И затем Дабшалим поднял голову и, устремив взор на философа, сказал ему: «О Байдаба, увидев, что ты молчишь, не высказываешь свою просьбу и не выражаешь свое желание, я сказал себе: «Не дает ему открыть уста в нашем присутствии либо страх и уважение, либо волнение и смущение». Но ты стоял, не произнося ни слова, слишком долго, и тогда я, поразмыслив, истолковал твое поведение иначе и подумал: «Байдаба-отшельник мог явиться к нам, покинув свое убежище, вопреки обыкновению, лишь побуждаемый к этому важным делом. Ведь он — один из достойнейших мужей нашего времени, почему бы мне не спросить о причине его прихода? Если его кто-нибудь обидел, то кому, как не мне, подобает подать ему руку, поторопиться оказать ему всяческие почести, возвеличить его и выполнить все его желания. Если пришел он, домогаясь благ этого мира, я одарю его так, что он останется доволен. Коли явился он, намереваясь вмешаться в наши царские дела, в которых правителям не должно уступать постороннему мнению, ибо тогда подданные потеряют к ним уважение, мы подумаем о том, как наказать его, хотя вряд ли мудрец, подобный Байдабе, осмелится заговорить об этом с царем. Если же дело, по которому он прибыл, касается подданных в каком-либо из моих владений, то я рассмотрю его, ибо совет мудреца — во благо, а слова невежды — во зло. Я сказал, а теперь — твой черед!»
Услышав слова царя Дабшалима, мудрый Байдаба успокоился и изгнал страх из своего сердца. Сложив руки, он поклонился царю до земли, а затем встал перед ним и промолвил: «Пусть первым моим словом будет моление всевышнему о добром здравии и долгом правлении царя Дабшалима, ибо он даровал мне ныне великую честь, что поставит меня превыше всех мудрецов, кои будут после меня во веки веков». Сказав это, Байдаба обратился к царю, просветлев ликом, ибо царские речи вселили в него великую радость, и промолвил: «Ты осенил меня, о царь, покровом своей милости и благосклонности. Знай же, что меня привело в царский дворец и побудило обратиться с речью к царю лишь желание дать искренний совет, который решился я довести до слуха царя. И пусть знает всякий, до которого дойдет сия весть, что я ни в чем не уклонился от цели, говоря о том, как надлежит поступать правителю с мудрецами. Если царь позволит мне продолжать мои речи и если они проникнут к нему в сердце, то это значит, что повелитель достоин доверия мудреца и философа и докажет это своими делами и решениями. Если же владыка отвергнет мои советы, оставив их без внимания, то я успокоюсь, зная, что исполнил свой долг со всем тщанием и буду избавлен от порицания».
Царь Дабшалим ответил: «О Байдаба, говори, что задумал, я приклонил слух к твоим устам и готов внимать твоим речам. Я выслушаю тебя до конца, а потом вознагражу по заслугам».
И Байдаба начал: «О царь, мы знаем, что человек отличен от прочих животных четырьмя свойствами, присущими только ему, и они — основа мироздания. Это мудрость, чистота нрава, рассудительность и справедливость. Под мудростью мы понимаем знание различных наук, умение обходиться с людьми и убеждать их. Рассудительность — это терпение и сдержанность, почтительность и благоразумие. Что касается чистоты нрава, то это целомудрие, стыдливость, щедрость, верность слову и умение держать себя с достоинством. И наконец, справедливость — это стремление к истине, соблюдение обещаний, свершение добрых дел и совестливость. Все эти свойства причисляются к добродетелям, а их противоположности — к порокам. Если человек обладает добродетелями, то над ним не взойдет несчастливая звезда заблуждения в дольнем мире и не навлечет он на себя наказания в будущей жизни скудостью добрых дел, даже если он из сильных сего мира и обладает богатством и властью. Он не печалится о том, что преходяще, не грустит, если судьба уносит его достояние, и не падает духом, если его постигнет беда. Мудрость — неиссякающий клад и вечная сокровищница, неизносимый наряд и неизбывное наслаждение. И если я, представ перед царем, не сразу начал свою речь, то это, клянусь жизнью, было лишь из почтения и страха перед ним, ибо царей надлежит почитать, особенно же тех, коим прежде не было равных по величию и сану. Мудрые люди сказали: «Соблюдай обет молчания — будешь цел и избежишь наказания, избегай пустых речей, ибо они ведут лишь к раскаянию и сожалению».
Об этом рассказывают такую притчу:
Собралось некогда четыре мудреца в царском совете, и повелитель приказал им: «Пусть каждый из вас придумает изречение, что стало бы основой доброго нрава и разумного поведения». Первый мудрец молвил: «Лучшее украшение разумного — молчание». Второй сказал: «Самое полезное для достойного мужа — познать меру своего разумения». Третий возразил: «Полезнее всего для людей — не говорить о том, что их не касается». А четвертый заметил: «Человек может быть спокоен лишь тогда, когда вверится судьбе».
А вот другая притча:
Собрались некогда цари разных стран: Китая, Индии, Персии, Рума — и сказали: «Каждый из нас должен придумать изречение, достойное того, чтобы его записали и помнили до скончания века». Властитель Китая промолвил: «Я безраздельно владею неизреченным словом, но не в моей власти вернуть то, что слетело с уст». Повелитель Индии произнес: «Дивлюсь я тому, кто вымолвит хоть одно слово, — ведь даже если оно будет истолковано благосклонно, то не всегда принесет пользу, а если это слово сочтут дерзким, оно ввергнет человека в пучины смерти». Царь Персии воскликнул: «Пока я молчу, я — хозяин своего слова, но стоит мне произнести его, как оно становится моим хозяином и владыкой». А царь Рума добавил: «Никогда не раскаивался я в том, что смолчал, но как часто жалел о том, что проговорился».
Смысл этой притчи в том, что молчание, по мнению царей, лучше многословия, от которого не следует ожидать какой-либо выгоды и пользы. Поистине, язык — виновник всех ошибок и заблуждений!
Но царь наш, да пошлет ему господь долгую жизнь, побудил меня к речам и дал мне волю, и прежде, чем изложить свою цель, я говорю, что дарю повелителю плоды своих трудов, дабы вся польза от них досталась ему, мне же наградой послужат лишь благие последствия моих назиданий, и это единственное, к чему я стремлюсь. Вся честь и слава по праву принадлежат царю, а я лишь исполняю свой долг.
Так вот о чем хочу я сказать:
«О царь, жилище, в котором ты пребываешь, — дворец твоих славных и могущественных предков, что основали это царство, заложив и укрепив его основы. Они покоряли страны, воздвигали крепости и замки, снаряжали сильные войска, и царство их было долговечно. Много было у них копий и мечей, боевых слонов и быстрых коней, и жили они долгие годы в радости и веселье. Но это не помешало им оставить по себе добрую память, заслужив благодарность потомков, и не препятствовало творить благодеяния знатным и быть милостивыми к простым людям. При всей своей силе и мощи и сладком опьянении властью они соблюдали величие царского сана и отличались добрым нравом.
Ты же, о царь, кому сопутствует счастье, чья звезда высоко взошла на небосклоне, унаследовал их владения и земли, их сокровища и построенные ими крепости и замки и пользуешься всеми правами на царство, имущество и войска, которые достались тебе по наследству от твоих достойных предков, но поступаешь не так, как тебе пристало и как тебе подобает. Ты притесняешь и обижаешь, превозносишься и кичишься, сошел со стези добродетели и добронравия и чинишь обиды своим подданным, так что твои злодейства стали нестерпимыми. Не лучше ли тебе следовать путем своих предков, что правили до тебя, и исполнять те добрые заветы, что они оставили на века? Брось притеснения, ибо из-за них на тебя падет позор, откажись от деяний, что навлекут на тебя бесчестье! Обрати благосклонный взор к своим подданным, твори для них добро, воспоминания о котором останутся и после твоей смерти, прославив твое имя на все времена, и добьешься ты мира и спокойствия в подвластных тебе землях. Лишь тот, кто ослеплен своим невежеством, руководствуется в делах необузданными желаниями и своенравными побуждениями души, но решительный и разумный муж правит царством, проявляя мягкость и снисходительность к малым мира сего. Обдумай же, о царь, сказанное мною, и пусть не будут тягостны для тебя мои речи. Говорил я с тобой, не надеясь на твою благодарность или награду, а побуждала меня лишь любовь к тебе и желание дать совет от всего сердца».
До крайности разгневали Дабшалима речи Байдабы, и, когда тот кончил свои наставления, царь, исполненный презрения к философу, которого счел неразумным и ничтожным, грубо ответил: «Ты дерзнул обратиться ко мне с такими словами, какие, как я полагал, ни один из моих знатных подданных не посмеет произнести в моем присутствии. Что же говорить о тебе, слабом и немощном, при твоем низком положении? Я лишь дивился твоей наглости, когда ты распустил язык, преступив все пределы, и решил сурово наказать тебя, дабы это было наилучшим назиданием и увещеванием для тех, кто в будущем покусится на честь царей, которые по неосмотрительности допустили их к себе».
