— Нет, вы только взгляните! — воскликнул Леон. — Что за чудная девчонка, и как она гордится своим сокровищем! Да ты просто богачка, моя милая, — у тебя целый рубль!
— Надеюсь, она нигде его не стянула, — ворчливо заметила старая графиня, входя в комнату.
При таком незаслуженном оскорблении Анелька от стыда и негодования на время лишилась дара речи. Она поспешно убрала монету обратно в кошелек, с мучительной горечью сознавая при этом, что те счастливые мгновения, память о которых неизгладимо запечатлелась в ее душе, не оставили никакого следа в сердце Леона. Чтобы очистить себя от подозрения, девушка, заметив устремленные на нее взоры, смущенно пролепетала:
— Разве пан Леон не помнит, что сам подарил мне этот рубль два года назад в саду?
— О чем ты, девочка? — со смехом воскликнул Леон. — Неужели ты всерьез думаешь, что я в состоянии запомнить всех красоток, которым когда-то дарил деньги? Впрочем, я склонен тебе верить: ты не стала бы хранить так долго этот несчастный рубль, не будь он для тебя реликвией. Но не нужно делать этого, детка, — деньги существуют для того, чтобы их тратить.
— Прошу тебя, прекрати паясничать, — нетерпеливо оборвала брата Констанция. — Я люблю эту девушку и не позволю ее дразнить. Она знает все мои привычки лучше, чем кто бы то ни было, и способна развеять самое дурное настроение своим очаровательным пением.
— Спой нам что-нибудь, милашка, — немедленно потребовал Леон, — а я подарю тебе еще рубль, новенький и блестящий.
— Спой сейчас же! — приказала Констанция повелительным тоном.
Анеля больше не в силах была сдержать свое горе и разочарование. Услыхав приказ госпожи, она уткнулась лицом в ладони и отчаянно зарыдала.
— С чего это ты вдруг расплакалась? — удивилась Констанция. — Разве ты не знаешь, что я не переношу слез? Я требую, чтобы ты немедленно исполнила мое приказание!
Сказалась ли в этот миг с детства приобретенная привычка рабски повиноваться малейшим капризам хозяев, или в девичьем сердце вдруг взыграла оскорбленная гордость, — как бы то ни было, но Анелька тут же прекратила плакать. Наступила короткая пауза, воспользовавшись которой, графиня-мать с ворчанием покинула покои дочери. Анелька выбрала для исполнения тот самый псалом в честь Девы Марии, который пела тогда в саду. Начав пение, она одновременно возносила в душе пламенную молитву, прося у Неба успокоения духа и избавления от владеющих ею мятежных страстей. Ее искренность и страстность придавали исполнению небывалую выразительность, не оставившую равнодушными обоих слушателей. Когда она умолкла, брат и сестра долгое время не могли проронить ни слова, словно приходя в себя. Леон расхаживал по комнате со скрещенными на груди руками. Что тронуло его сердце? Жалость к бесправной рабыне или другое, более нежное чувство? Из последующих его слов трудно было сделать однозначный вывод.
— Дорогая Констанция, позволь просить тебя об одном одолжении, внезапно произнес молодой человек, остановившись подле сестры и почтительно поднеся к губам ее ручку.
Констанция вопросительно посмотрела брату в глаза.
— Отдай мне эту девушку.
— Это невозможно!
— Нет, я серьезно, — продолжал Леон. — Видишь ли, я хочу подарить ее моей будущей жене. В придворной капелле князя, ее отца, как раз не хватает солирующего сопрано.
— Ты ее все равно не получишь, — упрямо ответила Констанция.
— Но я же не прошу у тебя эту девку в подарок. Давай меняться. Взамен нее я отдам тебе очаровательного негритенка — совсем черного. Если бы ты знала, как дамы в Париже и Санкт-Петербурге выпрашивали его у меня! Но я оставался непреклонен. Я даже княжне, моей невесте, отказал.
— Нет-нет, — продолжала упорствовать Констанция, — мне будет так одиноко без моей Анельки, я к ней привыкла.
— Глупости! Деревенских девок полно, а вот где ты возьмешь чернокожего слугу с зубами белее слоновой кости и ослепительнее жемчуга? К тому же он большой оригинал. Ручаюсь, ты не сможешь перед ним устоять. Половина провинции сойдет с ума от зависти. Слуга-негр — это последний крик моды, да еще ты первой во всем воеводстве заимеешь арапа среди прислуги.
Последний довод оказался неотразимым.
— Ну, ладно, — сдалась Констанция, — скажи только, когда ты собираешься ее забрать?
— Сегодня в пять часов, — ответил Леон и, весело насвистывая, вышел из комнаты. Вот к каким последствиям привело Анелькино пение гимна Пречистой. Констанция приказала ей немедленно собираться в дорогу с новым хозяином, проявив при этом не больше эмоций, чем при расставании, скажем, с комнатной собачкой или попутаем.
Девушка повиновалась молча. Чувства переполняли ее сердце до такой степени, что при первой возможности она выскользнула в сад, стремясь остаться в одиночестве и выплакаться вдали от посторонних глаз. Держась одной рукой за пылающий лоб, а другую прижимая к сердцу, она брела, куда глаза глядят, пока не очутилась вдруг на берегу ручья. Нащупав кошелек, она достала заветный рубль, намереваясь швырнуть его в воду, но тут же убрала обратно, не в силах расстаться с единственным своим сокровищем. Она чувствовала, что, лишившись его, окончательно осиротеет. Горько рыдая, девушка бессильно прислонилась к стволу дерева, уже бывшего однажды безмолвным свидетелем ее слез.
Мало-помалу ураган страстей, бушевавший в груди Анели, уступил место трезвому рассудку. Итак, сегодня ей предстоит покинуть этот дом и в дальнейшем жить под другой крышей и служить другой госпоже. О, унижение! Вечное унижение! Ну что ж, по крайней мере, жизнь ее хоть как-то изменится. Мысль о грядущих переменах заставила девушку поскорее вернуться в замок — не стоило в последний день пребывания в его стенах навлекать на себя гнев молодой хозяйки — мадемуазель Констанции.
Анелька едва успела облачиться в свое самое нарядное платье, как явилась Констанция с маленькой шкатулкой в руках. Из нее она извлекла несколько красивых разноцветных лент и собственноручно вплела их в волосы девушки, чтобы на новом месте крепостная своим внешним видом не посрамила прежней хозяйки. А когда Анелька, склонясь к ногам молодой госпожи, благодарила ее за подарок, произошло неслыханное: Констанция снизошла до того, что поцеловала на прощание свою уже бывшую служанку в лоб. Даже Леон окинул Анелю откровенно восхищенным взглядом. Подоспевший слуга отвел ее к карете, показал, куда сесть, и вскоре она уже мчалась по тракту в сторону Радополя.
Впервые в жизни Анеля ехала в настоящей карете. Голова у нее быстро закружилась — так стремительно мелькали за окошком деревья и поля, но постепенно она привыкла, свежий воздух охладил ее жар, и остаток путешествия Анеля проделала в сравнительно приятном расположении духа. И вот, наконец, экипаж вкатился в просторный двор Радопольского замка, резиденции некогда богатого и могущественного рода польских магнатов, ныне порядком обнищавшего. Даже Анельке было ясно, что в будущем браке сочетаются деньги, с одной стороны, и знатность, с другой.
Князь Пеляжский, владелец замка, готовясь к свадьбе дочери, помимо других новшеств, устроил певческую капеллу, для управления которой выписал из Италии опытного капельмейстера, синьора Джустиниани. Сразу по прибытии Леон представил Анельку музыканту. Тот попросил ее пропеть несколько гамм и без околичностей объявил голос девушки превосходным.
В Радополе к Анеле относились с несколько большим почтением, чем в Ольгогроде, хотя и на новом месте приходилось часто подчиняться капризам новой госпожи, так что порой времени для чтения оставалось еще меньше. Чтобы утешиться, она отдавала все свое внимание вокальным упражнениям, занимаясь по нескольку часов кряду каждый день. Под руководством итальянца ее природные способности быстро развивались. Помимо религиозной музыки, он научил ее начаткам оперной. Как-то раз Анелька спела оперную арию в таком безупречном стиле, что синьор Джустиниани, очарованный до глубины души, разразился бурными аплодисментами, в волнении забегал по комнате и, не находя других слов для похвалы певице, несколько раз воскликнул:
— Примадонна! Примадонна!
Уроки пришлось прекратить. День свадьбы княжны был уже назначен, после чего она и Леон должны были отправиться во Флоренцию и взять Анелю с собой. Увы! В груди девушки по-прежнему горело чувство, причинявшее ей невыносимые страдания. Она презирала себя за слабость, но все равно продолжала любить Леона. Любовь ее была так сильна, что сопротивляться ей у бедной Анели не находилось сил. То была первая любовь юного и невинного существа — любовь невысказанная и безнадежная.
Анельку очень беспокоила судьба ее приемных родителей. Однажды старый князь, растроганный ее пением, ласково спросил девушку о доме и родных. Она ответила, что осталась сиротой и была взята на воспитание доброй супружеской четой, из объятий которой ее исторгли насильно. Очевидная привязанность Анельки к старому пасечнику и его жене так тронула князя, что он сказал:
