— Да разве горе бедного холостяка все перескажешь?.. Одежда порвалась — сам починяй. Весной босиком ходи — кто тебе туфли сошьет?..
— Это уж точно, сосед, это истинная правда… — со вздохом поддержал Хоу один из холостяков. — Жизнь наша известная. Один и есть один. Вернулся с поля, как ни устал, апечь топи и обед готовь, а не то будешь есть холодную кашу, спать на нетопленном кане, и некому даже пожалеть тебя…
— Вот-вот, правильно! — оживился Хоу. — Да я уж со всем смирился. Что же поделаешь, коли мне холостяцкая судьба выпала? На все воля неба. И порешил я так: пусть останусь бездетным человеком, пусть после моей смерти некому будет принести жертву на мою могилу, пусть и мои досточтимые предки не пеняют за то на меня…[28]
— Чего ты понес, феодальная твоя башка! — оборвал его Чжан Цзин-жуй. — Какие там еще жертвы? Умер — и всему конец!
— Сейчас, правда, все у нас переменилось, — продолжал Хоу, будто не расслышав. — Сейчас земля есть, на еду хватает и можно даже подарки невесте послать… Только уж поздно: и годы ушли, да и виски побелели.
Он сорвал с головы рваную шапку из собачьего меха, пригладил пальцами седину на висках и, снова нахлобучив шапку, продолжал:
— Куда тут жениться? Да и на ком? В бедняцких семьях дочерей мало. А если бы и согласилась какая девушка пойти за меня, сам бы теперь не взял. Я уже одной ногой в могиле стою, разве допущу, чтоб девушка потом полжизни вдовой прожила… Одним словом, не хотел я жениться, а тут пришла ко мне эта женщина и осталась. Я ее гнал, а она взяла да легла спать. Что ж я мог с ней поделать? Теперь, когда вы мне это все разъяснили, я очень каюсь, конечно. Действительно, мы все ведем борьбу с помещиками, а я женился на помещичьей вдове. Конечно, я теперь прошу у вас прощения, однако что тут ни говори, а каша-то сварена. Прогнать ее? Прогнать не долго, а куда? Она, бедняжка, последнее время болеет… Вот и научите, как мне быть?
Никто не ответил Хоу на его вопрос. В комнате стало совсем тихо.
Сяо Сян подошел к столу, вполголоса посовещался с членами президиума и, выпрямившись во весь рост, шумно втянул в себя прогорклый от дыма воздух. Люди повскакивали с мест, окружили его. Все, в особенности женщины, ждали, что он скажет:
Начальник бригады улыбнулся Хоу и сказал:
— Действительно, что же теперь поделаешь?.. Уж раз так вышло, не гнать же на улицу… Гнать, конечно, нельзя…
У всех сразу отлегло от сердца. Женщины облегченно засмеялись, а мужчины подняли шум.
— Ладно, пусть уж так и будет, — примирительно говорили многие.
— Сразу в беднячку превратилась, — замечали недовольные.
— У наших братьев-бедняков сердца мягкие. Но бояться-то ведь нечего: никакой контрреволюции тут не будет.
— Да что и говорить! Наш брат из Восьмой армии — хороший человек, — добродушно ухмыльнулся возчик.
Сяо Сян серьезно ответил:
— Мы всегда снисходительно относились к тем, кто складывает оружие и не вредит народу. — Он обернулся к Хоу — Смотри же, старина, будь осторожнее и никогда не говори ей того, чего нельзя.
— Лучше всего, если хочешь быть нам полезен, никогда не говори с ней о делах крестьянского союза, — посоветовал Чжан Цзин-жуй.
— Конечно! Конечно! Неужели стану говорить? Что я тогда за человек буду? — замотал головой Хоу.
— Ладно, — сказал в заключение начальник бригады. — На этом покончим. Обрати серьезное внимание на ее настроение. На чьей она стороне: бедняков или помещиков. Нельзя доверять всему, что она говорит. Надо проверить, выяснить, действительно ли она любит работать или работает только в угоду тебе. Труд может изменить человека. Если она честно проработает три года, к ней не будут больше относиться, как к женщине из помещичьей семьи. Только не плетись у нее в хвосте. Нужно, чтобы она шла за тобой.
Все согласились с тем, что предложил Сяо Сян: не прогонять, а перевоспитать Ли Лань-ин.
После этого Хоу записали в один из последних разрядов. Ли Лань-ин тоже был выделен участок земли, но из имущества она ничего не получила.
Когда собрание кончилось, Хоу Длинные Ноги пригласил начальника бригады к себе. Сяо Сян охотно согласился: ему хотелось собственными глазами посмотреть, что за женщина жена Хоу.
Подходя к лачуге, он увидел Ли Лань-ин, которая, засучив рукава черного стеганого халата, кормила свинью. Женщина вскинула на гостя взгляд и снова низко склонила голову над корытом.
Комната была чисто прибрана. На кане, с краю, лежали аккуратно свернутые одеяла, а около них — тщательно починенная куртка Хоу. На окнах были наклеены искусно вырезанные красные цветы. Сяо Сян присел. Пришедшая за спичками Ли Лань-ин с тревогой взглянула на гостя, но, увидев его добродушную улыбку, успокоилась.
— Так вот, — обратился начальник бригады к Хоу, когда Ли Лань-ин вышла, — вывозить удобрение после праздников еще рановато, и твоей жене можно будет заняться каким-нибудь подсобным ремеслом. Что она умеет делать?
Ли Лань-ин, внимательно слушавшая разговор, стоя на кухне, вмешаться не посмела. За нее ответил Хоу:
— Может делать шляпы из камыша. Как только снег немного стает, я нарежу камыша и она примется за дело.
Когда они вышли во двор, начальник бригады сказал:
— Только бы она трудилась, тогда все будет хорошо. Но все-таки тебе следует быть осторожным. Может случиться, что после того, как этот ураган пронесется, она не захочет ни работать, ни жить с тобой. Женщины из помещичьих семей привыкли к праздной жизни.
— Этого она не посмеет, — уверенно заявил Хоу. — Перестанет слушаться — выдеру как следует, а если и это не поможет, выгоню совсем.
Сяо Сян засмеялся:
— Бить нельзя. Нужно убедить, перевоспитать… — И, помолчав, он добавил: — Ну вот, старина Хоу, ты наконец и женился, да и жизнь у тебя много лучше стала. Только не забывай о том, кому мы обязаны.
— Конечно, конечно! — заверил Хоу. — Я от всего сердца благодарю нашу коммунистическую партию. Если бы коммунистическая партия и председатель Мао не провели земельной реформы, я бы так и батрачил до гробовой доски и не заработал бы себе ни грядки земли, ни своего жилья, не говоря уже о жене. Не беспокойся, начальник Сяо. Я не Хуа Юн-си и никогда не забуду о том, кто дал нам новую жизнь.
Услышав эту фамилию, Сяо Сян вспомнил о Хуа Юн-си: «надо бы его проведать», и, распрощавшись с Хоу Длинные Ноги, направился к дому стрелка Хуа.
Было туманно и безветренно; пушистый иней спокойно лежал на ветвях тополей, ивовых изгородях и плетнях из толстой гаоляновой соломы.
Когда начальник бригады, открыв калитку, вошел во двор Хуа Юн-си, две белые гусыни испуганно бросились прочь, а гусак, вытянув длинную шею, угрожающе загоготал и вразвалку, словно важная персона, с достоинством отошел в сторону, показывая всем своим видом, что готов вступить в бой с каждым, кто посмеет к нему приблизиться.
Двор был чисто выметен. За углом дома, вровень с крышей, возвышалась поленница. Посреди двора стояли большие сани, а около корыта ворочалась свинья с пятью поросятами. Бесхвостый петух, взлетев на стог соломы, воинственно прокричал и тут же скатился вниз.
Сяо Сян вошел в комнату. Вдова Чжан стояла возле печи. Клубы пара, похожие на белый дым, вырывались из-под крышки котла и заволакивали всю кухню. Хозяйка небрежно кивнула вошедшему, взяла ковш и отправилась за водой.
Хуа Юн-си вышел навстречу гостю и пригласил его на кан. Он стал совсем неразговорчивым и только глуповато улыбался, попыхивая трубкой.
В новом переделе земли Хуа Юн-си совсем не принимал участия. Люди ходили на собрания, обмеряли землю, а он, съездив на своей корове за дровами, сиднем сидел дома. Когда же за ним заходили и звали на собрание, он намеренно начинал ругаться с женой, показывая, что ему сейчас недосуг.
Как-то раз Чжан Цзин-жуй, встретив его на улице, спросил:
— Почему не ходишь на собрания?
— Ах… — вздохнул в ответ Хуа Юн-си. — Что вы, на самом деле? Разве можно все важные дела сваливать на нескольких человек? Пусть другие пока поработают. Мне, брат, не разорваться… — и со смущенной улыбкой пошел дальше.
Накануне Нового года при разделе мяса и пшеницы люди, вспомнив о его заслугах в боях с бандой Ханя-седьмого, выделили ему столько же, сколько и другим беднякам. Хуа Юн-си стало совестно. Он решил отказаться от своей доли и на вопрос жены, почему он не идет за продуктами, заявил:
— Если награда получена незаслуженно, она горька. Да нам с тобой и своей муки хватит.
— Но ведь так положено, — с недоумением возразила жена. — Отчего же не пойти и не получить? Я думаю, во всей деревне ты один такой дурак…
И не добавив больше ни слова, она взяла корзинку, отправилась в крестьянский союз и получила все сполна.
