Яна, как я заметил, изо все сил старалась что-то вспомнить, но и ей это явно не удалось. Думаю, и спросила-то она только от смущения, во всяком случае, голос её звучал очень неуверенно:
— Кого вы имеете в виду, когда говорите о своей госпоже, дорогой друг? Вы заблуждаетесь, полагая, что я её знаю. Да и вас я определенно вижу сегодня впервые.
Старец, непрерывно тряся головой, пролепетал:
— Нет, нет, нет, я не ошибаюсь! Я уверен, юная леди знает… — в его словах появилась какая-то необъяснимо проникновенная интонация, но взгляд по-прежнему блуждал в пустоте, словно именно там видел он лицо Яны, — знает, что королева Елизавета устраивала смотрины, а они все думали, что она мертва… Королева пила здесь из источника жизни! Я жду её уже… мне велели… Я видел, как она проезжала верхом со стороны заката, там, где зелёные воды, чтобы встретить жениха. В один прекрасный день, когда забьют фонтаны, она явится из-под земли… Вынырнет из зелёных вод, как я, как вы, юная леди, как… да, да, как все мы… Вы не хуже моего знаете: там, в изумрудной глубине, — исконный враг королевы! Да, да, до меня дошли слухи! Земля за то, что мы, садовники, ухаживаем за ней, время от времени кое-что посылает нам. Знаю, знаю, противница хочет расстроить свадьбу королевы Елизаветы, вот оттого-то я и должен ждать, когда мне позволено будет сплести свадебный венец. Но ничего: я ждать умею, а до старости мне ещё далеко… А ведь вы, леди, знаете нашу противницу из зелёной бездны! Провалиться мне на этом месте, если я не прав. Но я не ошибаюсь, нет!
Эта нелепая беседа с выжившим из ума садовником, и без того действовавшая на меня угнетающе, начинала приобретать и впрямь какой-то жутковатый оттенок. Вероятно, в похожей на бред бессмыслице старика мой настроенный на определенную волну слух улавливал отголоски чего-то изначально цельного, что я в этой фантастической ситуации бессознательно примеривал к моим собственным переживаниям и загадкам; но разве не мерещится нам повсюду шёпот, разоблачающий все наши тайны, когда мы в поисках ответа готовы жадно и нетерпеливо вслушиваться во что угодно! Несомненно, этот бессвязный лепет основан на каких-то реальных событиях, которые безумец в свое время действительно пережил и которые, видимо, потрясли его так, что лишили рассудка, однако, смешавшись впоследствии в больном воображении с легендами, издавна бытовавшими в народе и связанными с Эльзбетштейном, они-то и дали эту мутную бестолковую взвесь.
Внезапно старик, запустив руку в тёмный угол очага, извлек какой-то предмет, молнией полыхнувший в лучах заходящего солнца, и протянул его Яне. Липотин, как коршун, повел головой. Меня тоже слегка передернуло…
В тощих, как у скелета, пальцах старик сжимал кинжал, короткий, широкий, опасно заточенный клинок которого отсвечивал бледно-голубым, неведомым мне металлом и имел характерную форму наконечника копья. Длинная, в высшей степени искусно сработанная рукоять была отделана персидскими калаитами — впрочем, утверждать точно я не могу, так как старик возбужденно размахивал кинжалом над головой, а тени в башне уже начинали сгущаться.
Княгиня, движимая исключительно инстинктом, так как оружия видеть не могла — до этого она держалась поодаль и, явно скучая, нервно ковыряла концом своего зонтика осыпавшуюся кирпичной трухой стенную кладку, — резко повернулась к нам и, уже ничего вокруг не замечая, ворвалась в наш круг, даже попыталась перехватить кинжал. Ослепленная видением вожделенного наконечника, она просто не отдавала себе отчета, сколь бестактно её поведение.
Однако старик мгновенно отдернул руку…
У княгини вырвался странный звук, который, если мне и доводилось когда-либо слышать нечто подобное, я мог бы сравнить разве что с шипением готовящейся к атаке кошки. Всё произошло с какой-то противоестественной быстротой и от этого казалось чуть ли не обманом зрения. Старик монотонно бубнил:
— Нет, нет, это не для… тебя… старуха! Возьмите же, юная леди! Этот кинжал вам. Ведь я в течение стольких лет хранил его для вас. Знал: когда-нибудь вы придете!
Княгиня, которая была едва ли старше Яны, очевидно, предпочла пропустить мимо ушей оскорбление, так как изготовилась к новой атаке, только уже с другого края. С лихорадочной поспешностью предлагала она сумму за суммой, величина которых так стремительно взлетала вверх, что у меня при виде этой слепой одержимости, этого хищного охотничьего азарта, этой кровожадной травли просто дух захватило. Я нисколько не сомневался, что нищий, живущий впроголодь старик, даже несмотря на свою почти полную невменяемость, клюнет на золотую приманку: такая куча денег означала бы для него богатство поистине сказочное. Но случилось непредвиденное! В чем тут дело, я не мог взять в толк. Вмешался ли какой-то невидимый таинственный дух, который как поводырь провёл бедную ослепшую душу меж расставленных ловушек, или же старый безумец начисто утратил всякое представление о том, что такое богатство, — в общем, как бы то ни было, он вдруг поднял глаза на княгиню, и жуткая гримаса не поддающейся никакому описанию ненависти исказила его лицо. Своим надтреснутым голосом он пронзительно вскричал:
— Только не тебе, старуха! Только не тебе! Ни за какие сокровища! Будь то всё золото мира! Возьмите, юная леди! Скорей! Чёрная пантера готова к прыжку! Слышите, как она шипит, видите, как выгибает спину, как топорщит шерсть… Берите быстрей!.. Вот… вот… вот… хватайте кинжал!
Яна, словно загипнотизированная этим лихорадочным бредом, движением сомнамбулы схватила кинжал, резко отвернулась, прикрыв телом свою добычу от молниеносного выпада княгини, и в следующее мгновение клинок исчез в складках её одежды. При этом матовый отблеск широкого лезвия, подобно искре от кремня, попал мне в глаза: да, это он — таинственный сплав Хоэла Дата! Кинжал Джона Ди!..
Глаза старика стали медленно потухать:
— И хорошенько его берегите. Если им завладеет пантера — всё кончено, и с королевой, и со свадьбой, и со мной, старым, изгнанным из мира садовником. Верой и правдой хранил я его до сего дня. Даже королеве не проговорился. Не сказал, откуда он у меня. А теперь ступайте, ступайте с Богом…
Я взглянул на княгиню: самообладание уже вернулось к ней. Непроницаемая маска позволяла только гадать, что творится в душе этой надменной дамы! Но я чувствовал, что страсти, как хищные опасные кошки, мечутся там из угла в угол, пытаясь перегрызть толстые стальные прутья клетки.
Чрезвычайно странно вел себя во время этой сцены и Липотин. Поначалу им руководило лишь любопытство, не совсем, правда, здоровое, но при виде кинжала в него вдруг словно бес вселился. «Это ошибка! Вы совершаете роковую ошибку! — кричал он старому садовнику. — Какая глупость — не передать эту безделицу княгине! Это ведь не кинжал! Это…» Старик не удостоил его даже взглядом.
Поведение Яны озадачило меня не в меньшей степени. Я-то полагал, что она впала в свойственное ей сомнамбулическое состояние, но глаза её были ясны, и никакого потустороннего тумана в них не просматривалось. Напротив, она с неотразимым обаянием улыбнулась княгине, даже коснулась кончиками пальцев её руки и сказала:
— Ничего, эта безделица только ещё больше сблизит нас, не так ли, Асайя?
Какие речи! И к кому! Я ушам своим не верил! Но, к моему ещё большему изумлению, русская княгиня, такая обычно высокомерная и неприступная, не стала обдавать Яну надменным холодом, а любезно улыбнулась, обняла и… поцеловала… Сам не знаю почему, но во мне прозвучал сигнал тревоги: Яна, поосторожней с кинжалом! Надеялся, она почувствует мои мысли, но, к моему ужасу, Яна сказала княгине:
— Разумеется, при первом же удобном случае я подарю вам его, льщу себя надеждой, что эта счастливая возможность не заставит себя долго ждать.
Старцу в его скелетообразном кресле было уже не до нас. Взяв корку хлеба, он принялся старательно её глодать своими беззубыми деснами. Казалось, он не только не замечал нас, но уже и забыл о нашем существовании. Непостижимый безумец!
Мы покинули башню с последними лучами заходящего солнца, которые преломлялись в мельчайшей водяной пыли кипящих гейзеров восхитительной радугой.
На темной деревянной лестнице я схватил Яну за руку и прошептал:
— Ты действительно хочешь подарить кинжал княгине?
Она ответила с легким, почти неуловимым колебанием, и в голосе её проскользнуло что-то чужое, незнакомое:
— Почему бы и нет, любимый? Надо же удовлетворить её страсть, ведь она так жаждет этого!..
Когда мы спускались к «линкольну», я ещё раз оглянулся: замковые ворота, словно причудливая рама, обрамляли незабываемую картину — облитое пылающим огнём солнечного заката, на фоне живописных развалин Эльзбетштейна пламенело море цветов несказанной, первозданной прелести. Водяной пар горячих гейзеров, подхваченный внезапным порывом ветра, поплыл над пурпурными волнами, и мне вдруг привиделся величественный образ: закутанная в серебристые одежды, стройная, фантастически прекрасная дама с королевским достоинством шествует по воздуху… Хозяйка замка?.. Госпожа сумасшедшего стража башни? Легендарная, очам моим сокровенным открывшаяся королева Елизавета?
