— Я могла бы зайти по дороге в церковь, — сказала Мириам. — Мы с Кларой давным-давно не виделись.
— Хорошо, — удивленно сказал Пол и невольно обозлился.
В назначенное воскресенье он после полудня пошел в Кестон на станцию встретить Клару. Стоя на платформе, он пытался понять, есть ли у него какое-нибудь предчувствие.
Приедет ли она, что подсказывает сердце? — спрашивал он себя. А сердце странно сжималось. Пожалуй, это дурной знак. И вдруг он почувствовал — нет, не приедет! Конечно, не приедет, и не поведет он ее полями домой, как рисовалось в воображении, придется возвращаться одному. Поезд опаздывает, день будет потерян, и вечер тоже. Он обозлился, почему она не едет. Зачем обещать, если не можешь сдержать обещание?.. Может, она не поспела на поезд… с ним самим сто раз так бывало… но ей-то с какой стати опоздать именно на этот поезд. Он озлился на нее до бешенства.
Вдруг Пол увидел, что поезд подползает, подкрадывается из-за угла. Ну вот и поезд, а она, конечно, не приехала. Зеленый паровоз, отдуваясь, двигался вдоль платформы, тащил за собой вереницу коричневых вагонов, несколько дверей отворились. Нет, не приехала! Нет! Да вот же она! В черной шляпе с большущими полями! Пол вмиг оказался рядом.
— Я думал, ты не приедешь, — сказал он.
Со смехом, чуть задыхаясь, Клара протянула ему руку; глаза их встретились. Он быстро повел ее по платформе, быстро-быстро говорил, стараясь скрыть свои чувства. Как она хороша! На ее шляпе красовались крупные шелковые розы цвета тусклого золота. Костюм темного сукна чудесно обтягивал грудь и плечи. Пол шел с нею и раздувался от гордости. И чувствовал, что станционные служащие, которые его знали, глазеют на Клару восхищенно и с благоговением.
— Я был уверен, что ты не приедешь. — Пол нерешительна засмеялся.
Она в ответ рассмеялась, чуть ли не вскрикнула.
— А я еду и думаю, вдруг ты не встречаешь, что тогда делать, — сказала Клара.
Он порывисто взял ее за руку, и так они шли по узкой дорожке вдоль станционного забора. Потом пошли в сторону Наттола. День был мягкий, голубой. Повсюду лежали побуревшие листья; в живой изгороди подле леса пламенело множество ягод шиповника. Он собрал несколько штук с черенками.
— Хотя ты бы должна укорить меня, что я отнимаю еду у птиц, — сказал Пол, пристраивая их ей на груди жакета, — но в здешних местах корма много, и птицы не очень-то зарятся на шиповник. Весной сколько угодно ягод гниет на земле.
Так он болтал, едва сознавая, что говорит, знал только, что пристраивает ягоды на грудь ее жакета, а Клара терпеливо стоит и ждет. И смотрит на его быстрые руки, полные жизни, и ей кажется, впервые она что-то по-настоящему видит. До этой минуты все было смутно.
Они подошли близко к шахте. Копер недвижно чернел среди полей, огромный отвал шлака поднимался чуть ли не прямо из овсов.
— Как жаль, что здесь шахта среди всей этой красоты! — сказала Клара.
— Ты так думаешь? — отозвался Пол. — Понимаешь, я так к ней привык, мне бы ее недоставало. Да. И мне нравится, что они тут повсюду. Мне нравятся вереницы вагонеток, и высокие копры, и пар днем, и огни ночью. Мальчишкой я всегда думал, что столб пара днем и столб огня ночью это и есть шахта с ее паром, и огнями, и тлеющими отвалами… и я думал, над ней всегда пребывает Господь.
Чем ближе они подходили к дому, тем молчаливей становилась Клара и, казалось, медлила, робела. Пол сжал ее пальцы. Она покраснела, но не ответила на пожатие.
— Тебе разве не хочется зайти к нам? — спросил он.
— Да нет, хочется, — ответила Клара.
Пол не догадывался, что у него в доме Клара окажется в странном, нелегком положении. Ему казалось, привести ее домой все равно что познакомить мать с одним из своих приятелей, только милее их.
Дом, где жили Морелы, стоял на уродливой улице, сбегающей с крутого холма. Сама по себе улица была ужасна. Но дом Морелов был получше многих других. Старый, закопченный, с большим эркером и общей стеной с другим домом, он, однако, казался мрачным. Но стоило Полу отворить дверь в сад, и все изменилось. Там был солнечный полдень, иной мир. При дорожке росли пижма и невысокие деревца. Напротив окна зеленела солнечная лужайка, окаймленная старой сиренью. Сад протянулся дальше, в нем было множество растрепанных хризантем, освещенных солнцем, платан и за ним луг, а дальше, если смотреть поверх коттеджей с красными крышами, во всем сиянии осеннего послеполуденного часа поднимались горы.
Миссис Морел в черной шелковой блузе сидела в качалке. Ее темные с сединой волосы были гладко зачесаны наверх, открывая высокий лоб и упрямые виски, лицо было бледное. Клара, испытывая мучительную неловкость, вошла за Полом на кухню. Миссис Морел поднялась. И Кларе подумалось — вот настоящая дама, даже немного чопорная. Молодая женщина отчаянно волновалась. Сейчас она казалась почти печальной, почти покорной.
— Мама… Клара, — представил их друг другу Пол.
Миссис Морел подала гостье руку и улыбнулась.
— Пол много мне про вас рассказывал, — сказала она.
Клара вспыхнула.
— Надеюсь, вы не против, что я пришла, — запинаясь, вымолвила она.
— Мне очень приятно было услышать, что Пол приведет вас к нам, — ответила миссис Морел.
Пол смотрел на них, и сердце его сжималось от боли. Рядом с цветущей, пышной Кларой мать казалась совсем маленькой, болезненно-бледной, Отжившей свой век.
— День такой славный, ма, — сказал он. — И мы видели сойку.
Мать посмотрела на него — он повернулся к ней. И подумала, в своем темном, хорошо сшитом костюме он кажется настоящим мужчиной. Но притом бледный, отрешенный; удержать такого трудно любой женщине. На сердце стало тепло, а потом она пожалела Клару.
— Оставьте свои вещи в гостиной, — приветливо предложила она молодой женщине.
— Спасибо вам, — отозвалась Клара.
— Пойдем, — сказал Пол и повел ее в небольшую, выходящую на фасад комнату, обставленную мебелью красного дерева, со стареньким фортепиано и мраморной пожелтевшей каминной полкой. Горел огонь в камине, и повсюду были разбросаны книги и чертежные доски.
— Я свои вещи оставляю лежать, где лежат, — сказал Пол. — Так куда проще.
Кларе нравились все эти принадлежности художника, и книги, и фотографии разных людей. Скоро Пол уже объяснил ей: вот Уильям, вот возлюбленная Уильяма в вечернем туалете, вот Энни с мужем, вот Артур с женой и с их малышом. У Клары было такое чувство, будто ее ввели в семью. Пол показал ей фотографии, книги, свои наброски, и они немного поболтали. Потом вернулись в кухню. Миссис Морел отложила книгу, которую читала. На Кларе в этот день была блузка тонкого шелка в узенькую черную и белую полоску; причесалась она совсем просто — волосы подняла и скрутила на макушке. Она казалась сдержанной, чинной.
— Вы поселились на Снейнтонском бульваре, — сказала миссис Морел. — Когда я была девушкой… да какое там девушкой… когда я была молодой женщиной, мы жили на Минерва-Террас.
— Да что вы! — сказала Клара. — У меня там подруга в доме номер шесть.
И беседа завязалась. Они разговаривали о Ноттингеме, о его жителях, это обеим было интересно. Клара все еще волновалась, миссис Морел все еще держалась с подчеркнутым достоинством. Слова выговаривала очень ясно и четко. Но Пол видел, они поладят.
Миссис Морел примерялась к молодой женщине и поняла, что легко одерживает верх. Клара вела себя почтительно. Она знала, с каким необычайным уважением Пол относится к матери, и страшилась встречи, представляя миссис Морел суровой и холодной. И поразилась, увидев эту маленькую внимательную женщину, которая так охотно поддерживает разговор. Однако ж почувствовала, что, как и у Пола, не хотела бы оказаться у нее на дороге. Такая в его матери ощутима твердость и уверенность, будто она никогда в жизни ничего не опасалась.
Скоро сверху спустился Морел, он поспал после обеда и сейчас был взлохмаченный и зевал. Он скреб седую голову, тяжело ступал ногами в одних носках, из-под незастегнутого жилета торчала рубаха. Совсем неуместная фигура.
— Это миссис Доус, отец, — сказал Пол.
Тогда Морел подтянулся. Клара отметила про себя, что он и кланяется и пожимает руку совсем как Пол.
— Вон что! — воскликнул Морел. — Очень рад вас видеть… ей-ей рад. Да вы не стесняйтесь, мы вам рады. Располагайтесь поудобней, будьте как дома.
Клара удивилась этому потоку любезностей. Старый углекоп оказался такой галантный! До чего ж очаровательный!
— И вам пришлось издалека ехать? — поинтересовался Морел.
— Всего лишь из Ноттингема, — ответила Клара.
— Из Ноттингема! Чудный денек вам выдался для поездки.
Потом он юркнул в чулан ополоснуть лицо и руки и по привычке прошел оттуда к огню и стал вытираться.
За чаем Клара ощутила воспитанность и самообладание, царившие в этом доме. Миссис Морел держалась очень непринужденно. Не прерывая беседы, она разливала и подавала чай, это делалось будто само собой. На овальном столе было вдоволь места; фарфор с узором из темно-синих ив на белоснежной накрахмаленной скатерти казался прелестным. В вазочке стояли желтые хризантемы. Клара с радостью почувствовала, она здесь к месту, словно придает законченность этому застолью. Но ее немного пугало редкостное умение всех Морелов, даже отца, владеть собой. Она прониклась их духом, здесь ощущалось душевное равновесие. Казалось, спокойствие и ясность властвуют здесь, каждый остается самим собой и все — в согласии друг с другом. Кларе это было отрадно, но в глубине души ее затаился страх.
