По зрелому размышлению: Бомгард не нужен мне, и не нужен никто. Позорно было бы хоть минуту длить свою жизнь. Такую — нет, нельзя. Лекарство у меня под рукой. Как я раньше не догадался?
Ну-с, приступаем. Я никому ничего не должен. Погубил я только себя. И Анну. Что же я могу сделать?
Время залечит, как пела Амнер. С ней, конечно, просто и легко.
Тетрадь Бомгарду. Все...»
На рассвете 14-го февраля 1918 года в далеком маленьком городке я прочитал эти записи Сергея Полякова. И здесь они полностью, без всяких каких бы то ни было изменений. Я не психиатр, с уверенностью не могу сказать, поучительны ли, нужны ли? По-моему, нужны.
Теперь, когда прошло десять лет, жалость и страх, вызванные записями, конечно, ушли. Это естественно, но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 г. от сыпного тифа и на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется.
Могу ли я печатать записки, подаренные мне?
Могу. Печатаю. Доктор Бомгард.
1927 г. Осень.
Несомненно, 1917 год. — Д-р Бомгард.
...перенесла с глухого участка в уездный город. — Восторг Булгакова в связи с переездом в Вязьму (20 сентября 1917 г.) не разделяла Т. Н. Лаппа, ибо все ее мысли были направлены к одному — болезни мужа. Вот позднейшие воспоминания, записанные Л. Паршиным незадолго перед ее смертью: «Вязьма — такой захолустный город. Дали нам там комнату. Как только проснулись — „иди ищи аптеку". Я пошла, нашла аптеку, приношу ему. Кончилось это — опять надо. Очень быстро он его использовал. Ну, печать у него есть — „иди в другую аптеку, ищи". И вот я в Вязьме так искала, где-то на краю города еще аптека какая-то. Чуть ли не три часа ходила. А он прямо на улице стоит, меня ждет. Он тогда такой страшный был... Вот, помните, его снимок перед смертью? Вот такое у него лицо было. Такой он был жалкий, такой несчастный. И одно меня просил: „Ты только не отдавай меня в больницу". Господи, сколько я его уговаривала, увещевала, развлекала... Хотела все бросить и уехать. Но как посмотрю на него, какой он, — „Как же я его оставлю? Кому он нужен?" Да, это ужасная полоса была...» (Паршин Л. Указ. соч.)
...газетами, содержащими в себе потрясающие известия... — Булгаков, проявляя острейший интерес к политическим событиям в России, собирал различные газеты, рассказывающие о потрясениях того времени, начиная с Февральской революции и отречения Николая II от престола. Лелея мысль написать грандиозный исторический роман о «потрясающих» событиях в России, Булгаков в течение ряда лет приобщал к своей «коллекции» наиболее любопытные сведения. К сожалению, романа этого он не написал.
...д-р Бомгард... — Пока никто не объяснил происхождение этого загадочного имени, хотя попытки были (см.: Галинская И. Л. Загадки известных книг. М., 1986. С. 101).
...тетрадь типа общих тетрадей в черной клеенке. — Следует отметить, что подавляющее большинство своих произведений Булгаков написал именно в таких общих клеенчатых тетрадях, правда, разного цвета. Десятки тетрадей вобрали в себя романы «Мастер и Маргарита», «Жизнь господина де Мольера», «Записки покойника», пьесы «Адам и Ева», «Кабала святош», «Полоумный Журден», «Блаженство», «Иван Васильевич», «Александр Пушкин», «Батум», либретто «Минин и Пожарский», «Петр Великий», «Рашель» и др. Несколько тетрадей одного произведения имеют, как правило, единую авторскую нумерацию. Чаще всего тетради содержат не только текст произведения, но и материалы к нему (выписки, наброски, библиографию, рисунки, схемы, таблицы и проч.). Вообще, рукописи Булгакова по своей внешней красоте уступают разве что автографам великого Достоевского...
...и вынуждена была впрыснуть мне морфий. — Существует несколько вариантов воспоминаний Т. Н. Лаппа, которые записывались в разные годы. О заболевании Булгакова морфинизмом также имеется несколько записей. Вот одна из них: «Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию... а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит: „Знаешь, мне кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку". Я его предупреждала: „Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах". Но он мне все равно: „Я сделаю". И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный... А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: „Зови Степаниду"... Она приходит. Он: „Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий". Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу... Вот так это и началось...» (Паршин Л. Указ. соч.).
...после побега из Москвы из лечебницы... — Это одна из таинственных записей «доктора Полякова». Никаких сведений о пребывании Булгакова в московской лечебнице не обнаружено. Известно лишь, что Булгаков несколько раз ездил в Москву, чтобы освободиться от воинской службы. В феврале 1918 г. это ему удалось.
Стрельбу и переворот я пережил еще в лечебнице. — Запись эта фактами не подтверждается, зато сохранились письма из Вязьмы, в которых Булгаковы ясно выражают свое отношение к происходящим событиям. 30 октября 1917 г. Т. Н. Лаппа писала Н. А. Земской: «Милая Надюша, напиши, пожалуйста, немедленно, что делается в Москве. Мы живем в полной неизвестности, вот уже четыре дня ниоткуда не получаем никаких известий. Очень беспокоимся, и состояние ужасное...»
31 декабря того же года Булгаков пишет обстоятельное письмо Н. А. Земской, в котором очень четко излагает свои впечатления о двух происшедших в России революциях. Вот эти строки: «Недавно в поездке в Москву и Саратов мне пришлось все видеть воочию, и больше я не хотел бы видеть.
Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве... Тупые и зверские лица... Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных и запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров, видел газетные листки, где пишут в сущности об одном: о крови, которая льется и на юге, и на западе, и на востоке, и о тюрьмах. Все воочию видел и понял окончательно, что произошло».
Многие беды Булгакова происходили от чрезвычайно простой вещи: он всегда правильно оценивал происходящее. А такие люди в России обречены на неизбежные страдания.
...одиночество — это важные, значительные мысли... спокойствие, мудрость... — Как мы уже отмечали, об этом же Булгаков говорил своему другу А. П. Гдешинскому в Киеве. А вот что Булгаков писал Н. А. Земской в уже упомянутом предновогоднем письме 31 декабря 1917 г.: «...я живу в полном одиночестве. Зато у меня есть широкое поле для размышлений. И я размышляю...»
...и на десять верст кругом — никого. Туманцы, болотца, леса! — Все это припомнилось писателю при завершении работы над романом «Мастер и Маргарита»: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти...»
...летит, не касаясь земли. — Ср. с рассказом А. Чехова «Черный монах», отсылки на который еще не раз будет делать Булгаков в своих сочинениях.
Если не уедешь отсюда в город, я удавлюсь. — Конечно, нельзя полностью полагаться на воспоминания, которые к тому же записываются спустя пятьдесят шесть лет, но совпадения все-таки поразительные! Вот как запомнила Т. Н. Лаппа эти трагические дни: «Я не знала, что делать, чувствовала, что это не кончится добром. Но он регулярно требовал морфия. Я плакала, просила его остановиться, но он не обращал на это внимания. Ценой неимоверных усилий я заставила его уехать в Киев, в противном случае, сказала я, мне придется покончить с собой. Это подействовало на него, и мы поехали в Киев...» (Запись А. П. Кончаковского).
