— Как… зовут?.. Как?.. Нннет… не знаю…
— И мускулы его лица сжались, как бы от страха.
Тьфу! — сплюнул Баньковский и решительно стегнул кнутом коня.
Телега двинулась вперед. Отъехав несколько метров, хозяин оглянулся: незнакомец шел за ним по обочине.
— Тьфу! — плюнул старик и принялся нахлестывать клячу, пока та не пошла рысью.
Исчезновение профессора Рафала Вильчура всколыхнуло весь город. Прежде всего, в этом происшествии чувствовалась какая-то тайна. Все те, кто на протяжении многих лет встречался с профессором и хорошо его знал, были убеждены, что о его самоубийстве не может быть и речи. Вильчур отличался жизнестойкостью, любил свою работу, семью, любил жизнь. Его материальное положение было великолепным, известность продолжала расти. В медицине его считали знаменитостью.
Убийство тоже, казалось, не имело оснований по той простой причине, что у профессора не было врагов. Единственным допустимым мотивом нападения на него могло быть ограбление. Но и здесь возникали сомнения. Без труда подтвердилось, что в тот роковой день у профессора с собой было не многим более тысячи злотых; а вообще все знали, что он пользовался простыми часами с черным циферблатом и не носил даже обручальное кольцо. Поэтому предположение о запланированном нападении с целью ограбления и убийство, как результат такого нападения, выглядели неубедительно. В случае катастрофы или несчастного случая тело было бы быстро найдено.
Оставалась еще одна версия: потеря памяти. Так как в прошлом году полиции удалось найти пять человек, пропавших в результате внезапной потери памяти, в прессе многочисленными корреспондентами выдвигалось и такое предположение.
Однако, если газеты лишь вскользь касались причин загадочного исчезновения профессора Вильчура, то в частных беседах эта тема широко обсуждалась и назывались совершенно другие обстоятельства.
Виллу профессора напрасно штурмовали репортеры. Они без труда узнали, что жены профессора и его семилетней дочурки нет в Варшаве, а слуги молчали, будто набрав в рот воды. Более назойливых журналистов отсылали к родственнику пропавшего профессора, председателю кассационного суда, Зигмунту Вильчуру. Тот с невозмутимым спокойствием повторял:
— Мой брат всегда был очень счастлив со своей женой. В глазах близких и друзей они были образцовой парой. Поэтому, по меньшей мере, нелепо связывать гибель профессора, чем я лично глубоко потрясен, с семейными взаимоотношениями.
— А вы не могли бы нам сказать, где в настоящее время находится пани Беата Вильчур? — спрашивали журналисты.
— Конечно, могу. Готов повторить вам то, что слышал из уст моего брата именно в тот день, когда в последний раз он вышел из дому.
Председатель рассказал им, что профессор отправил жену с ребенком за границу.
— А цель их выезда?
Председатель, усмехнувшись, сделал неопределенный жест рукой:
— Должен признаться, что об этом не спросил. Если не ошибаюсь, речь шла о лечении. Как мне помнится, жена брата не лучшим образом переносила нашу золотую осень. Она довольно часто выезжала отдохнуть за границу.
— Однако такой внезапный отъезд в тот день или за несколько дней перед банкетом, на который были уже разосланы приглашения…
— Господа, по-разному вершатся дела людские. Кроме того, мы не были в таких близких отношениях, чтобы они сообщали мне обо всех своих передвижениях. Однако я буду вам весьма признателен, если вы не станете раздувать это происшествие до размеров нездоровой сенсации. Мне хотелось бы надеяться, что пресса воздержится от каких бы то ни было намеков, касающихся личной жизни моего брата. Я очень на это рассчитываю. В ответ поделюсь с вами своим собственным мнением о случившемся. Не исключено, что профессор собирался выехать вместе с супругой. Его задержала в Варшаве важная операция, о которой столько писала пресса. После ее успешного завершения мой брат мог уехать вслед за женой.
— Но прошло уже столько дней, — заметил один из репортеров, — невозможно, чтобы в руки профессора не попала ни одна газета с тревожными сообщениями о его исчезновении. Он дал бы о себе знать.
— Разумеется. Но есть много таких уголков за границей, тихих пансионатов в горах, укромных мест отдыха, куда письма из Варшавы не доходят.
— Бюллетень о гибели профессора напечатала вся зарубежная пресса, — настойчиво доказывал репортер. — ну, и не забывайте о радио.
— Радио можно не слушать. Я сам, например, не переношу радио. А сколько людей во время отдыха не берут в руки газету! Не каждому охота заглядывать в нее, отдыхая на лоне природы в Тироле или еще где-нибудь в Альпах.
— Да, пан председатель. Но есть еще одно обстоятельство, свидетельствующее о том, что профессор вообще не покидал пределов Польши.
— И как же это вам удалось установить? — с усмешкой спросил председатель.
— Это не представляло труда. Я просто узнал в канцелярии Министерства иностранных дел, что заграничный паспорт профессору Вильчуру был выдан сроком на год. А срок этот истек ровно два месяца тому и профессор не обращался с просьбой о продлении паспорта.
Воцарилось молчание. Наконец, председатель развел руками:
— Да. Несомненно, ситуация не ясна. Однако, поверьте, я приложу все силы, чтобы разобраться в этой загадке. Над этим работает и полиция. Во всяком случае, прошу вас, не забывайте о моей просьбе.
Именно благодаря этой просьбе, высказанной человеком, занимающим столь почетное место в общественной жизни, а также повсеместной симпатии, какой пользовался пропавший профессор, пресса отказалась от заманчивой возможности покопаться в его личной жизни. Это, конечно, не положило конец сплетням, которые продолжали ходить по всей Варшаве. Однако не подпитываемые свежими новостями слухи постепенно начали утихать.
Но полиция продолжала заниматься выяснением обстоятельств исчезновения профессора. Комиссар Гурный, которому было поручено дело, смог установить ряд подробностей. В результате опроса персонала больницы выяснилось, что в роковой день профессор Вильчур уходил домой в хорошем настроении, унося с собой соболью шубу, которую он купил накануне в подарок жене по случаю восьмой годовщины их брака. По всему было видно, что внезапный отъезд жены стал для него полной неожиданностью. Из показаний слуг вытекало, что профессор узнал об этом только из письма, оставленного ею. Это письмо совершенно ошеломило его. Казалось, он был в шоке, ничего не ел, сидел, не зажигая света.
Правда, письма не нашли. Нетрудно, однако, было догадаться, что в нем супруга профессора сообщала о разрыве. Такую мысль допускал также председатель Вильчур, который представил следствию мельчайшие подробности о взаимоотношениях супругов и сделал исчерпывающий доклад о своем визите к брату.
Из дальнейших показаний слуг не прояснилось ничего определенного. Пани Беата ежедневно в утренние часы выезжала на машине на длительную прогулку в Лазенковский парк. Водитель оставался в машине у ворот и никогда не видел никого, кто бы сопровождал ее. А вот сторожа парка в показанной им фотографии сразу узнали пани, которая ежедневно встречалась здесь с молодым худощавым блондином в довольно потрепанном костюме. Описание блондина не привело следствие к определенным выводам.
Исследование писем и бумаг жены профессора также не дало никакой ценной информации. Выяснилось, что она оставила большую сумму денег и драгоценности, которые можно было бы легко превратить в деньги.
В столе профессора комиссар Гурный нашел заряженный револьвер.
— Это позволяет мне сделать вывод, что у профессора не было намерений покончить жизнь самоубийством. В противном случае он забрал бы с собой оружие. Забрал бы он его и в том случае, если бы собирался расправиться с соблазнителем жены.
— Вы считаете, что профессор мог знать, где искать его?
— Нет. Я допускаю, что профессор даже не догадывался о его существовании. По описаниям, никто из прислуги не видел этого молодого человека у них на приемах. Однако я убежден, что лишь отыскав беглецов, мы узнаем, что случилось с профессором.
В соответствии с такой концепцией комиссар направил следствие на розыск пани Беаты. После долгих поисков полиции удалось найти шофера такси, который в роковой день подъезжал к дому профессора. Однако и он не многое смог рассказать. Помнил только, что отвез с Аллеи на Центральный вокзал молодую элегантную женщину с малолетней девочкой. Она заплатила, сама взяла чемоданы и исчезла в толпе. Изучение расписания движения поездов тоже не дало положительных результатов. В полдень между двенадцатью и часом с Центрального вокзала отправлялось несколько десятков поездов в различных направлениях.
Комиссар Гурный уже задумывался над тем, чтобы дать в прессе объявление о розыске Беаты Вильчур, когда неожиданно новая информация направила следствие по другому пути.
