Во время обыска на квартире у одного из скупщиков краденого на улице Кармелицкой среди множества вещей было найдено черное пальто, пиджак и жилет очень большого размера. Хотя ярлыки портного были спороты, следователи без труда нашли швейную мастерскую, где шились эти вещи. Таким образом удалось установить, что вещи принадлежали профессору. Прижатый к стенке, барыга признался, что купил их у какого-то Феликса Жубровского.
Жубровский, вопреки предположениям комиссара, никогда не привлекался к уголовной ответственности. Жил он над Вислой с женой и четырьмя детьми, занимался добычей и продажей речного песка. Он рассказал, что нашел костюм на берегу, когда после попойки рано утром возвращался домой. Несколько свидетелей с сомнительной репутацией подтвердили его алиби. Во всяком случае ему не в чем было предъявить обвинение, и по истечении трех дней его пришлось выпустить. К тому же Висла в том месте была глубокой, а самоубийство профессора Вильчура по-прежнему рассматривалось в качестве рабочей гипотезы.
В последующие дни полиция обыскала дно реки на протяжении нескольких километров. Безрезультатно. Шесть раз вызывали прислугу и председателя Вильчура для опознания трупов, хотя в этом не было необходимости: пропавший профессор имел весьма заметную внешность.
— Мы еще не нашли труп, — упавшим голосом говорил комиссар Гурный, — возможно, весной выплывет. У Вислы много притоков, случается, что только спустя несколько месяцев тело где-нибудь выносит на берег.
— Значит, вы подтверждаете мои опасения? — спросил председатель.
— Многие обстоятельства говорят о самоубийстве. На всякий случай я разослал фотографии профессора во все полицейские участки.
— Однако вы допускаете и возможность потери памяти?
— Если быть откровенным до конца, я не верю в это. Но, пока не обнаружится труп, нельзя отрицать и эту версию. По той же причине я не отказался от предположения об убийстве, хотя почти уверен, что речь может идти только о самоубийстве. Профессор вышел из дому, ошеломленный несчастьем, и поэтому сначала не мог принять никакого решения. Наверное, он долго ходил по городу, может быть, пил, пытаясь забыться…
— Он никогда не пил, — прервал его председатель.
— Так или иначе, он решил покончить с собой. Кто же мог его убить?.. Бандиты?.. Тогда их должно было быть не меньше трех-четырех, чтобы незаметно справиться с ним, потому что он был человеком исключительной физической силы. А выстрелы?.. Да, не исключено, но они всегда привлекут чье-нибудь внимание, да и с трупом много хлопот, ведь его нужно быстро спрятать. Ни на пальто, ни на пиджаке нет ни малейшего следа крови. Остается еще версия, что он попал в засаду и его убили в закрытом помещении. Но кому это нужно, кто заинтересован в его смерти? Никто. Профессор не оставил завещания. По закону все имущество унаследовала бы его дочь и жена. Пан председатель, однако, утверждает, что вдова профессора самая бескорыстная женщина в мире. Остается еще ее соблазнитель, который, судя по его внешности, мог вести себя не лучшим образом. Но и эта версия более чем сомнительна. Если бы он хотел получить деньги, то ему не составило бы труда убедить жену профессора забрать наличность, меха и драгоценности. Все, это составляло весьма приличную сумму. А любящую женщину специалист на все может уговорить…
— Сомневаюсь. Беата была очень принципиальной…
— Пан председатель, вы, как опытный судья, знаете лучше меня: там, где начинается любовь, там заканчиваются все принципы. Но о невиновности этой пары говорят и другие действия. Во-первых, они бы не скрывались, чтобы избежать подозрений. Во-вторых, объявились бы после гибели профессора, ведь вся пресса трубила об этом событии. Разве что были настолько глупы, что считали, будто полиции не удастся их найти. Имея такую приманку, как наследство, оставшееся после смерти профессора, они бы появились спустя несколько дней, а тут уж второй месяц проходит. Их совесть чиста.
— Я тоже так считаю.
— И еще один факт! По опыту знаю, что убийце никогда не хватает терпения. Каждому из них нужно скорее получить то, что толкнуло его на преступление. Преступник постоянно вертится под носом у полиции, чувствуя себя увереннее на виду, чем в бегах.
— Да, это правда.
— Несомненно. Я рассматривал еще одну версию: случайное убийство. Допустим, профессор нашел их и во время ссоры был убит. В таком случае опять же следует принять во внимание, что профессор был человеком недюжинной силы, а на его одежде не обнаружено следов крови. Невозможно предположить, чтобы худощавый и довольно хилый молодой человек смог убить такого гиганта, как профессор Вильчур, не пользуясь оружием. Именно поэтому я не трачу понапрасну времени на их поиски.
— Может, оно и лучше, если вы их не найдете, — согласился председатель.
— Может, и лучше, — подтвердил комиссар.
Хотя ничего иного он и не мог сказать, так как полиция по-прежнему не располагала сведениями о нахождении Беаты Вильчур, ее дочери и неизвестного молодого человека.
Проходили месяцы, и, захваченные повседневной суетой большого города, люди постепенно стали забывать о профессоре Рафале Вильчуре и его таинственном исчезновении. Многочисленные папки с материалами следствия грудились в шкафах и медленно покрывались пылью, на них нагромождались кипы новых досье. Спустя год, их запаковали в ящики и сдали в архив.
В соответствии с законом об управлении имуществом отсутствующего, суд назначил попечителя, и у адвоката Шренка, которому вверили эти функции, не возникало повода для нареканий. Жалованье шло постоянно, а работы было немного. Виллу он сдал в аренду, капитал поместил в ценные бумаги, руководство клиникой поручил способному и вызывающему полное доверие доктору Добранецкому, самому близкому коллеге погибшего.
Клиника работала в прежнем, установленном еще профессором Вильчуром, ритме. За несколько месяцев закончили строительство нового корпуса, а наплыв пациентов, который вначале значительно сократился, снова вернулся к норме. Доктор Добранецкий провел незначительные изменения: ликвидировал несколько бесплатных мест для бедняков и сократил пару человек из персонала клиники. После неприятного разговора с шефом, вызванного сокращением бесплатных мест для бедных детей, подал заявление об уходе ассистент доктор Скужень. Затем уволили бухгалтера Михалака и секретаршу панну Яновичувну, которая хозяйничала в клинике, как у себя дома, вмешивалась в распоряжения доктора Добранецкого и смеялась над его манерами, лишенными достоинства.
Ее поведение было вызывающим еще и потому, что новый шеф усилил дисциплину в клинике, где прежде царил дух патриархальной вольницы. Одновременно вырос и его авторитет. Новые выборы в Объединении хирургов принесли ему титул председателя, а годом позже он получил кафедру погибшего и звание профессора. Будучи очень способным доктором и обладая деловой хваткой, Добранецкий постепенно приумножал свое состояние. Росла и его слава как врача.
С течением времени название «Клиника проф. докт. Вильчура» становилось все более необоснованным анахронизмом. Поэтому никого не удивило, когда в конце концов с согласия попечителя название это было изменено на «Клиника им. проф. докт. Вильчура». В связи с этим была опубликована довольно обширная биография прежнего хозяина клиники, написанная профессором, доктором К. Добранецким, под названием «Профессор Рафал Вильчур — гениальный хирург».
Работа заканчивалась словами:
«Преклоняясь перед незабвенной памятью замечательного Человека, мудрого Учителя и большого Ученого, польская медицина скорбит о его трагическом исчезновении, которое, наверное, навсегда останется тайной».
Сержант полиции в Хотынове, Виктор Каня, сидел за канцелярским столом, покрытым чистым зеленым сукном, и время от времени позевывал, глядя в окно. Участок размещался в домике на краю деревни, и из окон открывался изумительный вид на поля, покрытые густой зеленью, на берег озера, где как раз развешивали сети, на темную полосу леса, откуда виднелась труба лесопилки Хасфельда, и на ведущую к ней дорогу, по которой шел заместитель Кани, участковый Собчак с каким-то высоким худым бородачом.
Собчак, широко расставляя ноги, раскачивался при каждом шаге, точно утка. Он нес под мышкой большой лист фанеры для выпиливания. Бородач, должно быть, работал на лесопилке, но недавно, потому что сержант Каня видел его в первый раз, а в Хотынове и округе в радиусе десяти километров он знал всех. Настораживал тот факт, что Собчак сам нес фанеру. Видимо, он не счел возможным воспользоваться услугами этого человека. Значит, с ним было что-то не так и сопровождал он Собчака не по своей воле.
В участок Хотынова приводили разных людей. За драки в селах, за мелкие кражи в лесу и в поле, за браконьерство. Иногда удавалось поймать какую-нибудь более крупную дичь: бандита или контрабандиста, обходящего большие тракты и старающегося проселочными дорогами добраться до немецкой границы.
