— Как хорошо, что ты здесь! — сказал он после приветствий. — Ты заметил, что я дрожу?
— Нет, — отвечал Фредди. — А ты дрожишь?
— Еще как!
— Почему?
— А кто бы не дрожал, если он чуть не загубил старого друга? Я получил письмо от дяди Хореса, там есть фотография. Смотри.
Фредди посмотрел и так взволновался, что выпустил бутерброд.
— Черт знает что!
— Вот именно.
— Жуть какая!
— Да, жуть. Ты видишь, что у лорда Блистера шансов нет.
— А как же аргентинская жара?
— Вероятно, невосприимчив. Что-то с порами. И насчет памп я ошибся — какие там лошади! Слава Богу, я все это вовремя узнал. Остается одно. Меняемся билетами.
Фредди ахнул.
— Ты правда… Ой, спасибо! — сказал он проходящему Трутню, который поднял бутерброд. — Ты правда хочешь поменяться?
— Естественно.
— Какой ты благородный!
— Что поделаешь, бойскаут! Это не проходит, — сказал Пуффи и побежал сообщить, что они снова поменялись.
Когда лондонская жизнь ему приедалась, а беседы с трутнями теряли свою прелесть, Пуффи обычно ездил ненадолго в Париж; что и сделал вскоре после описанного разговора. Попивая аперитив на Шанз-Элизэ, он думал о дяде Хоресе и удивлялся, как можно себя изводить из-за женщины. Лично он не отказался бы от порции масла ради Прекрасной Елены, а если бы брак с Клеопатрой предполагал отвар калия, пресек бы приготовления на корню. Взглянув на часы, он представил, как дядя пьет в этот час свою петрушку, готовый съесть любую мерзость ради всепобеждающей любви.
Размышления его прервал громкий треск, и он увидел, что стул у соседнего столика рухнул под бременем какого-то джентльмена. Он засмеялся, но смех замер на его устах. Джентльмен, выбиравшийся из-под обломков, был его дядей, тем самым дядей, которого он представлял среди петрушки и водорослей Холрок-мэнора.
— Дядя! — крикнул он, кидаясь на помощь.
— А, это ты, мой мальчик! — сказал мистер Проссер, отряхиваясь. — Ты тоже здесь? Какие теперь хрупкие стулья! А может, — прибавил он более приятным тоном, — может, я немного потолстел. Французская кухня! Одни соуса… Да, что ты тут делаешь?
— Что ты тут делаешь? — спросил Пуффи. — Почему ты не в этом жутком месте?
— Я давно уехал.
— А как же та женщина?
— Женщина?
— Ну, которая назвала тебя бегемотом.
— А, Лоретта Деленси! Я с ней порвал. Так, пароходный флирт. Все они хороши в море, а вот на суше — другое дело. Приехала она ко мне, смотрю — что я в ней нашел? Ради этого лопать такую дрянь? Нет уж, увольте! Написал ей вежливую записку, посоветовал броситься в ближайшее озеро, сложил вещички и уехал. Приятно с тобой встретиться. Такие обеды закатим! Ты надолго?
— Сегодня уезжаю, — отвечал Пуффи. — Надо увидеться по делу с одним человеком.
С человеком он не увиделся. Буквально не выходя из клуба, он встретил там Бинго Литтла, Кошкинкорма, Барни Фипса, Перси, Уимбуша, Нельсона Корка, Арчибальда Маллинера, весь цвет, но Виджена среди них не было, словно его постигла та же судьба, что и «Марию Целесту».
Наконец один Трутень, особенно друживший с Фредди, открыл ему тайну:
— Он прячется от букмекеров, — сказал Трутень, — в Восточном Далидже.
— Где именно?
— Букмекеры тоже хотели бы это знать, — завершил беседу Трутень.
Восточный Далидж плох тем, что густо населен и нелегко отыскать в нем человека, если у вас нет адреса. До последнего дня Пуффи рыскал по улочкам, но Далидж хранит свои секреты. И в день долгожданного конкурса несчастный стоял на ступенях клуба, вглядываясь в горизонт, как сестра Анна из «Синей бороды». Он верил, что Фредди не сможет остаться вдали.
Трутень за Трутнем входили в двери, равно как и дядя за дядей, но ни Виджена, ни лорда Блистера среди них не было. Давление у Пуффи достигло своих высот, когда подъехал кэб, а из него выскочило что-то бородатое и юркнуло в клуб, а там — и в умывальную. Поистине, спасение приходит в последнюю минуту.
Пуффи кинулся за Фредди и застал того перед зеркалом, что странно, посмотреть в таком виде на себя не всякий бы решился. Что до преследователя, более слабый человек бежал бы в страхе. Покупая бороду, его друг явно предпочел количество качеству. Вероятно, продавец предложил что-нибудь в духе Ван Дейка, как у самых высоких дипломатов, но загнанный олень всегда предпочтет дух викторианских романистов. Тот, кого Пуффи так долго искал, мог явиться в их лежбище, и Уилки Коллинз с собратьями приняли бы его как родного, возможно — спутав с Уитменом.
— Фредди! — крикнул Пуффи.
— Привет, — сказал Фредди, с трудом отдирая бороду.
— Дери посильней.
— Не могу, очень больно. Чем-то таким присобачили…
— Ладно, не в том суть. Хорошо, что я тебя нашел! Еще четверть часа — и мы бы опоздали!
— Куда?
— Поменять билеты.
— Как, еще раз?
— Конечно. Помнишь, я говорил, что дядя — в Холрок-мэнор? Я думал, там роскошная гостиница, где он услаждается пивом, шампанским, ликерами. Но это не так.
— А как?
— Он в санатории. Какой-то сумасшедший доктор держит их на режиме. Дядя туда лег, чтобы угодить женщине, которая сравнила его с бегемотом.
— Правда, похож!
— Да, на той фотографии, но это давно, а сейчас он живет на яблочном соке, томатном, ананасовом, апельсиновом, не говоря о петрушечьем, на тертой морковке, отваре калия и супе из водорослей. Кроме того, его каждый день подвергают effleurage, petrissage и другим пыткам.
— Чтоб мне треснуть!
— Ничего, ничего. Дай мне твой билетик, а я дам тебе свой, и все в порядке. Подумать страшно, я тебя чуть не погубил, из самых лучших побуждений!
Фредди погладил бороду, как-то странно колеблясь.
— Знаешь, — сказал он, — если твой дядя потеряет стоун-другой, он все равно толще дяди Родни. Мне очень важно выиграть. Я должен пятьдесят фунтов ясновидящему букмекеру, который считает, что, если я их не отдам, что-нибудь со мной случится.
Пуффи за неимением бороды погладил подбородок.
— Вот что, — сказал он не сразу, — пятьдесят фунтов я дам.
То, что было видно сквозь заросли, внезапно осветилось, словно кто-то улыбался кому-то из-за стога.
— Пуффи! — воскликнул Фредди. — Неужели дашь?
— Для друга не жалко.
— Себе в убыток!..
— А радость, старик, а радость?
Прибежав наверх, он кинулся к ответственному Трутню, попросил кое-что изменить — и тот нахмурился.
— Сколько можно! — сказал он. — Значит, теперь у тебя Блистер, а у Фредди — Проссер?
— Да, да.
— Именно так?
— Так, так.
— Хорошо, я на вас извел целую резинку.
В эту минуту швейцару удалось привлечь внимание Пуффи.
— Вас спрашивают, мистер Проссер, — сообщил он.
— А, это мой дядя! Где он?
— Прошел в бар.
— Естественно. Дай ему коктейль, — сказал Пуффи еще одному Трутню. — Я сейчас.
Сверкая радостью, он спустился вниз. Как и при Ватерлоо, все чуть не сорвалось, но он победил и ликовал. Резервируя столик, он не пел, но это как бы входило в солнечную улыбку и сияющий взор. Выйдя в холл, он удивился, увидев там последнего Трутня.
— Ты не в баре?
— Я там был.
— Не нашел его?
— Нашел.
Пуффи показалось, что тон у него какой-то странный.
— Знаешь, — сказал Трутень, — я сам люблю шутки, но есть и предел.
— Что?
— Нельзя же выставлять на бега борзую!
— О чем ты?
— О том, что этот шар — не твой дядя.
— Да дядя он!
— Ничего подобного.
— Его фамилия Проссер.
— Это верно.
— Он подписался «Дядя Хорес».
— Очень может быть. Но он тебе не дядя, а пятиюродный брат. Видимо, в детстве ты называл его дядей, он старше, но это ничего не меняет. Если ты всего этого не знал, прости за грубость. Тогда тебя надо пожалеть. Его дисквалифицировали, победил лорд Блистер. Возьми себя в руки. Здесь нельзя.
Пуффи не был в этом уверен. Ему казалось, что тошнить может везде.
Перевод с английского Н. Трауберг
Беседа в «Привале рыболова» вертелась вокруг искусства, и кто-то спросил, стоит ли смотреть фильм «Прекрасная Вера, или Превратности судьбы», который шел в «Нежных грезах».
— Конечно, стоит, — сказала мисс Постлвейт, наша милая и бойкая барменша, посещавшая все премьеры. — Там сумасшедший профессор хочет превратить одну девицу в краба.
— Превратить в краба? — удивились мы.
— Да. Он собрал кучу крабов, растолок, выварил какой-то гормон и собирался впрыснуть ей в спинной мозг, но тут ворвался Джек Фробишер. Сами понимаете! Ее зовут Вера Далримпл.
— А зачем он…
— Ну, кто захочет, чтобы любимую девушку превратили в краба!
