
Носильщик успокаивается: грудь его несколько раз поднимается и опускается. Больше он не движется. Лицо заострилось. Глаза полузакрыты. Края губ опустились. Руки и ноги свело. Мужчины осторожно поднимают тело, опускают в яму и слегка засыпают землей.
— Рано отправился на небо… Лам запомнится сегодняшний день… В будущем году… — В будущем году? Где сами они будут в будущем году? Они живы и, несмотря ни на что, будут продолжать искать пищу и воду. Отчаянно бороться за жизнь.
Наломав ветвей с дерева, мужчины делают из них могильный знак.
— Куда вы теперь? — спрашивают тощий и его товарищ.
— Кто знает!.. Только бы отойти подальше от фронта… да поесть найти…
— Пойдемте вместе, а доберемся до Люцзятуня, решим, как быть дальше.
Толпа оборванных женщин, мужчин, детей и трое солдат снова идут но бесконечной дороге. У Да-лана поддерживают двое: рябоватый человек и рослый. Люди ступают по раскаленному песку, с трудом передвигая ногами, и так движутся шаг за шагом, шаг за шагом… Женщины и дети выбились из сил, а песок все сыплется и сыплется из-под ног.
Лицо У Да-лана серо, колени подгибаются. Соскользнув с рук поддерживающих его людей, он падает на землю лицом вниз. Он хрипит, и от его ноздрей в стороны разлетаются песчинки.
— Что с тобой?
— Кончайте. — У Да-лан разжимает запекшиеся губы, на которых выступила пена. — Я не могу: земляки, прикончите меня. Земляки… земляки… земляки…
Люди останавливаются.
— Земляки, — с укором повет У Да-лан, — братья… вы… я больше не могу… братья… братья…
Солнце ушло на запад. Никто не знает, сколько прошло времени. Люди снова роют у края дороги яму и осторожно кладут в нее тело У Да-лана. Солдат с опухшим лицом вынимает из кармана две игральные кости и кладет их рядом с телом друга. Склонившись над мертвым, он плачет.
— Ты когда-то просил их у меня, но я не дал. Возьми сейчас… Твоя старая мать… я скажу ей, непременно скажу…
Он смотрит на игральные кости. Что с ними делать? Наконец осторожно кладет их в карман У Да-лана.
Рослый парень и рябоватый чувствуют, что они чего-то лишились. В носу у рослого щекочет. Он морщится; оба поднимают голову к небу. Слезы текут сами собой.
— Проклятье их предкам! За что только мы с вами страдаем? — причитает старый Хай. — Сколько еще терпеть… Да-ню моя…
— Какие мы дураки! — бормочет тощий.
Люди не отвечают, но каждый понимает смысл этих слов.
— Кто знает, сколько еще горя встретится на нашем пути!
— Надо же было бросить пулемет, черт возьми! Будь бы у нас эта игрушка, никакая беда не страшила бы.
…Желтое небо, желтая земля, багровое солнце. Люди идут вперед по раскаленному песку, их ноги в волдырях. Они уже не думают о том, найдут ли в Люцзятуне еду. Они идут. И только хрипло звучит фраза:
— Черт возьми! Где бы достать пулеметы?…
1932
ДОРОГА
— Ни с места! Только попробуйте двинуться! Будем стрелять!
Девять человек направили на нас ручные пулеметы.
Что случилось, черт возьми?
Ощеренные дула пулеметов готовы были выплюнуть огонь. Они чернели, как бездонная яма, эти круглые дульные отверстия. Вот гады!
Мы стояли лицом к лицу; мы
