— Старина Го! Старина Го! Вставай! Нашел! — растолкал Сяо Сян Го Цюань-хая, и они вдвоем принялись оживленно обсуждать опыт, описанный в заметке.
Едва первые лучи солнца озарили окна и на гибких ветвях ив запрыгали проснувшиеся воробьи, Сяо Сян был на ногах. Когда он, умывшись, вошел в комнату Го Цюань-хая, председатель уже сидел за столом. Посоветовавшись между собой, они решили устроить сегодня два собеседования.
— Одно проведем здесь, в главном доме крестьянского союза, — предложил начальник бригады, — и пригласим сюда всех стариков и старух. А в восточный флигель пригласим пассивных и разных, там, слоняющихся без дела.
— Но кто же будет проводить эти собеседования? — поинтересовался Го Цюань-хай.
— К старикам пошлем возчика Суня с женой и супругов Тянь Вань-шунь. А пассивными и прочим народом займетесь ты и Чжан Цзин-жуй.
С утра уже было объявлено, что никаких других совещаний сегодня не будет, и всем активистам рекомендовалось заняться оценкой конфискованного имущества и составлением описи.
Приглашенные на собеседование явились в крестьянский союз сразу же после завтрака. За теми, кто был слишком стар, послали сани.
Бездельники и просто пассивные собрались в восточном флигеле. Увидев, что за компания здесь, они подняли веселый гам.
На столе были приготовлены блюдечки с подсолнухами, разложены коробки с табаком и пачки курительной бумаги. Кто принялся за семечки, кто — за курево.
— Председатель Го, чем это вы с нами соблаговолите заниматься сегодня? — склонив голову набок, удивленно спросил один из присутствующих, известный в деревне под кличкой Осел Ли.
— Сегодня праздник Нового года, — сказал Го Цюань-хай, — и мы решили пригласить вас на беседу. Если у вас найдется, что сказать о крестьянском союзе — милости просим.
— Помилуй нас небо! — состроил рожу и неестественным голосом пропищал Осел Ли. — Что же можно сказать? Все хорошо! Все пра-а-ви-ильно-о!
Он сел, начал гримасничать. Остальные с удовольствием растянулись на теплых канах и, выпуская голубые кольца дыма, казалось, забыли обо всем на свете.
— Почему никто из вас ни разу не пришел на крестьянские собрания? — желая завязать разговор, начал Го Цюань-хай.
Все промолчали, занятые курением. Один Осел Ли открыл глаза и дурашливо хихикнул:
— Положение-то наше не очень завидное, председатель, что бы мы ни сказали, кто на нас станет обращать внимание.
— Почему у вас незавидное положение? — спросил Чжан Цзин-жуй. — Ты кем же себя считаешь?
— Разумеется, помещиком, — иронически рассмеялся Осел Ли.
— Другие, — заметил Го Цюань-хай, — наоборот, стараются себя принизить. Помещик говорит, что он кулак, а кулак — что он середняк. Почему же ты решил на себя наговаривать? По какому случаю?
— По такому случаю, председатель, что нашему брату все едино. Мы всегда оказываемся в самом плохом положении. Когда бедняки терпели горе, я бедняком был, теперь, когда пришло время лить слезы помещикам, я помещиком стал. Кому худо, тот мне и родня, а вам я не пара. Разреши уйти, председатель…
— Зачем же уходить, — остановил его Го Цюань-хай. — Раз собрались, надо уж побеседовать.
— Это я могу! — снова скорчил гримасу Осел Ли и, размахивая руками, принялся потешать товарищей, кривляясь и скоморошничая.
Увлеченные этим представлением, собравшиеся не заметили, как вошел начальник бригады.
— Что за человек? — тихо спросил он Го Цюань-хая.
— Осел Ли… — так же тихо ответил председатель.
— Откуда такое странное прозвище?
— Это длинная история, начальник… А настоящее имя его Ли Фа.
— Какая же история, расскажи, — заинтересовался Сяо Сян.
— Да видишь ли, еще во времена Маньчжоу-го приехал он сюда из Внутреннего Китая на двух ослах. На одном сидела его жена с пятилетним сынишкой, а на другом был навьючен весь его незамысловатый скарб. Ослы в наших местах, сам знаешь, животные редкие. Ослики всем очень понравились, вот поэтому их хозяину и дали такое прозвище. Заарендовал Ли у Добряка Ду пять шанов земли, но дела пошли так плохо, что через два года он вконец разорился. Ослов ему пришлось отдать за долги, и осталась у него одна кличка. Тут еще на беду сын заболел брюшным тифом и помер, а жена ушла к другому. После этого он бросил пахать и сеять. Пристрастился к картам, к водке и стал вором. Когда в нашей деревне создали крестьянский союз, все, помню, в один голос сказали: не нужен нам такой человек в союзе. Да он к нам и не заходит…
— А ты все же с ним потолкуй с глазу на глаз, — посоветовал председателю Сяо Сян и вышел на середину комнаты.
Все сразу притихли. Замолчал и Осел Ли.
— Мы пригласили вас на новогодние праздники, чтобы познакомиться и побеседовать. Все мы с вами по происхождению крестьяне и все бедняки. Ведь здесь богачей нет? Не так ли? — спросил Сяо Сян и окинул взглядом собравшихся. — Если раньше вам приходилось заниматься дурными делами — вас вынуждали к тому помещики, и нельзя это ставить вам в вину.
Один из присутствующих, с особым вниманием слушавший Сяо Сяна, утвердительно закивал:
— Правильно говоришь, начальник, все правильно. Раньше в нашей деревне плохие были порядки. Попробуй не подчинись приказу помещика, грохнет оземь твою чашку с кашей — и все тут…
— К примеру, взять этого… Ли… — продолжал Сяо Сян, чуть не сказав Осла Ли, но, вовремя спохватившись, добавил: — этого Ли Фа.
Осел Ли, услышав свое имя, остолбенел. Он, которого долгие годы называли лишь по кличке, был несказанно тронут, что сам командир из Восьмой армии не только знает его фамилию, ко даже обращается к нему, как к порядочному человеку, называет по имени. С тех пор как жена покинула Ли, он перестал ценить и уважать себя, свыкся с мыслью, что его место на свалке, и с тупым и злобным упрямством противился любой попытке, которая была направлена на его исправление. Но сейчас он внимательно прислушивался к тому, что говорит этот человек в военной куртке, напомнивший Ослу Ли, что у него есть человеческое имя…
— Когда Ли Фа, — говорил начальник бригады, — приехал в вашу деревню, разве он не был хорошим крестьянином? Его разорил и обобрал помещик, у которого он взял в аренду клочок земли. Ли Фа в конце концов не только потерял ослов. Он и сына своего лишился, и жена, которую он не мог прокормить, ушла от него. Не случись с ним этих несчастий, неужели бы он стал бродягой и картежником?
Ли опустил глаза. Он вспомнил об умершем сыне и ясно представил себе первый вечер после ухода жены. Сколько пережил он тогда… Вспомнил Ли Фа и другой, тоже первый в его жизни вечер, когда, измученный голодом, он прокрался на чужое кукурузное поле, но был пойман и избит до потери сознания.
«Человек может отдыхать, но рту отдыхать не прикажешь», и Ли Фа начал красть. Сначала было очень стыдно, но потом все сделалось привычным и Ли, по прозвищу Осел, перестал краснеть. Люди презирали его, но ему уже было все равно: он больше не уважал себя.
Сейчас Ли Фа сидел как потерянный, не зная, что и думать. А до его слуха, словно звон колокола в горах, ясно долетал мягкий, задушевный голос Сяо Сяна:
— Теперь мы выкорчевали все гнилые корни, и если вы не исправитесь и не станете активистами, вам придется обижаться только на самих себя. Мы сделаем все, чтобы вам помочь. Время изменилось, и вы должны жить по-другому, Когда получите землю, займитесь полезным трудом, сделайтесь хорошими крестьянами. Вот мой дружеский совет. А теперь продолжайте начатую беседу, а мне надо пойти к старикам на собрание.
Когда Сяо Сян вошел в главный дом и, никем не замеченный, присел у порога, слово держал старик Сунь, поучая кого-то из присутствующих:
— Каждый бедняк, борясь за лучшую для себя жизнь, помогает также и другим. Ты, дедушка, не говори, что слишком стар. Какой же ты старик? А хотя бы даже и старик, разве это отговорка? Я тебе так скажу, разве можно нас, шестидесятилетних, стариками считать. Чем старее человек, тем он опытнее и мудрее. Ты послушай меня, брат, я никогда не вру: даже начальник Сяо у меня, шестидесятилетнего Суня, во всех делах спрашивает совета. Вот хотя бы к примеру: я на прошлом собрании в деревне Саньцзя сказал, что лошади да телеги для нас важнее всего. А старик Чу со мной в эту, как ее, дикс… диску… а чорт! ну, словом, спорить стал. Нет, говорит, самое главное — крупорушка. Начальник Сяо слушал, слушал и не выдержал, вмешался: «Старик Сунь, говорит, прав, а Чу ровно ничего не понимает». И точно: если соединить, скажем, только мосты, которые я перешел в своей жизни, получится расстояние куда длиннее тех дорог, по которым Чу хаживал…
— Дай ты людям-то слово сказать! — перебил старик Тянь неугомонного возчика. — Я вот вам так скажу: не будь у нас коммунистической партии, мы бы никогда не получили того, что имеем сегодня. Я очень благодарен председателю Мао. Я бы хотел знать, кто не видел добра от коммунистической партии?
