Али Сафы-бея. — Ничего, Али Сафа-бей кончит тяжбу с деревней Вайвай, ни одного разбойника не оставит он в горах! Телеграмму за телеграммой будет посылать в Анкару Исмету-паше [29]… Прибудут воинские части, потому что одним жандармам не справиться… Всех разбойников выловят и повесят. Поджигают деревни! А мы-то много лет поддерживаем разбойников! Али Сафа-бей все деньги тратит на них, на покупку боеприпасов. Поскорее бы закончились эти дела с деревней Вайвай!
Во время всего этого разговора Али Сафа-бей молча шагал из угла в угол, но, услышав последние слова жены, он словно очнулся и, взяв жену за руку, спросил:
— Что ты говорила Абди-аге?
— Ничего особенного, Али Сафа-бей — вмешался Абди-ага. — Да я же не чужой!
— Будь он чужим, разве я стала бы ему обо всем рассказывать? — оправдывалась женщина.
Али Сафа-бей грозно посмотрел на жену, давая понять, что она сболтнула лишнее.
— Ступай в другую комнату, — сказал он, — мне нужно поговорить с агой с глазу на глаз.
Женщина с виноватым видом вышла из комнаты. Али Сафа-бей улыбнулся и подсел к Абди-аге. Положив руку ему на колено, он сказал:
— Я долго думал, ага. С Тощим Мемедом не так легко справиться. Ты имеешь все основания бояться его. Можно не бояться правительства, крестьян, но человека, поджегшего большую деревню, и в самом деле надо опасаться. Уже неделю жандармы разыскивают его в горах и не могут найти. Пятьдесят крестьян из деревни Актозлу тоже ищут его. Пятнадцать вооруженных людей из его деревни идут по его следам и не могут поймать. Такого человека можно бояться.
Абди-ага то бледнел, то заливался краской. Неожиданно он схватил руки Али Сафы-бея и начал целовать их.
— Сделай что-нибудь! Избавь меня от этого проклятого. Завтра он подожжет все деревни на Чукурове! Сделай что-нибудь!
— Трудно будет с ним справиться, очень трудно, но можно, — с гордостью сказал Али Сафа-бей.
— Делай что хочешь!
— Я сделаю все, что в моих силах. Но и у меня к тебе будет одна просьба… — добавил Али Сафа-бей.
— Я к твоим услугам, — с волнением ответил Абди- ага, поднимаясь. — Я готов жертвовать чем угодно, душу за тебя отдам!
— Спасибо, — сказал Али Сафа-бей, усаживая Абди на место. — Я знал, что ты мне предан. Только не подумай, что я с тебя что-нибудь потребую за это дело. Об этом больше ни слова. С Тощим Мемедом я расправлюсь. Но не вздумай отблагодарить меня как-то за это!
— Клянусь аллахом, не подумаю! — воскликнул Абди- ага.
Али Сафа-бей помолчал и снова взглянул в глаза Абди-аге.
— Ты знаешь, Абди-ага, что и у меня много дел. Слава аллаху, за последние годы хлопот стало меньше. Меньше-то меньше, но все равно тяжба из-за земель деревни Вайвай не дает мне спокойно спать.
— Да, я знаю, — сказал Абди-ага. — Земли деревни Вайвай принадлежали твоему отцу. Он их засевал. После его смерти крестьяне захватили земли. Ты тогда еще учился в школе. Купчая грамота, которая у тебя есть, обеспечивает твое право на эти земли. Я тебе давно говорил. Это известно крестьянам моих пяти деревень, да и в Актозлу. Да что говорить, все об этом знают. Ты предоставь земельные дела мне. Через шесть месяцев земли деревин Вайвай будут твоими.
— Многих я выселил, и теперь они боятся туда ногой ступить. Все убежали в Юрегир. Но они не унимаются.
— Предоставь все дяде Абди. Я на такие дела мастер. Увидишь, как я выиграю эту тяжбу.
— Через неделю из Сирии прибудут боеприпасы.
— Что ты с ними сделаешь?
— Я переправлю их отряду Калайджи.
Абди-ага встал и поклонился:
— Абди-ага всегда к твоим услугам.
Али Сафа-бей стал упрашивать Абди-агу остаться. Но Абди-аге казалось это неудобным.
— Нам не следует встречаться в эти дни. Люди не должны видеть нас вместе, — сказал Абди-ага.
В ту ночь Мемед и Джаббар шли без передышки. На рассвете они добрались до скалы Акча и остановились перевести дух. За всю дорогу они не обмолвились ни словом.
Наконец они поднялись на скалу Акча, сели на камень и, повернувшись лицом к восходящему солнцу, стали смотреть вниз на Чукурову.
Туман рассеивался, вдали виднелись деревни, дороги, холмы и извилистая, сверкающая лента реки.
Взошло солнце, и туман исчез. Перед ними расстилалась бескрайняя равнина. Каждое дерево, каждый камень сверкали в лучах яркого солнца. Как на ладони лежали разноцветные поля, частью засеянные, частью вспаханные — черные, красные, серые.
Джаббар первый нарушил молчание.
— Смотри, Мемед, — сказал он, — вчера вечером мы были вон там.
Не поворачивая головы, Мемед ответил:
— Да, там.
Джаббар понял, что Мемеду не хочется разговаривать; он замолчал. Но ему хотелось говорить, словно кто-то подталкивал его изнутри.
— Всмотрись в глубь Анаварзы! Вон то черное пятно — это заросли. Там — болота Агджасаза… Актозлу все еще дымится. Видишь дым? Видишь?
— Вижу, — грустно ответил Мемед, опустив голову.
— О чем ты думаешь? — спросил Джаббар.
— Сгорел ли этот гуяр — вот о чем я думаю. И еще я думаю о бедных жителях Актозлу, ведь на них свалилась беда. Чем я могу им помочь?
— Не думай об этом, — успокаивал его Джаббар. — Что ни делается — все к лучшему.
— Да, дело сделано.
— Пойдем к Сары Уммету. Переночуем у него, а завтра уйдем в горы.
У Мемеда заблестели глаза:
— Знаешь, о чем я думаю, Джаббар? Я пойду на равнину Дикенли. Соберу крестьян пяти деревень и скажу им, что Абди-аги больше нет на свете. Скажу им, что они больше не батраки и скот — их собственный, и земля тоже. Сейте, сколько можете! Пока я в горах, можете быть спокойны! Убьют меня — сами за себя постоите. Потом выйдем на равнину и сожжем колючки. Никто не пойдет на свои участки, пока мы этого не сделаем.
На глазах у Джаббара показались слезы.
— Вот здорово! Деревня без хозяина! Что заработал— все твое!
Мемед улыбнулся:
— Да, что заработал — твое…
— С оружием в руках мы будем охранять их земли.
— Но это еще не все, — сказал Мемед.
— Что же еще? — с любопытством спросил Джаббар.
— Мы обязательно должны еще что-то сделать!
— Что же, что?
— Мы причинили много горя беднякам Актозлу. Из- за нас сгорели их дома.
— Все это так, но что мы можем сделать?
Джаббар встал, расправил широкие плечи, потянулся.
Мемед тоже расправил плечи и поднялся. Сильно похудевшее лицо его покрывал темный загар. Но на нем не было видно и следа усталости. С тех пор как Мемед стал разбойником, он изменился. В походке, в
