Ужин, данный Кейт, был своего рода ответом ее подруге Фан, дававшей когда-то обед на вилле М'Тавиша, и по великолепию и роскоши он ничуть не уступал тому. Что же касается времени, то ужин, пожалуй, можно было назвать и обедом, поскольку он начался в восемь часов.
Это было сделано, чтобы можно было спокойно поиграть в роббер и затем в вист, где «простофиля», как она называла молодого Скадамора — разумеется, за глаза, — займет одно из мест за игровым столом.
Было много сортов вина — почти все из имевшихся в подвалах кафе. Началась игра в карты, и она продолжалась до тех пор, пока Скадамор не объявил, что проигрался вчистую, после чего была пирушка.
Радостное настроение не покидало гостей благодаря воздействию алкоголя. Пили и джентльмены, и дамы. Фан, благородная Геральдина и две другие хрупкие дочери Евы баловались перебродившим виноградным соком так же свободно, как и их друзья джентльмены-гуляки.
Когда пирушка закончилась, только один из участников вечеринки, казалось, мог стоять на ногах. Это был граф де Вальми. Не в его привычках было сохранять голову трезвой, но в данном случае он не напился с определенной целью.
Никто из его собутыльников, занятых вином, не заметил, что он постоянно выливал свою порцию ликера в плевательницу и лишь изображал из себя пьяного. Если б они даже и заметили это, то сочли бы странным, но никто не сумел бы угадать истинную причину такого представления. Самый отъявленный злодей не разгадал бы его подлый план и причину отказа от алкоголя.
Веселые друзья в самом начале развлечения могли заметить его погруженность в собственные мысли. Благородная Геральдина даже подшучивала над ним за это. Но через некоторое время все настолько опьянели и повеселели от вина, что никто не предполагал наличие у кого-то мрачных мыслей.
Посторонний зритель, внимательно наблюдавший за выражением лица мистера Свинтона, возможно, увидел бы признаки этого, так же как и усилия по сокрытию тайных мыслей. Его взгляд, казалось, время от времени становился отстраненным, как будто его мысли были где-то далеко от этой веселой вечеринки и от пьяных друзей.
Он даже проявил небрежность при игре в карты, хотя его противником в игре был «голубь», которого ощипывали.
Некая сильная и болезненная дума, должно быть, вызвала его рассеянность, и, казалось, для него было большим облегчением, когда собутыльники, вдоволь нализавшись, дали молчаливое согласие на завершение пирушки.
В этом ужине участвовали восемь человек, и было вызвано четыре кэба, подъехавших ко входу в кафе и забравших из него четыре пары.
Столько же кэбов привезли их сюда. Тогда гости вполне самостоятельно могли войти в кафе, но сейчас, только при помощи полицейского из Хаймаркета, а также нескольких официантов посетителей удалось усадить в кэбы, и те отъехали.
Кэбмены отправились в разные стороны. Скадамора сопровождала благородная Геральдина, или, скорее, сама неудача; в то время как Свинтон, сопровождавший свою подвыпившую жену, сказал кэбмену:
— В Парк Роад на Сент Джонз Вуд.
Это было сказано негромко, низким глухим голосом, чтобы кэбмен не принял их за супружескую пару. Свинтон заранее передал кэбмену причитающуюся плату за проезд, включая чаевые.
Прогноз погоды Свинтона оправдался с точностью до деталей. Ночь была темна как смоль, лишь только туман вносил некоторый серовато-коричневый оттенок. Он был настолько плотным, что загулявшие допоздна аристократы ехали в своих роскошных экипажах в сопровождении факельщиков.
По Пикадилли и на всем протяжении Майфайр факелы ярко светили сквозь густой туман, а языки пламени от них заполняли улицы причудливыми бликами.
Далее, после пересечения Оксфорд-стрит, их стало меньше, а после Портмэн Сквайр они и вовсе исчезли, так что кэб, везущий графа де Вальми и его графиню, медленно полз по Бейкер-стрит — его собственный фонарь освещал круг радиусом не более шести футов.
— Как раз то, что надо, — сказал себе Свинтон, высовывая голову из окна и тщательно исследуя ночь.
Он сделал такой вывод еще раньше, едва выйдя из Кафе де Европа после завершения пирушки. Сейчас он сказал это негромко, впрочем, его жена не услышала бы, даже если б он прокричал что-то ей на ухо. Она спала в углу кэба.
Незадолго до этого она вела себя несколько шумно, пела куплеты и пыталась пересказать пошлый анекдот, который она впервые услышала этим вечером. Она была в таком состоянии, что не осознавала, где находится и в какой компании, что доказывали ее случайные пробуждения то с возгласом «Простофиля!», то с обращением к мужу по имени другого графа, то со словами «Кейт-торговка!»
Ее граф, казалось, был очень внимателен к ней. Он предпринимал усилия, чтобы успокоить ее и создать ей удобства. У нее был длинный плащ, достаточно просторный — своего рода вечерний халат. Эту одежду он накинул ей на плечи и застегнул, так, чтобы ее грудь была защищена от сырости.
К тому моменту, как кэб прополз по Верхней Бейкер-стрит и въехал в Парк Роад, Фан совсем успокоилась и крепко уснула; только ее тихое сопение во сне говорило о том, что она жива.
Экипаж продвигался сквозь серовато-коричневую темноту, причем туман увеличивал его вдвое по сравнению с обычными размерами. Кэб двигался медленно и тихо, как катафалк.
— Где остановиться? — спросил кэбмен, поворачиваясь и обращаясь к пассажирам через окно.
— Южный берег! Вам не надо заезжать на ту улицу. Высадите нас в конце этой, в Парк Роад.
— Хорошо, — ответил кэбмен, однако он удивился. Ему подумалось, что это довольно странно: джентльмен и леди в таком состоянии хотят сойти на этой улице в такой час, и особенно в такую темную и туманную ночь!
Тем не менее было и объяснение, которое подсказывал ему опыт. Леди возвращалась слишком поздно. Джентльмен хотел, чтобы она вернулась без лишнего шума, который мог возникнуть от скрипа колес кэба, что может быть услышано за дверью.
Впрочем, какое значение это имело для него, кэбмена, если плата за проезд получена заранее? Он любил деньги и хотел получить чаевые. И он не был разочарован. В конце улицы джентльмен сошел, вынес свою пьяную спутницу на руках и поставил ее вертикально на тротуар.
Свободной рукой он дал кэбмену монету в одну крону, удвоив таким образом плату за проезд.
Получив такое щедрое вознаграждение, не желая показаться невежливым, кэбмен забрался обратно на облучок и, накинув на плечи свой желтовато-серый балахон, натянул поводья, хлестнул крученым кнутом лошадь и поехал обратно, в направлении Хаймаркет, в надежде встретить еще одну пьяную пару.
— Держись за мою руку, Фан! — сказал Свинтон своей беспомощной лучшей половине, убедившись, что кэбмен уехал и не мог его услышать. — Обопрись на меня. Я поддержу тебя. Так! Теперь пошли!
Фан не ответила. Алкоголь одолел ее — она была совершенно невменяема. Она была слишком пьяной, чтобы говорить и даже идти; ее мужу пришлось взвалить ее на плечи и тащить на себе. Она совсем не понимала, куда ее тащат. Зато Свинтон знал куда.
Он шел совсем не в направлении Южного берега; они вошли в темный тихий переулок и пересекли Парк Роад! Зачем? Свинтон знал зачем.
Ниже Парк Роад протекает Риджентс Канал, с мостом, о котором уже шла речь. Стоит только добавить, что чтобы пересечь канал по мосту, надо пройти через просеку в кустарнике. Это в западном направлении. А в восточном направлении дороги — стена парка, возвышающаяся высоко и заслоненная к тому же высокими деревьями.
Если смотреть в сторону Паддингтона, вы видите открытую местность, где протекает канал, и тропинка вьется вдоль его берега. Вода колеблется ниже ваших ног, с обеих сторон канал зарос вечнозелеными растениями, и пешеходы, гуляющие по Парк Роад, защищены от падения в воду перилами, доходящими до уровня груди.
На этот мост и поднялся Свинтон. Он остановился рядом с перилами, как будто для отдыха, а жена все еще держалась за его руку.
Он отдыхал, но в его намерения не входило перейти мост. Он восстанавливал силы для адской работы, для спектакля, в котором он будет исполнять роль убийцы, а его жена — роль жертвы. Только это был не спектакль, а реальная драма.
Здесь не было света, который осветил бы сцену по окончании игры, не было зрителей, которые наблюдали бы, как злодей, внезапно отпустив руку жены, обернул плащ вокруг ее шеи, так, чтобы застежка была сзади, и затем, вывернув наизнанку, набросил юбку поверх ее головы. Не было ни одного уха, которое слышало бы ее приглушенный крик, когда она, резко поднятая его руками, была выброшена через перила моста!
Свинтон даже не задержался, чтобы услышать плеск от падения ее тела. Он услышал его лишь приглушенным, смешанным со звуком собственных шагов, когда торопливой, испуганной походкой вернулся на Парк Роад.
Глава LXXX. На буксирном тросе
