— Я знала об Иргизове… Письмо Чепурной прислал — сообщил о гибели твоего брата. Но, оказывается, и жена его тоже погибла. Действительно, как же теперь быть Сереже? Ему уже четырнадцатый год. Он совсем уже большой.
— Школу Сережка бросил, — с болью выговорила Зина. — В восьмой не пошел, со шпаной связался. Говорят, видели его на кирпичном заводе — там все огольцы собираются.
— Ну, успокойся, успокойся. Садись, вместе подумаем — что делать. — Лилия Аркадьевна усадила Зину в кресло.
— Я бы отыскала его, но у меня же совсем времени нет. Я — то в госпитале, то на фабрике в медпункте. А теперь и дома — все хозяйство на мне. Свекровь болеет, третий месяц не встает. Чары-ага к Сердару уехал в Куйбышев. В госпитале он… Целая история… — Зина неловко улыбнулась — Как-то не так все получилось. Поехал Чары-ага самолет вручать на военный завод, а приехал в госпиталь. Оказывается, Сердар схватился с двумя «мессершмиттами» — одного сбил, а второй поджег его. Три дня назад телеграмму от Чары-аги и Сердара получили: «Не беспокойтесь, через месяц приедем». Странная телеграмма… То ли Сердар прибудет в отпуск, после ранения, то ли — насовсем.
Зина замолчала, думая о муже и о встрече с ним, и Лилия Аркадьевна вернулась к прежнему разговору.
— Знаешь, Иргизочка, что мы сделаем? Ты положись целиком на меня. Я обещаю тебе отыскать Сережу и помочь ему вновь вершиться в школу. Ты иди и работай, я позвоню тебе…
Сережу задержала милиция через несколько дней, ночью, возле хлебозавода. Беспризорники вылезли из печей кирпичного завода и отправились за сухарями. Случаи, когда ребята перелезали через забор, пробирались в цеха и крали печеный хлеб и сухари, были нередкими. Время от времени городская милиция устраивала облавы на налетчиков. И вот, при такой облаве был задержан и Сережа Иргизов. Ночью беспризорников доставили в КПЗ, а утром Лилии Аркадьевне доложили, что попался и тот, кого она так старательно ищет.
— Приведите его ко мне, — распорядилась Шнайдер и тотчас позвонила Зине.
Сережку привели в кабинет следователя. Он вошел, насупившись, бычком, не поднимая глаз, остановился у двери. Лилия Аркадьевна с жалостью посмотрела на него: вспомнила, что видела его еще семилетним. Он был в матроске и бескозырке с ленточками. Лилия Аркадьевна тогда угостила его шоколадкой и поразилась — как он похож на отца. Сейчас Сережа был в грязной рубашке с расстегнутым воротником, брюки помяты, а на ногах драные брезентовые полуботинки.
— Ну, здравствуй, Сережа, — сказала Лилия Аркадьевна. — Ты узнал меня?
— Че ж не узнать, все пацаны вас знают, — отозвался он, не поднимая глаз.
— Знают, как «милиционершу» — ты это хотел сказать? — Лилия Аркадьевна подошла к нему и приподняла за подбородок. — Но меня-то ты знаешь по-другому… Знаешь ведь?
Сережка посмотрел на нее синими непонимающими глазами, и Лилия Аркадьевна печально покачала головой:
— Боже мой, как же ты похож на своего отца — две капли воды. Сережа, я — тетя Лиля — неужели не помнишь? Мы же с тобой вместе были на свадьбе твоей тетки!
— А-а! Так это вы?! — обрадовался Сережа, и Лилия Аркадьевна вновь подумала: «Даже манеры Иргизовские».
— Я, конечно, — сказала Лилия Шнайдер, — гроза беспризорников, но, как видишь, — самая обыкновенная.
Сережа удивленно смотрел на нее, и она почувствовала и поняла, что, собственно, кроме Зины и ее, Лилии Аркадьевны, у него никого больше нет. Отвернувшись к окну, она усилием воли подавила в себе непрошеные слезы и погладила его по голове.
— Хорошо, что мы с тобой встретились, Сережа… Очень хорошо… Мы ведь были друзьями — твой отец и я… Я смотрю на тебя и вижу в тебе твоего папу… Мне кажется — он жив, только помолодел…
Опустившись на колени, чтобы заглянуть ему в глаза, она увидела, как борется, по-мужски сурово с предательскими слезами, мальчик. Губы его кривились, брови хмурились. «Вот так рождаются мужчины», — подумала Лилия Аркадьевна и поцеловала его, с трудом сдерживая слезы.
— Я буду любить тебя, как любила тебя твоя мама.
Сережка не выдержал — по лицу у него потекли слезы. И он, безмерно проникаясь чувством преданности к Лилии Аркадьевне, но стыдясь собственных слез, отвернулся и лег подбородком на спинку стула.
— Сереженька, я очень хочу, чтобы ты жил у меня, — умоляюще выговорила Лилия Аркадьевна. — У нас тебе будет хорошо… У меня дочка… Зовут ее Шурочкой… Ей десятый год — она пошла в третий класс. И бабушка — Вера Сергеевна, очень добрая… Ты слышишь меня, Сережа?
Он не отозвался, но плечи его, поднявшись к затылку, выразили стесненное согласие. Лилия Аркадьевна зашла со спинки стула и снова встала на колени, обняв его за плечи. В этой позе и застала Лилию Шнайдер, войдя в кабинет, Зина.
— Здравствуйте, Лилия Аркадьевна! — выпалила она. — Ну, где он? — Увидев Сережку, улыбнулась и сделалась тотчас строгой: — У, таракан шестилапый. Люди учатся, а ты? По кирпичным ямам шляешься. В карты играешь!
— Ну-ну, Зинуля, не надо так, — защитила Сережу Лилия Аркадьевна. — Мы уже договорились с Сережей: он будет жить у меня. Места у нас предостаточно, обстановка нормальная. Что касается школы, завтра же он отправится на уроки.
— А учебники? — растерянно сказала Зина. — Он учебники свои забросил.
— Ничего не забросил, они — на Артиллерийской, — возразил Сережка.
— Вот видишь, а ты накинулась на парня, — упрекнула Лилия Аркадьевна, незаметно моргнув Зине, чтобы не перечила. — Сейчас мы пойдем на Артиллерийскую, возьмем портфель с учебниками и отправимся прямо к нам.
— А ты, значит, и на Артиллерийскую бегал? — упрекнула племянника Зина. — Чего туда бегать-то? Знаешь же, что я все вещи твоего отца и матери перевезла к себе.
— Вещи-то перевезла, а книжки? — с вызовом отозвался Сережка. — Книжки-то его все оставила. Все учебники по истории и археологии там, на полках, и чемодан с черепушками под кроватью.
— Сейчас не до истории, — попробовала защититься Зина, но Лилия Аркадьевна посмотрела на нее с укоризной… И они пошли…
Дом на Артиллерийской, в котором когда-то жили Иргизовы, теперь выглядел сиротливо. Крыльцо занесено песочной пылью, на подоконниках тоже песок. В коридоре темно — ни души. Сережка достал ключ из-под старого половика, открыл дверь. Вошли в квартиру. В ней пустой шкаф, дверцы распахнуты, стол без скатерти, сквозь ставенки в окна пробивается свет. Лилия Аркадьевна с жалостью оглядела комнату.
— Сережа, а зачем ты ключ под половиком оставляешь? Узнают твои огольцы — мигом тут ночлежку устроят: в самом центре города. Дай-ка мне ключ.
— А если вдруг они приедут, тогда как же? — возразил Сережа, протягивая ключ. — Они и в дом не смогут попасть.
— Кто приедет? — не поняла Лилия Аркадьевна.
— Мама… или отец, — выговорил с трудом Сережа. — Может, еще — ошибка какая-нибудь… Может, еще живы…
Лилия Аркадьевна и Зина беспомощно переглянулись. Промолчали обе. Много еще пройдет времени, прежде чем Сережа смирится со страшной, невосполнимой потерей.
В доме у Лилии Аркадьевны встретила их мать. Седая, сгорбившаяся женщина, она не сразу поняла — что за люди пришли с ее дочерью.
— Мама, познакомься, — сказала Лилия Аркадьевна. — Это сын Иргизова — Сережа: он будет жить у нас. А это Зинаида Алексеевна — его сестра.
Вера Сергеевна удивленно посмотрела на дочь, но тотчас ее удивление сменилось трогательной добротой — поняла, что дочь приняла самое разумное решение. Шурочка глазела то на мать, то на бабушку, которая сразу же повела Сережу к себе в комнату, затем догнала их:
— Ты с фронта приехал? — спросила, пока еще не понимая — откуда привели чумазого, в драной рубахе мальчишку.
— С фронта, — сказал Сережка. — С кирпичного…
В дом Чары-аги Пальванова, вернувшегося из долгой поездки, с фронтовиком сыном, несколько дней шли старые друзья и знакомые. Шли послушать старика о его странствиях и взглянуть на Сердара… Летчик-истребитель возвратился домой без руки. Левый рукав его гимнастерки, которую пока что он не собирался менять на гражданскую рубашку, был подоткнут под широкий офицерский ремень. И на груди у Сердара красовались два ордена.
Шли гости, и Чары-ага, встречая их — иногда один, иногда вместе с сыном — усаживали их на веранде, на ковре. Бике-дайза или Зина подавали чай с набатом. Гости прикладывались к пиалам, и Чары-ага удрученно вздыхая, начинал:
— Да, друзья мои, война много горя людям принесла. Города по ту сторону Волги все в развалинах лежат. Совсем нет домов целых. Семей в стране целых тоже нет. В каждой семье хоть один человек погиб на войне. В каждой семье три или четыре человека слезы льют по погибшему… Когда я задумал поехать на военный завод и там вручить Сердару наш боевой самолет, мне тогда не казалось это забавой или глупостью. Но когда увидал разбомбленные города и сам побывал под бомбежкой, когда повстречал людей, живущих в стенах без крыш и детей в лохмотьях, я испугался своего намерения. Я сказал себе: «Чары, ты что же делаешь, сукин сын?! Зачем ты приехал отнимать у людей время?» Но поздно было отступать. Да и рабочие авиационного завода, слава аллаху, очень добрыми людьми оказались. В гостиницу поместили, паек выписали. «Живи, сказали, товарищ Пальванов, а мы пока уточним, где боевой полк твоего сына находится». Долго ждал я — с месяц не меньше, а они в это время самолет наш доделывали и Сердара разыскали. Наконец приходят, говорят: «Приведите, товарищ Пальванов, себя в порядок, завтра ваш сын прибудет за самолетом». На другой день повели меня на аэродром. Смотрю, там наш красавец самолет стоит и около него конструкторы. Инженер, который меня сопровождал, показывает на одного авиатора: «Товарищ Пальванов, узнаете? Вон, в темно-синей пилотке стоит — это ваш сын!» — «Да что вы! — возмутился я. — Разве я своего сына не знаю? Этот маленький, а мой Сердар — я его за двадцать километров могу узнать!»
