Три часа спустя телеграммы летали вокруг него, словно бомбы. Он и не знал, что приносится низшими орудиями власти в жертву высшим и что высшие не станут щадить его чувств. По словам телеграмм, он сильно превысил свою власть и не представил рапортов о событиях. Поэтому — тут он бросился в гамак — он должен доставить обратно экипаж «Галиотиса». Он должен послать за этими людьми и если это не удастся, то спрятать свое достоинство в карман и самому отправиться за ними. У него нет никакого права на то, чтобы заставлять похитителей жемчуга принимать участие в войне. Он ответит за это.
На следующее утро телеграммы желали узнать, нашел ли он экипаж «Галиотиса». Его следовало найти, освободить и кормить — кормить должен он — до того времени, пока его можно будет отослать на военном судне в ближайший английский порт. Если достаточно долго оскорблять человека высокими словами, посылаемыми поверх морского дна, следствием могут явиться важные события. Губернатор поспешно послал в глубь страны за своими пленниками, которые были в то же время и солдатами, и никогда полк милиции не был так доволен, что силы его уменьшаются. Никакая сила, кроме страха смерти, не могла заставить этих сумасшедших людей носить мундир. Сражаться они не желали, а только дрались между собой, поэтому милиция не пошла на войну, а осталась в селении, чтобы урезонивать новый отряд. Осенняя кампания потерпела фиаско, но зато англичан привели к губернатору. Весь отряд отправился охранять их, и волосатые враги, вооруженные пращами и трубками, радовались в лесах. Пятеро человек из экипажа умерли, но двадцать два, со следами укусов пиявок на ногах, выстроились перед верандой губернатора. На некоторых из них была бахрома вместо брюк, у других бедра были опоясаны материей с веселенькими рисунками. Они отлично расположились на веранде губернатора, а когда он вышел к ним, набросились на него. Когда потеряешь жемчуга на семьдесят тысяч фунтов, свое жалованье, свое судно и всю одежду и проживешь восемь месяцев в рабстве, вдали от малейших признаков цивилизации, то поймешь истинное значение независимости, потому что станешь счастливейшим из созданий — «естественным человеком».
Губернатор сказал им, что они дурные люди, а они попросили поесть. Когда он увидел, как они едят, и вспомнил, что дозорные суда прибудут только через два месяца, он вздохнул. Экипаж «Галиотиса» разлегся на веранде и сказал, что теперь они пансионеры губернатора. Седобородый человек, толстый и лысый, единственная одежда которого состояла из куска зеленой и желтой материи, обмотанного вокруг бедер, увидел в гавани «Галиотис» и громко закричал от радости. Остальные столпились у перил веранды, отбросив в сторону камышовые стулья. Они указывали на пароход, жестикулировали, говорили свободно, не стесняясь. Отряд милиции уселся в саду губернатора. Губернатор удалился в свой гамак (все равно как ни быть убитым — в стоячем или лежачем положении), а его женщины визжали в комнатах с закрытыми ставнями.
— Он продан? — сказал седобородый человек, указывая на «Галиотис». Это был мистер Уардроп.
— Не годится, — сказал губернатор, покачивая головой. — Никто не приходил покупать.
— Однако он взял мои лампы, — сказал шкипер.
На нем были штаны, покрывавшие только одну ногу, а взгляд блуждал по веранде. Губернатор дрожал. На виду были складные стулья и письменный стол шкипера.
— Конечно, они все очистили, — сказал мистер Уардроп. — Мы взойдем на борт и составим список. Взгляните. — Он взмахнул руками по направлению к гавани. — Мы… жить… там… теперь! Поняли?
Губернатор улыбнулся с облегчением.
— Он рад этому, — задумчиво проговорил один из матросов. — Я не удивляюсь.
Они пошли толпой к гавани — отряд милиции шел за ними — и сели в первую попавшуюся лодку, то была лодка губернатора. Потом они исчезли за бульварками «Галиотиса», и губернатор вознес молитву, чтобы они нашли себе занятие там.
Первым делом мистер Уардроп отправился в машинное отделение, пока другие расхаживали по хорошо памятной им палубе, они слышали, как он благодарил Бога за то, что вещи остались такими, какими он оставил их.
Испорченные машины стояли нетронутыми, ничья неискусная рука не дотрагивалась до подпорок, стальные клинья в кладовой заржавели изрядно, и — самое прекрасное — сто шестьдесят тонн хорошего австралийского угля в ларях не уменьшились.
— Я не понимаю этого, — сказал мистер Уардроп. — Ведь каждому малайцу известно назначение меди. Они должны были бы снять трубы. К тому же сюда заходят китайские джонки. Тут прямо вмешалось Провидение.
— Вы так думаете? — сказал сверху шкипер. — Здесь был, однако, один вор и унес все мои вещи.
Шкипер говорил не всю правду, потому что под полом его каюты, добраться куда можно было только с помощью долота, лежали деньги, никогда не приносившие процентов, — запас про черный день. Это были соверены, ходящие по всему свету, сумма их достигала более ста фунтов.
— Он не тронул меня! Возблагодарим Господа за это, — сказал мистер Уардроп.
— Он взял все остальное, взгляните.
За исключением машинного отделения «Галиотис» был систематически ограблен с одного конца до другого, в каюте шкипера остались очевидные следы пребывания грязного сторожа, водворенного тут, чтобы регулировать грабеж. На судне не хватало хрустальной и фаянсовой столовой посуды, матрацов, кухонных ковров, стульев, всех лодок и медных вентиляторов. Все это было унесено вместе с парусом и со снастями, причем оставлено было только самое необходимое.
— Это он, должно быть, продал, — сказал шкипер. — Остальные вещи, я думаю, у него в доме.
Все, что можно было взять, пропало. Фонари с правого и левого бортов, стопа у мачты, тиковые решетки с люков, подвижные рамы палубы, ящик капитана с морскими картами, фотографии, подставки, бинокли, двери кают, резиновые кухонные маты, ящик с точильным камнем и плотничьими инструментами, пемза, швабры, все лампы из кают и кладовых, все кухонные принадлежности, флаги и ящик из-под флагов, часы, хронометры, среди других пропавших вещей оказались компас и судовой колокол.
На досках палубы виднелись большие царапины в тех местах, где тащили тяжелый груз. Часть его, должно быть, упала по дороге, так как перила на борту были сбиты и погнулись, а боковые доски поломаны.
— Это губернатор, — сказал шкипер. — Он продавал по частям.
— Возьмем гаечные ключи и лопаты и перебьем их всех, — кричал экипаж. — Потопим его, а жену задержим.
— Тогда нас самих перебьет этот черный полк — наш полк. Что случилось на берегу? Наш отряд поставили лагерем на берегу.
— Отрезали нас, вот и все. Пойдите узнайте, что им нужно. У вас есть штаны?
Губернатор был грозен на свой особый лад. Он не желал, чтобы экипаж «Галиотиса» появлялся на берегу в одиночку или целыми партиями, и предложил обратить судно в военную тюрьму. Они должны дожидаться — так объяснил он с набережной шкиперу, подъехавшему в шлюпке, и дожидаться там, где находятся, пока не явится военное судно. Если хоть один из них ступит на берег, весь отряд откроет огонь, а он не задумается пустить в дело обе городские пушки. Ежедневно им будет присылаться пища в лодке под вооруженным конвоем. Шкипер, обнаженный по пояс, мог только воспользоваться веслами, скрежеща зубами, а губернатор воспользовался случаем и в горьких выражениях отомстил за все, написанное в телеграммах, высказав свое мнение о нравственности и манерах экипажа. Шлюпка в полном молчании вернулась к «Галнотису», и шкипер вскарабкался на палубу с побледневшими щеками и посиневшими ноздрями.
— Я так и знал, — сказал мистер Уардроп, — и пищу они нам будут давать плохую. Мы будем получать бананы утром, в полдень и вечером, а на фруктах недалеко уедешь, немного наработаешь. Мы знаем это.
Тут шкипер выругал мистера Уардропа за его легкомыслие, остальные проклинали друг друга, «Галиотис», путешествие и все, что знали или могли припомнить. Они молча уселись на пустой палубе, и глаза у них горели. Зеленая вода гавани словно смеялась над ними. Они смотрели на опоясанные пальмами горы внутри страны, на белые дома на дороге к гавани, на ряд мелких парусных судов на берегу, на солдат, с тупым видом сидевших вокруг двух пушек, и, наконец, на синюю полосу горизонта. Мистер Уардроп погрузился в думы и царапал на полу палубы воображаемые линии необрезанными ногтями.
— Я ничего не обещаю, — проговорил он наконец, — потому что не знаю, что могло произойти с машинами. Но вот судно, а вот мы.
При этом раздался легкий, недоверчивый смех, мистер Уардроп нахмурился. Он вспомнил, что в те дни, когда он носил штаны, он был главным механиком на «Галиотисе».
— Гарланд, Мекези, Нобль, Гэй, Наутон, Фише, О’Хара, Трумбулль.
— Здесь, сэр! — Инстинкт повиновения вызвал обычный ответ.
