что было делать в Париже, сделано.
Я купил авиабилет в Брест, Бретань.
Спустился в бар со всеми попрощаться, и один из них, Гуле-бретонец, сказал: «Будь осторожнее, они тебя там оставят».
PS. А последней соломинкой, перед тем как купить билет, я пошел к своим французским издателям и объявил, как меня зовут, и спросил начальство. Девушка либо поверила, что я из авторов этого издательского дома, кой я и есть в количестве уже шести романов, либо нет, но она холодно ответила, что он вышел на обед.
«Тогда ладно, где Мишель Морт?» (по-французски) (мой как бы тут редактор, бретонец из бухты Ланьон в Локареке).
«Тоже обедает».
А суть дела сводилась к тому, что он в тот день был в Нью-Йорке, но ей наплевать было с высокой колокольни сообщать мне об этом, раз я сижу перед этой деспотической секретаршей, которая, должно быть, считает себя самой мадам Дефарж у Диккенса в «Повести о двух городах», коя вышивала имена потенциальных жертв гильотины на ткани печатника, тут, где полдюжины жаждущих или обеспокоенных будущих писателей со своими рукописями, и все они посмотрели на меня положительно мерзко, когда услышали мое имя, как будто бормотали себе под нос: «Керуак? Да я в десять раз лучше напишу, чем этот битницкий маньяк, и докажу вот этой самой рукописью под названием “Молчание au губ”, где все рассказывается про то, как Ренар заходит в фойе, закуривая сигарету, и отказывается отвечать на грустную бесформенную улыбку бессюжетной лесбийской героини, чей отец только что пытался изнасиловать лося в “Битве при Кукамонге”, а интеллектуал Филипп входит в следующей главе, закуривая сигарету с экзистенциальным скачком через чистую страницу, которую я дальше оставлю, и все заканчивается монологом, объемлющим и т. д. Керуаку этому только рассказы и писать, фу». «И такого отменного дурновкусия, ни одной даже хорошо очерченной героини в брючках-домино, что распинает кур своей матери молотком и гвоздями на “Хэппенинге” в кухне». Тьфу, петь мне хочется только старую песенку Джимми Лансфорда:
«Не то, что творишь,
А то, как то творишь ты!»
Но, видя зловещую атмосферу «литературы» вокруг себя, и шмара эта не позволит моему издателю выжужжать меня к себе в кабинет на настоящую деловую трепотню, я встаю и рычу:
«Ай бля, j’m’en va à l’Angleterre» (Ай бля, поехал я в Англию»), — хотя на самом деле нужно было сказать:
«Le Petit Prince s’en va à le Petite Bretagne».
Значит: «Маленький Принц поехал в Маленькую Британию» (или же Бретань).
А на Gare St-Lazare я купил «Эр-Интер» овский билет в один конец до Бреста (не вняв совету Гуле) и снял наличкой по дорожным аккредитивам $50 (целое дело), и пошел к себе в гостиничный номер, и два часа переукладывал все, чтобы оно стало в порядке, и проверял половик на полу, не осталось ли от меня какого ворса, а потом спустился и весь прихорошился (побрился и т. д.), и попрощался со злобной женщиной и приятным мужчиной, ее мужем, которые правили этой гостиницей, уже надев шляпу, от дождя шляпу, которую намеревался носить на полночных морских скалах, всегда натягиваю ее на левый глаз, наверное, потому, что так я носил свою беску на флоте. Никаких великих воплей, мол, пожалте к нам еще, не последовало, однако портье наблюдал за мной так, словно типа однажды со мной бы попробовал.
Стартуем мы в такси к летному полю Орли, снова под дождем, уже 10 утра, такси сквозит себе дальше с прекрасной скоростью мимо всех этих знаков с рекламой коньяка и удивительных каменных сельских домиков между ними, с французскими садиками цветочков и овощей, исключительно ухоженных, все зеленое, как, я себе представляю, должно быть теперь в Стардоброй Англии.
(Как псих, я прикидывал, что из Бреста смогу улететь в Лондон, всего же 150 миль по прямой.)
В Орли сдаю свой маленький, но тяжелый чемодан в «Эр-Интер» и после брожу вокруг часов до 12, полуденного вызова на посадку. Пью коньяк и пиво в поистине великолепных кафе, что у них в этом аэровокзале, ничего и близко столь унылого, как в Айдлуайлде-Кеннеди, с его счетом плюшевых ковров, коктейль-салонов и Всем-Тихо. Вторично даю франк даме, которая сидит перед туалетами за столом, спрашивая ее: «Зачем вы здесь сидите и почему люди дают вам чаевые?»
«Потому что я убираю уборную», — что я понимаю тут же и ценю, думая о маме дома, которой приходится убираться в доме, пока я во всю глотку ругаюсь с телевизором со своего кресла-чалки. Поэтому говорю:
«Un franc pour la Française».
Мог бы сказать: «Преисподней Белосовиной святой Терезии!», и ей бы все равно бы до лампочки. (Было бы до лампочки, но я сокращаю все, в манере великого поэта Роберта Бернса.)
В общем, теперь я пою «Матильду», потому что перезвон, объявляющий рейсы, поется в точности, как эта песня, в Орли. «Ма — Тиль — Даа» и тихий девочкоголос: «У выхода 32 производится посадка на рейс 603 Панамериканских авиалиний в Карачи» или «У выхода 49 продолжается посадка на рейс 709 авиакомпании “Кей-Эл-Эм Ройал Датч” в Йоханнесбург» и тому подобное, ну и аэропорт здесь; люди слышат, как я повсюду распеваю «Матильду», и я уже поимел долгую беседу о собаках с двумя французами и таксой в кафе, а теперь вот слышу: «У выхода 96 начинается посадка на рейс 3 авиакомпании “Эр-Интер” в Брест» и направляюсь туда по длинному гладкому коридору.
Иду я, клянусь, с четверть мили и дохожу практически до конца здания аэровокзала, и вот этот «Эр-Интер» двухмоторный, старый «Би-26», наверное, с которым озабоченные механики все возятся вокруг пропеллера по левому борту.
Пора лететь, полдень, но я спрашиваю людей там: «Что случилось?»
«Часовая задержка».
Тут нет туалета, нет кафе, поэтому я иду назад до самого конца, скоротать этот час в кафе, и жду.
Возвращаюсь в час.
«Получасовая задержка».
Решаю пересидеть, как вдруг мне надо в туалет в 1:20. Спрашиваю у видимо-испанца, явно-на-Брест пассажира: «Как по-вашему, успею сгонять в туалет на аэровокзале?»
«О, конечно, времени навалом».
Смотрю, механики снаружи по-прежнему озабоченно возятся, поэтому я спешу эти четверть мили назад, в туалет, кладу еще франк смеху ради Ла-Франсэзке, как вдруг слышу «Ма — Тиль — Даа» нараспев со словом «Брест», поэтому я, как Кларк Гейбл с его лучшей иноходью, рысю назад почти со скоростью спортивного ходока, если вы меня поняли, но, когда туда добираюсь, самолет
