Берг слушает с кажущимся вниманием. Но на самом деле он занят своими мыслями. Обычная холодная ирония посверкивает в его серых глазах.
— Вы… Если я верно понял, это означает — современное молодое поколение. Но разве это не те же громкие слова? Ну, скажем, пылкость и благие намерения. Но разве вы способны — по происхождению и воспитанию — на труд и жертвы, а не только на пылкость и громкие слова? Ты меня прости, но я сомневаюсь.
Нета вскидывает голову и сжимает обе руки в кулаки.
— А вы не сомневайтесь. Наша работа только еще начата. Судить можно будет потом.
— Вы меня простите, — говорит Берг, и голос его звучит сухо и холодно, — но в ваших способностях и результатах вашего труда я все же сомневаюсь. Я знаю, что выросло новое поколение. А труд это то, что от вас и в детстве, и в молодые годы находилось дальше всего. Это я говорю, вспоминая свою и нашу молодость. Вы не знаете тяжелого, физического труда ради куска хлеба и непрестанной жажды знаний и образования. Не знаете голодной жизни в чердачной каморке, беготни по урокам и занятий по ночам у коптящей керосиновой лампы. Вы не носили залатанной одежды и стоптанных сапог… Вы не обидитесь на меня, калеку и несчастного человека, если я скажу неприятную правду. Вы не поколение вдовьих детей. Вы — дети образованных, обеспеченных родителей. Вы дети суетного мира и изнеженности. Житейские удобства и развлечения у вас в крови и плоти. Ваша пылкость и жажда труда мимолетны.
— Ты считаешь, что у нас на уме только удобства и развлечения?
Валдис произносит это серьезно, но не обидчиво и не взволнованно. Глубокое уважение к отцу проявляется в каждом его слове и взгляде.
— Ты не знаешь молодого поколения, о котором судишь, — сердито вмешивается Арай. — Не знаешь и не можешь знать. Так же, как не знаешь и не можешь знать жизни, которая за эти годы прошла мимо стен твоей лаборатории. Я тебе должен открыто сказать: твоя книга — чисто кабинетный и спекулятивный труд. Своеобразная смесь мизантропии и идеализма. С теперешней жизнью она мало связана. Точно так же обстоит дело и с твоими взглядами на нынешнее молодое поколение. У него свои воспоминания. Голод, чердак, книжки и фантастические мечты в одиночестве — это судьба нашей молодости. Ты прав, нынешнее поколение не изведало всего этого в той же мере. Хотя не так уж у них много веселья и развлечений, как ты думаешь. И твой сын может очень хорошо рассказать тебе, как рыскал по столице в поисках уроков и грошовых заработков. Нынешняя молодежь выросла и живет в других условиях, не будем спорить. Из дома она выносит больше интеллектуального багажа. Но по твоим словам получается, что ты это ставишь им в упрек. Они живут и работают в других условиях, чем мы. Мы жили, страдали и мечтали каждый сам по себе. У нас не было общества, кроме нас самих и маленьких групп идеалистов. Теперешняя молодая интеллигенция с первых же дней вовлекается в водоворот общественной жизни и борьбы. Выхваченная из теплого лона семьи и ее опеки и брошенная на житейский сквозняк. Семья утратила свое влияние руководителя и законоположника. Я не скажу, что это плохо. Семья, это замкнутое в себе целое, где царит узость, предрассудки, традиционность, близорукая эгоистическая любовь и затхлый дух себялюбия. Даже в самых лучших свободомыслящих семьях. Я не знаю отца и матери, которые не намеревались бы вырастить ребенка по своему образу и подобию… Сужу по своему опыту. Мы можем быть счастливы, что наши дети служат тем же самым идеалам, которые были дороги и нам. Это дает нам право немного гордиться собой. Это доказывает, что наши идеалы коренятся в реальной жизни и что у них есть будущее, что молодое поколение пытается осуществить то, о чем мы так мечтали и фантазировали.
Берг все время спокойно смотрит на покрасневшее не то от внутреннего пыла, не то по другой причине лицо друга.
— Ты высокого мнения о нашем молодом поколении. Разумеется, ты более компетентен в этом вопросе. Ты можешь ходить, бывать на митингах, собраниях и слушать. Но не ставь это и мне в упрек. Мои мысли не такие безногие, как моя бренная оболочка. Отголосок порою характернее голоса. А я внимательно прислушивался к ним все эти годы. Говорить оно умеет, это молодое поколение, куда лучше нашего. А то, что оно якобы говорит то же самое, о чем фантазировали мы… не знаю, стоит ли нам этим так уж гордиться. Я слыхал и сам полагаю, что у каждого поколения должны быть свои идеалы. Если молодое поколение повторяет только то же, что старое, то оно бедно собственными мыслями и само по себе является лишь копией старого поколения. Значит, оно звенит чужими деньгами в своем кармане. А по аннулированному векселю в жизни ничего не купишь. Жизнь движется по тем же старым рельсам и ждет другого поколения, которое проложит новый путь.
Анна ласково прикасается к руке мужа.
— Екаб, ты забываешь, что великая идея не может явиться усилием одного человека и одного поколения.
Берг легко берет ее руку и кладет рядом на стол.
— Ах и ты за философствование! Не угодно ли, вот вам то, что Арай назвал семейной узостью и эгоистической любовью! Первое требование к интеллигентному человеку — это свобода от слепой, эгоистической идеализации ребенка. От любви к такому, каким он есть, ради такого, каким должен быть. Великие идеи не могут быть результатом усилий одного человека, это верно. Но это констатируют хронисты и историки. Вдохновленное жизненной борьбой поколение всегда борется за свои, за новые идеи. Продолжение идеи — есть только идейный рефлекс, отражение без сияния и горения. Теплота тут может быть, но огня нет.
Нета хочет что-то сказать, но Валдис удерживает ее и укоризненно качает головой.
— Значит, ошиблись мы в тебе и в твоей книге. Мы-то думали, ты обращаешься к нам. А выходит, смотришь поверх наших голов — на какое-то другое, более молодое, может быть, еще несуществующее поколение. Но без нас оно невозможно. Мы еще непонятый этап в ходе идейной борьбы. И если даже мы сами это сознаем, так неужели от этого утратили свою ценность? Я не знаю, повредило ли когда-нибудь понимание своего положения и своей задачи отдельному человеку, поколению или классу? Наоборот. Теперь общепринято, что без определенного сознания определенная общественная деятельность невозможна…
Нета не выдерживает и перебивает его:
— Самые лучшие идеи и борьба за них так же стары, как и само человечество. В борьбе общественных идей нет ничего внеисторического. Мы видим разные действия, разное оружие и методы — они меняются с поколениями и классами. Но направляющая та же самая. И цель та же самая. Мы ближе к ней на шаг, чем вы. Вы пытались пробиться по одиночке, на свой страх и риск. Потому вы и были так беспомощны, и успехи ваши заключались преимущественно в области фантазии. Мы пытаемся действовать соединенными усилиями, и поэтому у нас в реальной жизни больше опыта. Это новый метод — то новое, что ваше поколение в массе своей не познало.
Точно подтверждая свои собственные мысли, Берг качает головой.
— В склонении слова «борьба» я с вами тягаться не могу. Это я теперь вижу. Говорить и спорить вы умеете. К сожалению, слишком хорошо и слишком много. Только одно замечание. Вы говорите о старых идеях и новом методе. Но забываете, что новый метод, в первую очередь, новая разновидность идеи. Абсолютная, неизменная истина или ее сущность — чисто метафизическое понятие. Каждая новая форма и ее наглядность находятся в органической связи. Вы хотите сказать, что мы были индивидуалисты, вы же встали на путь коллективизма. Хотел бы я знать, что у вас будет за коллектив без глубоко убежденных и сложившихся индивидов.
— Эти два понятия не исключают друг друга и не находятся в неразрешимом противоречии. Как это годичное наслоение в дереве включает в себя прошлогоднее и держится на нем. Здесь нет никакой метафизики и никакой абсолютной истины…
— Довольно! — резко прервал его Арай. — К черту-дьяволу! Мы что, на какой-то философский диспут явились? Мы же не собираемся решать идейные или социальные проблемы!
— Это верно, — искренне подхватывает Анна. — У меня все время такое чувство, будто я нахожусь между двумя враждующими лагерями. Фу! — и это в первый же момент встречи. Ешьте давайте, как старое, так и молодое поколение! Здесь я руководитель и законоположник. И все должны меня слушаться.
— Извини, повелительница, — криво улыбается Берг. — Одно короткое замечание — и покончим с этой метафизикой… Я не верю в ваш коллективизм. Если мы были индивидуалисты, то вы индивидуалисты в квадрате. Во всяком случае, мы в двадцать лет еще не обзаводились невестами и не предавались радостям жизни. Мы просто не могли. У нас для этого не было ни времени, ни средств. Не правда ли, Арай?
— Екаб! — дергается Анна, жестами утихомиривая его. — Что ты говоришь!
Молодые переглядываются, словно их обдали холодной водой. Льена, скрывая растерянность, начинает без надобности переставлять посуду на столе. Арай смущенно кашляет.
