— Ничего, если, по вашему мнению, резать его не надо, — сказал Тони.
— Все равно порезали, — напомнил Фредди.
Сид этого не вынес. Положив бритву, он горестно махнул рукой.
— А ну это все!.. — сказал он. — Не могу, хватит! Согнувшись под грузом страданий, он подошел к окну и посмотрел на улицу. Сэр Герберт и леди Лидия обменялись многозначительными взглядами.
— М-да… — сказала леди Лидия и немного помолчала, являя образ доброты, сраженной неблагодарностью. — Я вижу, вы устали от нашей помощи? Мы стараемся, чтобы вы не посрамили своего титула, а вы… вы… Ничего не цените! Что ж, воля ваша…
Сид в тревоге обернулся.
— Да я что!.. Да я…
— Тогда о чем вы думаете, любезный? — спросил сэр Герберт. — Сейчас вы должны сидеть на лошади. Однако вы проникаете в этот сало-он, чтобы заняться своим, с позволения сказать…
— Что вы, что вы! — воскликнул несчастный Сид. — Я просто подумал, надо помочь. Как-то в голову не пришло, стоит ли овчинка выделки.
— Какой отвратительный образ! — сказала леди Лидия.
— Ну, варенье — сахара.
— Ненамного лучше! Что ж, оставим эту тему. Вам пора.
— Пора? — проговорил Сид, надеявшийся, что в суматохе об уроке забыли.
— Мергатройд ждет вас с половины третьего.
— Если вам безразлично имя Дройтвичей, — заметил сэр Герберт, — пожалейте хотя бы животных.
Это повлияло даже на Фредди при всех его страданиях.
— И правда! — воскликнул он. — Они там совсем замерзли. Дух рыцарственных Дройтвичей совсем угас в их предполагаемом потомке. Сид буквально окаменел.
— Не могу я, — взмолился он. — Одни синяки! Нога прям как туча какая-нибудь…
— Мне кажется, — предположила Вайолет, — что нам собираются показать лодыжку.
Тони стало не по себе, словно его затащили на очень уж неравный матч.
— Синяки или не синяки, — твердо сказал сэр Герберт, — учиться надо. Вам не приходило в голову, что граф Дройтвичский охотится?
— Вероятно, вы думаете, — прибавила леди Лидия, — что можно охотиться на мотоцикле?
Сид поник под грузом упреков, но все же проговорил:
— А чего лис губить? Тоже, знаете, животные. Повисло тяжкое молчание. Потом сэр Герберт с угрожающим спокойствием обратился к жене:
— Что ж, Лидия, оставим все это. Не хочет соответствовать своему положению, его дело.
Сид перепугался.
— Нет-нет, иду! — закричал он. — Иду, иду!
— Постойте, — сказал Тони. — Подождите минутку. Ну что вы, честное слово! Они над вами издеваются.
— Тони! — вскричала леди Лидия.
— Зачем вам учиться верховой езде? Не хотите — не учитесь. Сид остановился и прищурился.
— Чего это вы за меня вступаетесь?
— Да мне вас жалко!
— Вон как? — Сид горько засмеялся. — Умный какой выискался!
— Что вы имеете в виду?
— Знаю я вас! — сказал Сид голосом хорошего человека, разоблачающего змею. — Не хотите, чтобы я учился, да? Хотите, чтоб все надо мной смеялись, да? Как бы не так! Всему выучусь, себя не пожалею!
— Не забудьте, в пять концерт, — напомнила леди Лидия.
— Концерт? — огорчился Сид. — Тьфу ты!.. Хорошо, тетя. Приду. Нет, собачья моя жизнь…
Он побрел к выходу. Фредди последовал за ним, так же мрачно глядя в будущее.
— Ну и вид у меня! — сказал он. — Все лицо порезано.
Семейный совет мгновенно утратил прежнюю суровость. Из грозного судьи, обличающего уж очень подлого злодея, сэр Герберт превратился в приятного джентльмена, каким и был по природе. Дамы улыбались счастливой улыбкой. Только Тони невесело смотрел на эту веселую кампанию.
— Замечательно! — сказал сэр Герберт.
— Да, — согласилась Вайолет. — Просто блеск!
— Еще недельку, — подхватил баронет, — и ему конец. Леди Лидия улыбалась Тони. Вайолет тоже его одобрила:
— Мастерский удар, ничего не скажешь!
— Да, — поддержала ее леди Лидия. — Очень умный ход.
— Истинный Макиавелли,[71] — заметила Вайолет. — Не знала за вами такой тонкости.
Тони ничуть не обрадовался.
— Быть может, — осведомился он, — вам интересно узнать, что я его действительно пожалел?
— Что?!
— Да, мне его жалко.
— О чем ты говоришь? — удивился сэр Герберт.
— Тони, — сказала Вайолет, — вы бредите.
— Нет, я его жалею, — упрямо ответил Тони. — Мне и раньше не нравилась эта затея, а теперь и подавно.
Леди Лидия почти заблеяла от чувств.
— Как же его иначе урезонишь?
— Как хотите, а это нечестно.
— Нечестно! — фыркнул сэр Герберт.
— Да, — отвечал Тони, — у таких, как мы, одно оправдание — честь. Когда мне было стыдно, что я живу за чужой счет, я утешался тем, что я — человек чести. И вот, пожалуйста, вступаю в заговор, чтобы обмануть этого беднягу!
Сэр Герберт был слишком потрясен, чтобы фыркать.
— Что за дурацкая мысль!
— Такие речи, — язвительно прибавила Вайолет, — произносят в Гайд-парке.
— Ну и ладно, — сказал Тони. — Хорошо, я оратор из Гайд-парка. Но ничего не поделаешь, игра — нечестная.
— Разреши заметить, — сказал сэр Герберт, обретя былую велеречивость, — что мы это делаем ради твоего блага.
— Да, — поддержала леди Лидия. — Мы заботимся о тебе.
— Дуй, ветер, дуй, — сказала Вайолет. — Ведь ты не так ужасен, как эта черная неблагодарность.
Если она хотела облегчить атмосферу, попытка не удалась. Тони сердито на нее посмотрел, снова удивляясь, как же это он свалял такого дурака.
— Ой, ради Бога! — сказал он. — Хоть не острите! Вайолет заиндевела.
— Прошу прощения, — сказала она.
Тони воззвал к сэру Герберту. Он знал, что женщины не всегда разбираются в вопросах чести, но в баронете видел безукоризненного джентльмена.
— Неужели вы меня не понимаете? — беспомощно спросил он. — Неужели не видите, что жестоко загонять человека в седло, когда он на подушке сидеть не может?
— Что поделаешь, мой мальчик! Иногда нужна операция.
— Ой, не могу! Противно слушать!
— Ну, знаешь! — сказал оскорбленный сэр Герберт.
— Простите, — перепугался Тони, — но… а, черт!.. Разве это честная игра?
Леди Лидия ухватилась за слово с прытью опытного диалектика.
— Это вообще не игра. Это намного серьезней.
— Неужели ты не понимаешь, — подхватил сэр Герберт, — что если он сделает свое дело, вся аристократия в опасности?
— Какая чушь! И раньше бывали неотесанные лорды.
— Они не воплощали традицию. Посуди сам — мы век за веком говорим о священном наследии, а тут является этот субъект, родовитый как не знаю что, и ведет себя хуже разносчика. Назвать человека луковицей!..
— Вся наша социальная система, — продолжила леди Лидия, — стоит на том, что потомок множества графов не может быть вульгарным.
Тони не уступил.
— Ну и ладно. Видит Бог, мне Сид не нравится, но обманывать его нельзя.
Вайолет поджала губы. Глаза ее сверкнули тем холодным блеском, который помог ее отцу отстоять девяносто семь супов во враждебном мире.
— А без красивых слов, — спросила она, — что вы предполагаете сделать?
— Сказать Сиду правду.
— То есть?..
— Что он может жить, как хочет. Что графы не всегда ездят верхом, ходят на концерты, блещут манерами.
— Другими словами, — вскипел сэр Герберт, — пустить все прахом!
— Я думаю, ты сошел с ума, — сказала леди Лидия. Тони невесело улыбнулся.
— Наследственное, от прадедушки. Не слыхали? Безумный Прайс. Мы располагались у самого парка, нам покровительствовал клуб «Мальборо». Но прадед изобрел средство для удаления волос и разорился. Так мы оказались здесь.
— Кажется, — сказала Вайолет, — вы просили меня не острить. Нельзя ли попросить вас о том же?
Тони кивнул.
— Хорошо. Хватит комедий. Чем же мы их заменим?
— Может быть, — предположила Вайолет, — вы уделите минутку мне?
— Да, — согласился сэр Герберт. — Как быть Вайолет?
— Ради нее, — сказала леди Лидия, — ты не имеешь права жертвовать единственным шансом.
Тони помолчал, глядя на невесту.
— Поня-ятно. Значит, вы не выйдете за парикмахера?
— А вы как думаете?
— Если я скажу Сиду правду, вы меня бросите?
— Хотите свалить вину на меня?
— Нет. Я просто…
— Ах, все равно! Пускай так, брошу. Если вы такой честный, что помогаете этому субъекту занять совершенно неподходящее положение…
— Не в том дело…
— …которое не принесет ему счастья…
— …и не в этом…
— …то я за вас не выйду, — холодно закончила она. — Ясно?
— Вполне, — ответил Тони.
Сэр Герберт очень огорчился. Конечно, Дройтвичи не бедны, но Девяносто Семь Супов были бы весьма кстати.
