Вениамин расхохотался:
– Сейчас я по этому поводу вспомнил свою вчерашнюю шутку, которую я учинил в конторе и гордиться которой особенно нечего, милый дружок; в том случае, если все, что я здесь наговорил, вас смутит и вы хотя бы чуточку умалите ваше уважение к отцу и матери, – позабудьте мои слова. Однако надеюсь, что это не так. Чти отца и мать свою. Чти имя Зимлеров. Но сейчас речь идет не о том, чтобы чтить, а о том, чтобы спасать.
Конечно, вы понимаете, что напечатано на ваших фирменных бланках. Две формулы, две силы: сначала Зимлер, – прекрасно; а затем – и компания. Вначале же Зимлер, один, как господь бог, а потом Зимлер разросся и, почувствовав, как господь бог, свое одиночество, сотворил компанию, как бог сотворил мир. Тогда в свою очередь разрослась и компания. И произошло с Зимлерами то, что происходит с любым основателем торгового дела, – дело съедает человека. Компания съедает Зимлеров. И если вы не будете глядеть в оба, ничего больше от Зимлеров не останется. Понятно? Ничего!
Луи остановился и взглянул на Вениамина:
– Прошу вас, объясните мне, пожалуйста, что вы понимаете под компанией?
– Что ж, ваше любопытство должно быть удовлетворено. Два человека ценой огромный усилий и стараний складывают кучу камней. Куча становится все выше, перерастает их, возвышается над ними, преграждает им выход. И так как у них нет иной цели, кроме возведения громадной кучи – так сказать кучи ради кучи, – они не желают терять зря времени ни на выбор камней, ни на обтеску, ни на цементирование. До того не желают, что в какой-то момент подымается ветер, и сооружение начинает шататься. Они бросаются на помощь, подпирают его. Как быть? Ветер разгулялся вовсю. Если они оставят кучу, они и шагу не успеют сделать, как вся эта махина рухнет им на голову. И они подпирают, подпирают и думают: какая их ждет смерть – погребет ли их каменная лавина, или умрут они возле своей кучи от истощения и усталости?
Черт побери! Да ваш вопрос совсем меня взбудоражил. Я, кажется, даже сочинил притчу. Мы в муках родим нечто более сильное, чем мы сами. Куча – это и есть мое нечто; но не только это, сюда относится многое другое, о чем за делами забываешь, а именно – рабочие, жены рабочих, дети рабочих, родня рабочих, их квартирохозяева, их кабатчики, их ростовщики, а далее: железные дороги, корабли, машинисты, матросы, шахтеры, – вот что это, дружок.
Вениамин порылся в кармане, вытащил монету и подбросил ее на ладони.
– Вот она, ваша компания.
И добавил самоуверенным тоном:
– Моя притча по существу отражает всю историю современного общества.
– Веселенькая история. А где же выход?
– Это уже не мое и не ваше дело. Будем заниматься своим ремеслом. Это дело рабочих, когда у них откроются глаза. А вы лично постарайтесь поскорее выйти из игры.
– Я? Но как же?
– Да, вы. И единственный для этого путь – заниматься своим ремеслом.
– Каким?
– Бросить ножны и взяться за шпагу.
– Против кого?
– Против всех, кто будет препятствовать вам стать самим собой.
– А кто же это будет?
– Кто же иной, черт возьми, кроме тех, кто в этом непосредственно заинтересован!
Луп задумался. Потом сказал:
– Признаюсь, я еще не совсем вас понимаю.
– Чудесно, и происходит это не из-за недостатка ума, а из-за избытка скромности.
Опять между ними, словно упругий канат, протянулось напряженное молчание. Первым заговорил Вениамин, и голос его вдруг изменился, стал тише:
– Я повидал Новый Свет, Соединенные Штаты Америки, – это горнило, где я проложил свою тропу, где встречал миллионы людей, подобных мне. Я исколесил страну от Эльдорадо[50] до Новой Англии.[51] Десятки раз пугался я ее размеров, десятки раз дивился ее цельности. Я сталкивался с новоиспеченными гражданами Америки, с гражданами двадцатилетней давности, с гражданами прошлого века. Как бы они ни коверкали английский язык, я узнавал на них всех печать Америки, и именно это делало их ее детьми и слугами. Я изучил закон максимального усилия, достигаемого минимальными средствами, закон лихорадочной и упорядоченной деятельности, координации всех в борьбе каждого против каждого. Америка великая и благородная страна.
И затем я возвратился на эту старую, покинутую мною землю, где ты недавно увидел свет. Ах, дорогой мой мальчик, вот она наша любимая страна, вот она родина, которой хочется служить. Ваши железные дороги из рук вон плохи, ваши фабрики устарели, ваши государственные лужи мелко плавают, ваша политика – и внутренняя и внешняя – направлена лишь на то, чтобы угнетать и внутри и вне. Вот что я увидел в течение первой же недели. Но все это лишь оболочка, и необходимо заглянуть глубже. Я стал искать – где же те реальности, которые были здесь раньше. И они оказались на месте, Луи, и сверх того еще множество другого, чего не было двадцать лет тому назад или что я проглядел в свое время. И когда я возвратился в Америку, я увидел, что она хаос, лишенный идеи, основного направления, древних традиций, красоты, – этакий гигантский комар, который, надсаживаясь, вьется вокруг старого быка.
Слушай: Америка нуждается в французах в такой же мере, в какой вы нуждаетесь в ней. Но только то, что ей надо усвоить, усваивается десятилетиями. А ее уроки промышленности и бизнеса – это дело каких-нибудь десяти лет, стоит только засесть за парту. Разве эта задача не достойна того, чтобы Зимлеры, все Зимлеры Франции, посвятили ей то, что им дано издавна?
– Говорите все что вам угодно, – горько заметил Луи. – Разве, покинув Бушендорф, мои родные ничего не сделали?
– Да разве речь идет о том, чтобы сделать что-то? Надо делать все, тогда ты… Зимлер. Как по-твоему, они уехали из Бушендорфа, чтобы служить родине или чтобы постепенно развратиться?
– Я думаю, они сделали… почти все, что могли сделать ради этой цели…
– Тогда нужно было идти до конца, а не останавливаться на полдороге, бить баклуши с местными денди и подпевать им.
– Стало быть, по-вашему, им следовало остаться немцами?
– Нет. Но не стоит спасать правую руку, если левая сохнет. Вы отлично понимаете, что я имею в виду.
– Да.
– Однако я не думаю, чтобы наши были вовсе бесполезны в этой стране. Возможно, они даже и необходимы. Будущее покажет это и еще многое другое. Но сейчас – баста! Вы многого не видите. Дело тут не в одном только Вандевре и не в одних Зимлерах. Я проехал весь север Франции, а также восточные области. Там можно сделать просто сногсшибательные открытия. И даже здесь эта глубокая и скрытая цивилизация не умерла, она, должно быть, просто спит…
Вы еще не можете этого понять. Кто-то из ваших родных, судя по рассказам, приблизился как-то к этой старой цивилизации, но ему не хватило мужества. Предсказываю, что через двадцать лет в этой древней стране произойдут такие потрясения, что – при желании конечно – она сможет выйти из них самой молодой страной в мире в области промышленности и мысли. Возможно, она спасется благодаря вам. А вы в свою очередь можете спастись только благодаря ей.
Если бы случайный свидетель взглянул на беседовавших, он, несомненно, решил бы, что из них двоих большо взволнован Лун, – такая лютая неприязнь к дяде горела в его глазах. Бен видел, какое впечатление производит первое веяние свежего воздуха на этого скрытного, замкнутого подростка. Сам он не чувствовал никакого волнения и продолжал говорить. Однако и он заторопился, желая поскорее кончить разговор. Было уже поздно, и Беи понял – прежде всего в силу нелепости их беседы, а также в силу усталости, дававшей знать о себе тяжестью в затылке, – Бен понял, что говорит уже давно и все время о самом главном.
– Стало быть, по-вашему, папа должен раздать все деньги бедным, в мы отправимся в одних рубашках на Оружейную площадь, где будем публично каяться в своих грехах?
– Что ж, получится прелестная церемония, но, боюсь, совершенно бесполезная. Деньги, которые раздают бедным, никогда еще не делали бедных богаче. А вот насчет рубашек, так это лишний раз доказывает живость вашего воображения, в чем я, впрочем, и не сомневался.
Но почему бы вам не предпринять подобный поход не на площадь, а в собственную душу? Вы уже давно туда не заглядывали. Там, должно быть, дьявольски пусто. Вы нащупали ту черту, благодаря которой мы выжили, – учителя называют ее «нашей миссией», объяснение, надо сказать, довольно-таки туманное. Полагаю, что на эту тему можно сделать более полезные открытия. Запритесь-ка на пару лет в самом себе. Станьте хоть отчасти отшельником. Только через своих отшельников страна додумалась до великих истин. Служит людям не тот, кто стремится на них походить, а тот, кто стремится от них отличаться. Страна равно нуждается и в тех, кто с ней спорит, и в тех, кто с ней согласен. Уразумейте же причину и смысл вашей долговечности, Луи, постарайтесь понять, что вы представляете собой в духовном отношении. Если нужно порвать с вашими – рвите. Когда спасают утопающего, его первым делом глушат ударом по темени, чтобы он не утащил вас с собой на дно. А что касается общественного мнения, то вы и сами понимаете: оно не облегчит вашего бегства, ибо отлично знает, что человек, вырвавшийся на свободу, становится осью, вокруг которой все начинает вращаться.
