Однажды, на другой день после того, как пришла почта с Таити, она ехала в автомобиле с Бэйтменом, и он спросил:
— Эдвард написал вам, когда он отплывает?
— Нет. Я думала, он что-нибудь написал вам.
— Ни слова.
— Вы же знаете Эдварда, — засмеялась Изабелла. — У него нет чувства времени. Если придется к слову, спросите его в следующем письме, когда он думает приехать.
Она говорила так беззаботно, что лишь обостренная чуткость помогла Бэйтмену понять, как ей хочется, чтобы он это сделал.
— Конечно. Непременно спрошу. И о чем только он думает! — ответил он с улыбкой.
Через несколько дней, снова встретившись с Бэйтменом, Изабелла заметила, что он чем-то взволнован. С тех пор как Эдвард уехал, они часто бывали вместе: обоим он был дорог, и, заговаривая о нем, каждый находил в другом благодарного слушателя. Не удивительно, что Изабелла читала в лице Бэйтмена, как в раскрытой книге. Что-то подсказало ей, что его тревога связана с Эдвардом, и она не отступилась, пока не заставила его признаться.
— Видите ли, — сказал он наконец, — до меня дошли слухи, будто Эдвард уже не работает в той фирме, и вчера мне представился случай спросить самого мистера Брауншмидта.
— И что же?
— Уже почти год, как Эдвард там больше не служит.
— Как странно, что он ничего не писал об этом!
Бэйтмен замялся, но он зашел уже так далеко, что просто не мог не договорить до конца. Ему было мучительно неловко.
— Его уволили.
— Боже правый, за что?
— Они, кажется, предупредили его, и не раз, и в конце концов предложили уйти. Говорят, он был нерадив и плохо знал дело.
— Эдвард?!
Наступило молчание, и вдруг Бэйтмен увидел, что Изабелла плачет. Он невольно схватил ее за руку.
— Дорогая, не надо, не надо, — взмолился он. — Я не могу видеть ваши слезы.
Самообладание настолько ей изменило, что она даже не отняла руки. Он пытался ее утешить:
— Непостижимо, правда? Это так не похоже на Эдварда. Нет, здесь, наверно, какое-то недоразумение.
Некоторое время она молчала, а когда заговорила, голос ее звучал неуверенно.
— Вам не кажется, что в его последних письмах есть что-то странное? — спросила она, отводя в сторону полные слез глаза.
Бэйтмен ответил не сразу.
— Я заметил в них перемену, — признался он наконец. — Мне кажется, Эдвард утратил ту вдумчивость и серьезность, которые меня так в нем восхищали. Можно подумать, что самые важные вещи… что они уже не важны для него.
Изабелла молчала. Смутно и тревожно было у нее на душе.
— Может быть, он ответит вам, когда думает вернуться. Нам остается только ждать этого ответа.
Снова оба они получили по письму от Эдварда, но и на этот раз он ни словом не обмолвился о возвращении; правда, когда он писал, он еще не мог получить последнего письма Бэйтмена. Ответа можно ждать лишь со следующей почтой. Пришла и она, и Бэйтмен принес Изабелле только что полученное письмо; но ей довольно было взглянуть на его лицо, чтобы понять, что он смущен и расстроен. Изабелла внимательно прочла письмо от начала до конца, потом, слегка поджав губы, перечитала.
— Очень странное письмо, — сказала она. — Я не совсем понимаю.
— Можно подумать, что он смеется надо мной, — вспыхнув, сказал Бэйтмен.
— Да, в самом деле, но это, разумеется, не нарочно. Это так не похоже на Эдварда.
— И он ни слова не пишет о возвращении.
— Не будь я так уверена, что он меня любит, я бы подумала… Даже не знаю, что бы я подумала.
Вот тогда-то Бэйтмен и раскрыл перед нею план, который сложился у него за этот день. Фирма его отца, компаньоном которой он теперь стал, производила все виды автомобилей и как раз намеревалась открыть отделения в Гонолулу, Сиднее и Веллингтоне; и, вместо того чтобы послать туда управляющего, Бэйтмен надумал поехать сам. На обратном пути он остановится на Таити — едучи из Веллингтона, его все равно не минуешь, и тогда повидает Эдварда.
— Тут какая-то загадка, и я непременно ее разгадаю. Это единственный выход.
— Как вы добры, Бэйтмен! — воскликнула Изабелла. — Как великодушны!
— Вы же знаете, Изабелла, больше всего на свете я хочу, чтобы вы были счастливы.
Она посмотрела на него и протянула ему обе руки.
— Вы удивительный, Бэйтмен. Другого такого нет на свете. Как мне вас благодарить?
— Никак не благодарите. Только позвольте помочь вам.
Она опустила глаза и слегка покраснела. Она до того привыкла к нему, что уже забыла, как он хорош собой. Он был высокий, одного роста с Эдвардом, и тоже прекрасно сложен, но волосы у него были темные, а лицо не румяное, как у Эдварда, а матово-бледное. Она, конечно, знала, что он любит ее. Это было трогательно. Она питала к нему самые нежные чувства.
Вот из этого-то путешествия и вернулся теперь Бэйтмен Хантер.
Дела задержали его несколько дольше, чем он рассчитывал, и у него было вдоволь времени, чтобы поразмыслить о двух своих друзьях. Он пришел к выводу, что у Эдварда не может быть никакой серьезной причины, которая помешала бы ему вернуться домой, разве что гордость не позволяет ему заявить права на обожаемую невесту, пока он не преуспел; но, если так, надо его урезонить. Изабелла несчастлива. Эдвард должен вместе с ним вернуться в Чикаго и обвенчаться с нею, не откладывая. На заводах автомобильной компании Хантера для него найдется подходящая должность. Сердце Бэйтмена обливалось кровью, но он ликовал, думая о том, как ценою собственного счастья устроит счастье двух самых дорогих ему людей. Он никогда не женится. Он будет крестным отцом их детям, и через много лет, когда Изабеллы и Эдварда уже не будет в живых, он расскажет их дочери, что в давние-давние времена любил ее мать. Бэйтмен рисовал себе эту сцену, и глаза его затуманивались слезами.
Он хотел захватить Эдварда врасплох и потому не телеграфировал о своем прибытии, а, сойдя с парохода, отправился прямо в «Отель де ля флер», куда его взялся проводить какой-то юноша, назвавшийся сыном хозяина. Он посмеивался, представляя себе, как изумится его друг, когда в контору войдет столь нежданный посетитель.
— Кстати, — спросил он дорогой, — не скажете ли мне, где можно найти мистера Эдварда Барнарда?
— Барнарда? — переспросил его спутник. — Я как будто слыхал это имя.
— Он американец. Высокий, светло-каштановые волосы, голубые глаза. Он здесь уже третий год.
— Ну да. Теперь я знаю, кто вам нужен. Племянник мистера Джексона.
— Чей племянник?
— Мистера Арнольда Джексона.
— Нет, мы, видимо, говорим о разных людях, — холодно ответил Бэйтмен.
Он был испуган. Как странно, Арнольд Джексон, очевидно, известен здесь всем и каждому, и он даже не потрудился переменить свое опозоренное имя. Но кого же это он выдает за своего племянника? Миссис Лонгстаф — его единственная сестра, а братьев у него никогда не было. Проводник оказался очень словоохотливым, но говорил с каким-то странным акцентом, и, поглядев на него искоса, Бэйтмен заметил то, что раньше ускользнуло от него: в жилах этого юноши течет немало туземной крови. И невольно Бэйтмен стал смотреть на него несколько свысока. Они вошли в гостиницу. Сняв номер, Бэйтмен попросил объяснить ему, где помещается контора Брауншмидта. Оказалось, на берегу, у самой лагуны. И, с удовольствием ощущая после недельного плавания твердую почву под ногами, он неторопливо зашагал к берегу по залитой солнцем дороге. Отыскав нужный ему дом, Бэйтмен отослал управляющему свою визитную карточку, и через очень высокую, похожую на сарай комнату — не то лавку, не то склад — его провели в контору, где сидел полный лысый человек в очках.
— Вы не скажете, где я могу найти мистера Эдварда Барнарда? Насколько мне известно, он одно время служил здесь.
— Совершенно верно. Но где он теперь, не могу вам сказать.
— Ведь он как будто приехал сюда по рекомендации мистера Брауншмидта. Я хорошо знаком с мистером Брауншмидтом.
Толстяк внимательно и недоверчиво посмотрел на Бэйтмена.
— Послушай-ка, Генри, — окликнул он кого-то из служащих, — ты не знаешь, где теперь Барнард?
— По-моему, он служит у Кэмерона, — ответил тот, не дав себе труда показаться.
Толстяк кивнул.
— Выйдя от нас, поверните налево, в три минуты дойдете до Кэмерона.
Бэйтмен помедлил.
— Видите ли… Эдвард Барнард — мой лучший друг, я был просто поражен, когда узнал, что он ушел из фирмы Брауншмидт.
Толстяк, прищурясь, колючими глазами посмотрел на Бэйтмена, и под этим пронизывающим взглядом ему стало так не по себе, что он даже покраснел.
— Очевидно, фирма Брауншмидт и Эдвард Барнард не нашли общего языка, — сказал управляющий.
Бэйтмену не очень понравился его тон, он с достоинством встал и, извинившись за беспокойство, распрощался. Он уходил со странным чувством, как будто человек, с которым он только что беседовал, мог бы многое рассказать ему, но говорить не пожелал.
