Возчик и охранник раскачивались на облучке, стукаясь головами, и в конце концов упали друг другу в объятия, как влюбленные. Звуки из их носов слились в единой гармонии, пугая зайцев и выгоняя их из укрытий.
Мендл и реб Иойна разговаривали, сидя в кибитке. Когда Мендл немного успокоился, он огляделся по сторонам и увидел, как велик Божий мир, как пуст и безлюден. И ему захотелось, чтобы по всей степи появились еврейские поселения. Сколько городов и местечек могло бы здесь возникнуть, с синагогами, миквами, ешивами. И конечно, торговлей. Каждый месяц в каком-нибудь городе ярмарка. Колосится хлеб на полях, наезженные дороги ведут из города в город, и торговцы едут в кибитках, груженных товаром. И Тора распространяется по Украине. Потому что Тора там, где хлеб. А он, Мендл, богатый торговец и глава процветающей общины. Он поделился этими мечтами с реб Иойной.
— Велик Божий мир, реб Иойна, — сказал он, вздохнув, — и земля здесь хороша, плодородная земля, по траве видно. Здесь, реб Иойна, где мы сейчас проезжаем, будут когда-нибудь еврейские общины, города. Евреи будут торговать, развозить по местечкам товары, открывать ешивы, распространять свет Учения.
Реб Иойна молчал, слушая Мендла, затем ответил:
— Да, земля здесь хороша, страна велика, только нет в ней никого, кто бы Божье имя помянул, благословение произнес, помолился. Поэтому вся она полна бесов и злых духов. Ты думаешь, Мендл, это просто птицы летят за нами, просто трава вокруг, жуки, пчелы? Нет, это все души пропавшие, заблудившиеся в лесах и пустынях, ждущие очищения. Увидев кибитку с евреями, бегут они следом, чтобы поймать слово Торы, услышать благословение, чтобы с нашей помощью искупить грехи и обрести покой… Когда евреи здесь поселятся, построят синагоги, начнут возносить молитвы, тогда, даст Бог, уйдут отсюда бесы, очистится эта страна.
— Вы думаете, реб Иойна, здесь будут еврейские общины, города, синагоги?
— Конечно! Как может быть иначе? Это место уже готово для евреев. Когда гои мучили евреев в изгнании, и Дух Всевышнего, пребывающий в нижнем мире, увидел, что нет этому конца, что может погибнуть весь народ Израиля, предстал Он перед Всевышним и сказал: «Как долго это будет продолжаться? Когда во время Потопа Ты выпустил из ковчега голубя, Ты дал ему оливковую ветвь, чтобы он среди вод чувствовал опору. Но голубю негде было отдохнуть, и он вернулся в ковчег. И Мои дети выпущены из ковчега, так разве Ты ничего не дашь им, чтобы они обрели опору под ногами?» И тогда взял Бог кусочек Страны Израиля, который хранил на небе, с тех пор как Храм был разрушен, опустил его на землю и сказал: «Будь прибежищем для Моих детей в изгнании». Потому эта страна и называется Пойлин[23] — на святом языке «пой лин», что значит «здесь переночуй»: здесь мы можем отдохнуть в нашем изгнании. Поэтому сатана в этих местах не имеет над нами власти, и Тора, слава Богу, распространена тут повсюду: синагоги, молельни, ешивы.
Значит, когда придет Избавитель, Всевышний перенесет всю эту страну, все синагоги, все ешивы в Святую землю. Как же иначе?
Мендл совсем успокоился. Он больше не волновался не только за свой Злочев, но и за всю Польшу: теперь понятно, что будет, когда Избавитель придет.
Но, удовлетворив духовный голод, Мендл почувствовал, что в нем пробуждается голод телесный. И Гилел напоминал просящими взглядами о том, что еда бы не помешала, и Хранитель Израиля чесал в затылке, теребил бороду и пейсы, пока проповедник произносил свою речь, и степной воздух пробуждал аппетит. Увидев родник, путники остановились омыть руки.
Жирные сыры Юхевед, редька и крепкая водка взбодрили тело, как слова реб Иойны приободрили дух. Когда тело и дух насытились, все погрузились в сон, предоставив лошадям отыскивать дорогу. И лошади почуяли веявший по степи запах уманьского леса. Граница между небом и землей пылала закатным пламенем, когда лес возник на горизонте черным пятном, и с наступлением тихого летнего вечера они въехали в ворота Умани.
Через пару дней кибитка Мендла подъехала к постоялому двору реб Буреха в еврейском квартале Немирова. Въезд загромождали брички и телеги.
— Эй, дорогу главе злочевской общины! Подвинься, ты, паршивец, казни египетские на твою голову! Уступите место? глава злочевской общины едет, не видите? — кричал Гилел.
— Чего разорался, слуга царя оборванцев? Чтоб тебя черти взяли со всеми потрохами! Реб Зхарья Собиленький, глава общины Чигирина, его кибитка стоит, уважать надо! — кричали в ответ.
Услышав, чья это кибитка, Мендл приказал возчику остановиться, спрыгнул на землю, подошел:
— Реб Зхарья здесь?
— Да, и его брат реб Янкев тоже. По дороге в Люблин, на ярмарку, заехали к главе ешивы реб Ехиел-Михлу. Сам велел поставить тут кибитку на всю ночь.
Реб Зхарья, глава чигиринской общины, приехал на запряженной цугом четверке, как вельможа. Его огромная кибитка, полная подушек и покрывал, занимала весь въезд. Мендл велел возчику встать в стороне, отвести лошадей на конюшню и задать им корм, а сам пошел на постоялый двор. Возчик и охранник принесли тюки и подушки. Мендл надел новый кафтан, нарядил своего сына Шлойме и отправился поприветствовать реб Ехиел-Михла, раввина Немирова.
В раввинском суде у реб Ехиел-Михла Мендл застал глав уманьской и корсуньской общин, а также братьев Собиленьких, реб Зхарью и реб Янкева из Чигирина. Туда же явились с приветствиями представители общины Немирова. Сам реб Ехиел-Михл еще не вернулся из ешивы, где проводил урок. Шамесы пока что угощали гостей медовыми пряниками и красным вином, сделанным женой раввина.
Реб Зхарья Собиленький сидел развалясь на деревянной скамье. Братья Собиленькие славились своим влиянием, с реб Зхарьей считался сам граф Конецпольский, во владениях которого находился Злочев. Мендл уважал реб Зхарью как старшего главу общины. Зная, что не всякого допустят на собрание, Мендл немного робел. Почтительно смотрел он на реб Зхарью, на его рыжеватую окладистую бороду, закрывавшую широкую грудь. Глаза реб Зхарьи прятались под густыми рыжими бровями, на лице сквозь загар проступали темные веснушки, будто островки, разбросанные в широком бронзовом море. Реб Зхарья даже не взглянул на Мендла, будто вовсе не заметил нового главу общины.
— Приветствую главу Злочева, — поздоровался с Мендлом реб Шулем-Янкев из Немирова.
— Здравствуйте.
— Что у вас нового? Говорят, община процветает, скоро сравняетесь с Чигирином, — заявил Шулем-Янкев, взглянув на реб Зхарью.
— С Божьей помощью растет община.
Реб Зхарья поднял густые рыжие брови и огляделся по сторонам. Он уловил насмешку: глава не-мировской общины сравнил Злочев, эту деревню, с великим и славным городом Чигирином. На мгновение поднял брови реб Зхарья и снова спрятал под ними глаза.
Между владельцем Чигирина, хорунжим Конецпольским, и владельцем Немирова, князем Вишневецким, шла постоянная борьба за господство над Украиной. Хорунжему принадлежала вся степь до самой Сечи. Вишневецкий, однако, носил титул князя Руси. Ссора между магнатами не могла не коснуться евреев, живших в их владениях. Но сильнее всего враждовали главы общин Чигирина и Немирова, настолько погрузившись в ссору хозяев, что она уже стала их собственной. Каждый гордился богатством и землями своего помещика, и стоило лишь главам общин встретиться, как вражда разгоралась с новой силой.
— Что такое, собственно, Чигирин? Деревня. Злочев скоро, с Божьей помощью, его перерастет, — снова уколол Зхарью реб Шулем-Янкев.
Этого Зхарья уже не мог вынести. Он, с которым советуется сам хорунжий, и какой-то Мендл из Злочева. Зхарья снова поднял брови.
— Это вы тот Мендл, который получил разрешение на синагогу в Злочеве? Хорунжий мне рассказывал. Здравствуйте, — заговорил он, протягивая Мендлу руку, но со своего почетного места на деревянной скамье не встал.
— А это что за юноша? — спросил он, указав на Шлойме.
— Мой сын. Уже женат, слава Богу. Едет в Люблин учиться.
— В Люблин? А что, мало ешив в Подолии, в наших местах? В Кременце, во Львове, да и здесь, у реб Ехиел-Михла. Такой великий ученый вырос у вас в Злочеве, что ни одна наша ешива ему не подходит, надо везти его аж в Люблин?
— Раввин, его тесть, дал ему письмо к учителю реб Нафтули Кацу, раввину Люблина. У мальчика светлая голова, — ответил Мендл, — к тому же я хотел бы, чтобы он научился считать и говорить по-польски. Злочев, с Божьей помощью, растет, понадобится ходатай перед властями.
Последние слова еще больше рассердили реб Зхарью.
— Польский он мог бы выучить у мужиков в Злочеве, — сказал он с гневом.
Мендл промолчал из уважения к Зхарье. Но это было уж слишком для реб Шулем-Янкева.
— Значит, глава чигиринской общины думает, что только он получил от Ваада право вести переговоры с властями? Очень хорошо делаете, реб Мендл, что везете сына в Люблин, — успокоил он Мендла, — нам как раз нужны такие защитники общины и веры, а не те, что срезают в синагоге жемчужины, да на медовом прянике подносят в дар помещику, лишь бы перед ним выслужиться.
