— Ну и что же? — нетерпеливо осведомился Билл.
— Без подготовки я бы, конечно, не мог. Но я целую неделю тайком тренировался, выиграл пари и получил с него двадцать долларов.
Море достаточно далеко отошло от берега, и можно было собирать ракушки. Саксон сопровождала мужчин за северную гряду скал. Холлу предстояло набрать несколько мешков; днем должна была прийти лошадь, чтобы доставить ракушки в Кармел. Когда мешки были наполнены, они принялись обшаривать все впадины и расщелины и были вознаграждены: они нашли три раковины жемчужниц, а Саксон обнаружила между створками одной из них притаившуюся жемчужину. Холл посвятил их в таинство приготовления мяса жемчужниц-абелонов note 8.
Саксон казалось, что они давным-давно знакомы. Это напомнило ей прежние времена, когда с ними был Берт, распевавший куплеты или остривший насчет последних могикан.
— А теперь слушайте! Мне надо вас кое-чему научить, — скомандовал Холл, занося большой круглый камень над белой массой. — Никогда, никогда не разбивайте мясо абелонов без песни, которую я вам сейчас спою. И никогда не пойте этой песни по какому-нибудь другому случаю. Это было бы самым низким святотатством. Абелоны — пища богов. Их приготовление — целая религиозная церемония. Итак, слушайте, подпевайте и помните, что мы священнодействуем.
Холл опустил камень, издавший глухой стук, на белую массу абелона. Потом еще и еще, и казалось, это там-там аккомпанирует песне поэта:
Кто любит плов, перепелов,
Еще бы! Ужин тонный,
А мне бы денежки считать,
Смакуя абелоны.
Сойдется ль вдруг знакомых круг,
И крабы там — персоны!
Но все ж милей душе моей
На блюде абелоны!
В морях живут, с волной всплывут
На берег оголенный,
Потом взгрустнут и запоют -
Заплачут абелоны.
Кто любит Джейн, кто тянет джин
На побережье Коней,
Но, черт возьми, в Кармеле мы
Глотаем абелоны!
Он смолк с открытым ртом и занесенным камнем. Послышался шум колес и чей-то голос, окликавший его сверху — оттуда, куда они отнесли мешки с ракушками. Он опустил руку, ударил камнем в последний раз и встал.
— Таких строф наберется еще тысячи, — сказал он. — Я очень жалею, что у меня нет времени разучить их с вами. — Он вытянул руки ладонями вниз. — А теперь, дети мои, благословляю вас, отныне вы члены Племени Пожирателей Абелонов, и я торжественно приказываю вам никогда и ни при каких обстоятельствах не разбивать мясо абелонов, не распевая при этом священных слов, которым я вас научил.
— Но нам не запомнить с одного раза все слова, — возразила Саксон.
— Этому горю мы поможем. В следующее воскресенье все Племя Пожирателей Абелонов спустится к вам в бухту Бирса, и вы увидите все наши обряды и отряды наших поэтов и поэтесс, увидите даже Железного Человека с глазами василиска, известного в просторечье под именем Король Священных Ящериц.
— А Джим Хэзард будет? — крикнул Билл вслед Холлу, уже исчезнувшему в кустах.
— Конечно, будет, — отозвался тот. — Разве он не Пещерный Медведь и Орясина, самый бесстрашный и, после меня, самый древний член Племени Пожирателей Абелонов?
Саксон и Билл только молча смотрели друг на друга, пока не смолк вдали шум колес.
— Ах, черт меня побери! — наконец, вырвалось у Билла. — Вот это парень! Ничуть не задается. Вроде Джима Хэзарда. Приходит и ведет себя, как дома, — наше вам! — ты ничем не хуже его, а он ничем не хуже тебя, и все мы между собой приятели…
— Он тоже из старого племени поселенцев, — сказала Саксон. — Он рассказал мне, пока ты раздевался. Его родители попали сюда через Панаму еще до постройки железной дороги, и из его слов я поняла, что у него денег сколько хочешь.
— Но он ведет себя совсем не как богач.
— А какой он веселый! — добавила Саксон.
— Настоящий весельчак! И подумать, что он поэт!
— Не знаю, правда ли, но я слыхала, что многие поэты ужасные чудаки.
— Да, это правда. Я вспоминаю. Взять хотя бы Хоакина Миллера — он живет в горах за Фрутвейлом. Конечно, он чудак. Помнишь, как раз возле его ранчо я сделал тебе предложение… Но все-таки я думал, что поэты носят бакенбарды и очки, и не могут давать бегунам подножку на воскресных гуляньях, и не ходят в таком голом виде, как только можно, не нарушая закона, и не собирают раковин, и не лазают по скалам, точно козы.
В эту ночь, ледка под одеялом, Саксон никак не могла уснуть; она смотрела на звезды, вдыхала опьяняющее благоухание цветущих зарослей, прислушивалась к отдаленному рокоту прибоя и к журчанью струй в защищенной бухте, всего в нескольких шагах от нее. Билл завозился, и она поняла, что он тоже не спит.
— Ты рад, что мы ушли из Окленда, Билли? — шепнула она, прижимаясь к нему.
— Гм, — послышалось в ответ, — спроси рыбу: хорошо ли ей в воде?
Как только море в часы отлива уходило достаточно далеко, Билл взбирался на южные скалы и проделывал весь тот опасный путь, по которому он прошел с Холлом; и каждый раз это требовало все меньше времени.
— Подожди до воскресенья, — говорил он Саксон, — я заставлю этого поэта побегать за свои денежки! Теперь для меня уже нет ни одного трудного места, я чувствую себя вполне уверенно. И там, где я в первый раз полз на четвереньках, я теперь прохожу бегом. А знаешь, как я этого добился? Я говорил себе: вообрази, что и по ту и по другую сторону ты можешь упасть не больше как с высоты одного фута, и то на мягкое сено. И тогда ничуть не страшно, и ни за что не свалишься, а помчишься во всю прыть. И тебе все равно, если даже с каждой стороны будет обрыв глубиною в милю. Тебя это не должно касаться. Тебе важно одно — оставаться наверху и бежать во всю прыть. Знаешь, Саксон, когда я до этого додумался, то совершенно перестал бояться. Пусть он теперь приезжает со своей компанией в воскресенье — я готов к встрече.
— Интересно, какая у него компания? — задумчиво сказала Саксон.
— Наверно, такие же славные ребята, как и он. Рыбы ходят стаями. Никто из них не станет важничать, вот увидишь.
Холл прислал им удочки и купальные костюмы с мексиканским ковбоем, который ехал на свое ранчо, и от него они узнали многое о казенных землях и о том, как получить участок. Неделя пролетела незаметно. Каждый вечер Саксон счастливым вздохом провожала заход солнца; каждое утро они встречали его возвращение радостным смехом, приветствуя начало нового блаженного дня. Они не строили никаких планов, а просто удили рыбу, собирали ракушки и абелоны и лазали, когда им хотелось, по скалам. Они разбивали абелонов с благоговением, сопровождая церемонию немудрящими виршами, сочиненными Саксон. Билл блаженствовал. Саксон никогда еще не видела его таким здоровым и сильным. Что касается ее, то незачем и глядеться в зеркальце, — она знала и без того, что никогда, со времени ранней юности, ее щеки не горели таким румянцем и оживлением.
— У меня первый раз за всю мою жизнь настоящий праздник, — как-то сказал Билл. — Ведь у нас с тобой, с тех пор как мы женаты, никогда не было праздника. А теперь — миллионеры и те позавидовали бы нам.
— Никаких гудков в семь утра на работу, — торжествовала Саксон. — Я бы нарочно валялась по утрам в постели, — только здесь так хорошо, что даже обидно валяться. А теперь, мой Пятница, ступай поиграй в сбор хвороста и поймай крупного окуня, если ты рассчитываешь получить обед.
Билл, который лежал ничком, зарывшись в песок пальцами босых ног, вскочил и взял топор.
— Но долго так продолжаться не может, — сказал он с глубоким сожалением. — В любую минуту могут начаться дожди. Прямо чудо, что ясная погода все еще держится.
Когда он в субботу утром вернулся со своей прогулки по гребню южных скал, Саксон на месте не оказалось. Громко позвав ее несколько раз и не получив ответа, он выбрался наверх, на дорогу, и увидел ее в полумиле, — она сидела верхом на неоседланной, невзнузданной лошади, которая неохотно тащилась по луговине.
— Твое счастье, что это старая кобыла, ходившая под седлом, — видишь, вот и следы от него, — проворчал он, когда Саксон, наконец, остановилась около него и он снял ее с лошади.
— О Билли! — она сияла от радости. — Я же никогда не ездила верхом. Это было замечательно! Я и растерялась — и была полна отваги.
— Я просто горжусь тобой, — отозвался он еще более сердито, — не всякая замужняя женщина полезет на чужую лошадь, да еще если она ни разу не ездила верхом.
И я помню, что обещал тебе хорошую верховую лошадь в полное твое распоряжение, — лошадка будет первый сорт!
Пожиратели абелонов приехали в двух экипажах, а часть — верхом, и спустились в бухту Бирса. Среди них было человек десять мужчин и почти столько же женщин. Все молодые — между двадцатью и сорока годами, — и все, видимо, добрые друзья. Большинство были женаты. Они подняли веселый шум, толкали друг друга на скользкой тропинке и сразу создали вокруг Саксон и Билла товарищескую атмосферу, искреннюю и теплую. Дамы окружили Саксон, — она никак не могла поверить, что это замужние женщины, — они очень ласково отнеслись к ней, расхваливали ее лагерное и дорожное снаряжение, засыпали ее вопросами. Саксон сразу поняла, что и сами они опытные туристки, — достаточно было взглянуть на их котелки, сковороды и бак для раковин.
