Я хотѣлъ заплатитъ за помѣщеніе сейчасъ же — для этого мнѣ пришлось бы, конечно, выложитъ послѣдній хеллеръ, — но этотъ оригинальный человѣкъ сказалъ:
— Будетъ время заплатитъ и послѣ лекціи.
Я недоумѣвалъ и чувствовалъ себя обиженнымъ.
— Можетъ-быть, вы думаете, у меня нѣтъ восьми кронъ?
— Да, Боже мой, — отвѣтилъ онъ. — Но, по совѣсти говоря, нельзя бытъ увѣреннымъ, что вы воспользуетесь помѣщеніемъ, и тогда вамъ не за что платить.
— Я уже сдѣлалъ объявленіе о лекціи, — возразилъ я.
Онъ кивнулъ головой.
— Это я видѣлъ, — отвѣтилъ онъ. Спустя немного времени, онъ спросилъ:- будете вы читать, если придетъ и не больше пятидесяти человѣкъ?
Въ глубинѣ души я былъ слегка задѣтъ; но, подумавъ, сказалъ, что пятьдесятъ человѣкъ, конечно, не публика, но что я все же не отступлю.
— Передъ десятью вы будете читать?
Я громко разсмѣялся.
— Нѣтъ, извините. Есть, вѣдь, границы!
Тогда мы прекратили этотъ разговоръ, и я заплатилъ за помѣщеніе. Мы заговорили о литературѣ. Адвокатъ показался мнѣ не такимъ безнадежнымъ, какъ въ первый разъ, очевидно, онъ кое-чѣмъ интересовался, но его взгляды въ сравненіи съ моими казались мнѣ не особенно цѣнными.
Когда я прощался, онъ пожелалъ мнѣ на завтрашній вечеръ полную залу слушателей.
Я возвратился въ свой подвалъ, полный лучшихъ надеждъ.
Теперь все было готово къ бою. Еще передъ обѣдомъ я нанялъ за полторы кроны человѣка, который долженъ былъ разнести по городу мои визитныя карточки. Обо мнѣ знали теперь повсюду — отъ дворца до хижины.
Я находился въ повышенномъ настроеніи духа. Мысль о торжественномъ выходѣ дѣлала для меня невозможнымъ пребываніе въ подвалѣ съ обыкновенными людьми. Всѣ желали знать, кто я такой и зачѣмъ живу тутъ. Хозяйка, женщина за прилавкомъ объявила: я человѣкъ ученый, весь день сижу тутъ и пишу и читаю что-то; и она заботилась, чтобы мнѣ не мѣшали разспросами.
Она много мнѣ помогла. Въ погребокъ при нашемъ подвалѣ заходили полуголодные бѣдняки въ блузахъ и жилетахъ, рабочіе, грузчики; они спускались сюда выпить чашку горячаго кофе или съѣстъ кусокъ хлѣба съ масломъ и сыромъ. Иногда они бывали дерзки и грубо бранились съ хозяйкой, если хлѣбъ оказывался черствымъ или яйца были малы.
Узнавъ, что я собираюсь читать въ павильонѣ въ паркѣ, они освѣдомлялись, сколько стоитъ билетъ; нѣкоторые заявляли, что съ удовольствіемъ послушали бы меня, но полкроны слишкомъ дорого, и начинали торговаться.
Я рѣшилъ, что не позволю этимъ людямъ унижать мое достоинство; они, вѣдь, совершенно необразованы.
Рядомъ со мной занималъ комнату одинъ господинъ. Онъ говорилъ на невозможностъ шведско-норвежскомъ языкѣ, и хозяйка называла его «господинъ директоръ». Когда этотъ субъектъ съ важностью входилъ къ намъ, онъ обращалъ на себя общее вниманіе, между прочимъ, тѣмъ, что всегда смахивалъ носовымъ платкомъ пыль со стула, прежде чѣмъ сѣсть.
Это былъ свѣтскій человѣкъ съ барскими замашками; когда онъ спрашивалъ бутербротъ, до каждый разъ требовалъ свѣжаго хлѣба съ самымъ лучшимъ масломъ.
— Вы — тотъ, кто хочетъ прочесть лекцію? — спросилъ онъ меня.
— Да, это онъ! — отвѣтила хозяйка.
— Плохое предпріятіе, — продолжалъ господинъ директоръ, обращаясь ко мнѣ.
— Вы не дѣлаете объявленій! Развѣ вы не видали, какъ я дѣлаю объявленія?
Теверь выяснилось, кто такой господинъ директоръ: антиспиритъ, человѣкъ съ обезьянами и дикими звѣрьми.
— Я заготовляю огромнѣйшія афиши, — продолжалъ онъ. — Я расклеиваю ихъ на каждомъ перекресткѣ, всюду, гдѣ только можно, самыми крупными буквами. Развѣ вы не видали ихъ? Тамъ же и изображенія животныхъ.
— Моя лекція касается изящной литературы, — возразилъ я. — Такъ-сказать, искусства духовнаго.
— Плевать мнѣ на это! — сказалъ онъ и продолжалъ безцеремонно:
— Другое дѣло, если бы вы согласились поступить ко мнѣ на службу. Мнѣ нуженъ человѣкъ, чтобы называть по именамъ животныхъ, я хотѣлъ бы взять не здѣшняго, чтобы его не знали. Выходитъ такой, кого знаютъ, — публика кричитъ: «А, это Петерсенъ! Что онъ тамъ понимаетъ въ тропическихъ животныхъ!»
Молча, съ презрѣніемъ, я повернулся къ нему спиной. Отвѣчать я считалъ ниже своего достоинства.
— Подумайте о томъ, что я говорю, — сказалъ господинъ директоръ. — Подумайте объ этомъ. Я плачу по пяти кронъ за вечеръ.
Тогда, не говоря ни слова, я всталъ со стула и вышелъ изъ комнаты. Я находилъ, что это единственное, что мнѣ оставалось сдѣлать.
Очевидно, господинъ директоръ боится конкуренціи, я соберу всю публику Драммена; онъ хотѣлъ вступитъ со мной въ сдѣлку, подкупить меня. Никогда! сказалъ я себѣ; никогда не заставятъ меня измѣнитъ моимъ духовнымъ стремленіямъ! Мой духъ возвышенъ.
* * *
Прошелъ день, наступилъ вечеръ. Я тщательно вычистилъ платье, надѣлъ чистую сорочку и отправился въ павильонъ. Было шесть часовъ. Я очень добросовѣстно изучилъ свою лекцію, голова моя была полна высокихъ и прекрасныхъ словъ, которыя и готовился произносить; въ душѣ я переживалъ уже блестящій успѣхъ, можетъ-бытъ даже застучитъ телеграфъ — сообщитъ о моей побѣдѣ.
Шелъ дождь. Погода была не совсѣмъ благопріятна, но публику, интересующуюся литературой, не задержитъ какой-то тамъ дождь. На улицѣ мнѣ встрѣчались прохожіе, пара за парой, по-двое подъ однимъ зонтомъ. Правда, меня удивляло, что они шли по тому направленію, куда я, — не къ павильону въ паркѣ. Куда же это они, однако? Ну да это низшіе слои населенія — чернь, это они въ рабочій союзъ къ обезьянамъ.
Кассиръ былъ на своемъ посту.
— Есть тамъ уже кто-нибудь? — спросилъ я.
— Нѣтъ еще, — отвѣчалъ онъ. — Но до начала еще добрыхъ полчаса.
Я прошелъ въ залъ, — громадное помѣщеніе, гдѣ мои шаги отдавались, какъ лошадиный топотъ. Боже милостивый, если бы теперь все тутъ было сплошь заполнено, ряды головъ — мужчины, дамы, ждутъ только лектора! Ни души!
Я ждалъ долгіе полчаса: никого.
Я вышелъ къ кассиру и спросилъ его мнѣніе. Онъ отвѣтилъ уклончиво, однако, ободрялъ меня. Погода сегодня вечеромъ неблагопріятна для лекціи; въ такой сильный дождь никто не выйдетъ изъ дому.
— Впрочемъ, — сказалъ онъ, — на многихъ можно разсчитывать и теперь еще, въ послѣднія минуты.
И мы ждали.
Наконецъ, пришелъ одинъ человѣкъ — промокшій, второпяхъ; онъ взялъ билетъ за полкроны и прошелъ въ залѵ.
— Теперь только они начинаютъ собираться, — сказалъ кассиръ и покачалъ головой. — Проклятая привычка у людей — всѣмъ сразу являться въ послѣдній моментъ.
Мы ждали. Никого больше. Наконецъ, единственный мой слушатель вышелъ изъ залы и сказалъ:
— Собачья погода!..
Это былъ адвокатъ Карлсенъ. Я сгорѣлъ отъ стыда. Лучше бы мнѣ провалиться сквозь землю.
— Боюсь, сегодня никто не придетъ, — сказалъ онъ:- льетъ, какъ изъ ведра. — Онъ замѣтилъ, до чего я упалъ духомъ, и прибавилъ:
— Да, я смотрѣлъ на барометръ, онъ упалъ ужъ очень сильно! Поэтому я и совѣтовалъ вамъ не читать.
Кассиръ все еще подбодрялъ меня:
— Подождемъ еще полчаса, — говорилъ онъ, — неужели же не подойдетъ еще двадцать-тридцать человѣкъ?
— Думаю — нѣтъ, — сказалъ адвокатъ и надѣлъ свое непромокаемое пальто. — При этомъ, — прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ,- вы, конечно, не выручите даже за помѣщеніе.
Онъ взялъ шляпу, поклонился и вышелъ.
Мы съ кассиромъ прождали еще полчаса, толковали о положеніи дѣлъ. Положеніе было безнадежно, я былъ уничтоженъ. Кромѣ того, адвокатъ ядовито оставилъ свою полукрону, которую долженъ былъ бы взять.
Я хотѣлъ догнать его и отдать деньги, но кассиръ удержалъ меня.
— Тогда уже я возьму эти полкроны, — сказалъ онъ. — вамъ останется доплатить тоже половину.
Но я далъ ему еще крону. Онъ добросовѣстно оставался на своемъ посту, и я желалъ выказать ему свою признательность. Онъ поблагодарилъ отъ чистаго сердца и на прощанье протянулъ руку.
Какъ избитый, шелъ я домой. Разочарованіе и стыдъ угнетали меня, я безцѣльно бродилъ по улицамъ — мнѣ было все равно, гдѣ я. Ужаснѣе всего было то, что мнѣ не на что было вернуться въ Христіанію.
Дождь все еще лилъ.
Я подошелъ къ огромному дому; съ улицы увидѣлъ я освѣщенную кассу, гдѣ продавали билеты. Это былъ рабочій союзъ, время отъ времени подходилъ кто-нибудь изъ запоздавшихъ, бралъ билетъ у оконца кассы и исчезалъ за большими дверями въ залъ. Я спросилъ кассира, много ли тамъ народу. Почти всѣ билеты проданы.
Подлый директоръ разбилъ меня наголову.
Тогда я пробрался назадъ въ свой подвалъ. Я ничего не ѣлъ и не пилъ; молча легъ спать.
Ночью постучали ко мнѣ въ дверь и вошелъ какой-то человѣкъ. Въ рукѣ у него была свѣчка. Это былъ господинъ директоръ.
— Ну, какъ ваша лекція? — спросилъ онъ.
Въ другое время я выбросилъ бы его за дверь, но сейчасъ былъ слишкомъ пораженъ его безцеремонностью, и отвѣтилъ, что отмѣнилъ лекцію.
