Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Уинслоу Ирвинг

Фрэнни понравилось брать уроки вождения у Макса Урика на отельном пикапе, потому что Макс любил ее быструю езду.

— Поддай-ка газку, — подбадривал он ее. — Обойди этого сосунка, у тебя еще уйма места.

И Фрэнни возвращалась с урока гордая, что оставила девять футов черноты перед эстрадой для оркестра или двенадцать за углом Центральной улицы перед зданием суда. «Оставить черноту» — так мы называли в Дейри, штат Нью-Гэмпшир, черный след от шин при резком торможении.

— Это возмутительно, — говорил Фрэнк, — вредно для сцепления, вредно для шин, просто какое-то мальчишество, ты дождешься неприятностей, у тебя отберут ученическое разрешение, Макс потеряет свои права — уже давно мог бы потерять! — ты задавишь чью-нибудь собаку или маленького ребенка, какой-нибудь тупица из города втянет тебя в гонку, или кто-нибудь увяжется за тобой до дому и намнет тебе бока. Или намнут их мне, — сказал Фрэнк, — просто потому, что я тебя знаю.

— Мы уезжаем в Вену, Фрэнк, — сказала Фрэнни. — Погоняй по Дейри, пока еще есть такая возможность.

— «Погоняй»! — сказал Фрэнк. — Отвратительно.

писал Фрейд.

— Сюзи? — спросила Фрэнни.

— Медведя зовут Сюзи? — переспросил Фрэнк; его, кажется, раздосадовало то, что у медведя не немецкое имя, а может быть, то, что он оказался медведицей.

Думаю, это разочаровало большинство из нас; мы уже испытывали усталость, упадок сил, прежде чем на самом деле отправиться в Вену. Но при переездах всегда так. Сначала возбуждение, затем волнение, а потом усталость. Сначала мы схватились за поездку в Вену, а потом заранее начали скучать по отелю «Нью-Гэмпшир». Потом был период ожидания, бесконечный и, возможно, подготавливающий нас к неизбежному разочарованию в день вылета и следующего за ним приземления, что стало возможным с изобретением реактивных самолетов.

Первого июля мы взяли напрокат автобус «фольксваген», принадлежащий «Номеру Фрица». У него были странные ручные тормоза и ручка газа, ведь карлики не могли достать ногами до педалей; отец с Фрэнком принялись спорить, кто лучше совладает с необычным управлением. Наконец Фриц предложил сам отвезти первую смену в аэропорт.

В первой смене были отец, Фрэнк, Фрэнни, Лилли и я. Мать с Эггом мы собирались встретить в Вене на следующий день; Грустец должен был лететь с ними. Но в то утро, когда мы уезжали, Эгг поднялся раньше меня. В парадной белой рубашке, в своих лучших парадных брюках, в черных парадных туфлях и в белом льняном пиджаке, он выглядел как один из карликов — в их скетче об официанте-инвалиде в дорогом ресторане. Эгг ждал, пока я проснусь, чтобы я помог ему завязать галстук. Рядом с ним сидел на кровати большой лохматый Грустец и скалился застывшей идиотской улыбкой настоящих безумцев.

— Ты поедешь завтра, Эгг, — сказал я. — Сегодня поедем мы, а вы с мамой подождете до завтра.

— Я хочу быть готовым, — взволнованно сказал Эгг.

Выполняя его причуду, я завязал ему галстук. Эгг стал наряжать Грустеца в подходящий для полета костюм. Когда я понес свои сумки в автобус, Эгг и Грустец последовали за мной вниз по лестнице.

— Если у вас есть место, — сказала мать отцу, — лучше бы эту мертвую собаку взяли вы.

— Нет! — сказал Эгг. — Я хочу, чтобы Грустец остался со мной.

— Знаешь, ты можешь отправить его с багажом, — сказал Фриц. — Совершенно не обязательно тащить его с собой на борт.

— Он может сидеть у меня на коленях, — возразил Эгг; на том и порешили.

Чемоданы были отправлены заранее, несколько дней назад.

Упаковали сумки для багажного отделения и ручную кладь.

Карлики махали нам на прощанье.

На пожарной лестнице рядом с окном Ронды Рей висела оранжевая ночная рубашка, когда-то шокировавшая, но теперь выцветшая, как шатры «Номера Фрица».

Миссис Урик и Макс стояли у черного хода; миссис Урик в резиновых перчатках чистила сковородки, а Макс держал в руках жестяное ведро.

— Четыреста шестьдесят четыре! — крикнул Макс.

Фрэнк покраснел и поцеловал мать.

— Скоро увидимся, — сказал он.

Фрэнни поцеловала Эгга.

— Скоро увидимся, Эгг, — сказала Фрэнни.

— Что? — сказал Эгг.

Он раздел Грустеца, зверь был голым.

Лилли плакала.

— Четыреста шестьдесят четыре! — глупо кричал Макс.

Ронда Рей тоже была там, на ее форме официантки светилось пятнышко от апельсинового сока.

— Беги себе дальше, Джоник, — прошептала она мне, но очень ласково.

Она поцеловала меня, она поцеловала всех, кроме Фрэнка, который залез в автобус, чтобы избежать контакта.

Лилли продолжала плакать; один из карликов катался на старом Лиллином велосипеде. И как раз когда мы выезжали из Элиот-парка, прибыли животные «Номера Фрица». Мы увидели длинные низкие трейлеры с клетками и цепями. Фриц ненадолго остановил автобус и забегал вокруг, давая всем указания.

Мы выглядывали из нашей собственной клетки, автобуса «фольксваген», и рассматривали животных; нам было интересно, не карликовые ли они тоже.

— Пони, — сказала Лилли, подвывая. — И шимпанзе.

В клетке, бока которой, словно детские обои, были разрисованы розовыми слонами, визжала большая обезьяна.

— Совершенно обычные животные, — сказал Фрэнк.

Ездовая собака бегала вокруг автобуса. Одна из карлиц оседлала ее по-ковбойски.

— Никаких тигров, — сказала Фрэнни, — никаких львов, никаких слонов.

— Видели медведя? — сказал отец.

В серой клетке, на которой ничего не было нарисовано, сидело бурое существо и раскачивалось под какую-то свою печальную мелодию; его нос был слишком уж длинным, задние лапы слишком широкими, шея слишком толстой, а передние лапы слишком короткими для счастливой жизни.

— Это медведь? — спросила Фрэнни.

Привезли еще клетку, набитую, кажется, гусями или курами. Это был в основном цирк собак и пони, с одной обезьяной и одним неутешительным медведем — словом, никакой обещанной экзотики, только пустые посулы.

Вернулся Фриц и повез нас в аэропорт; взглянув назад на Элиот-парк, я увидел, что Эгг по-прежнему стискивает самое экзотическое животное на свете. Лилли все плакала рядом, и в хаосе суетящихся карликов и разгружаемых животных мне показалось, что я вижу цирк под