Джил покачала головой, закрываясь ладонью. Когда она убрала ладонь, Конрад увидел ее мокрое от слез, перекошенное лицо. Она едва слышно прошептала:
— Я этого больше не вынесу.
— Пожалуйста, не плачь. Прости меня.
Изумленно:
— Конрад, что ты вообще здесь забыл?
Тот поначалу даже не понял:
— Забыл?
Обвиняюще:
— Тебе же предлагали условное освобождение на поруки!
— Я… мы ведь уже сто раз говорили на эту тему. — Все это время до Конрада доносилось пыхтение Ротто: «Ух… ах… ух… ах… сладкая моя… крошка… давай… давай… давай…» — Как же я мог согласиться? Я ведь ни в чем не виноват! Они хотели, чтобы я признал свою вину!
— Да! — Глаза Джил блестели страхом и гневом. — Да! Вину в легком проступке!
— В легком проступке?! Меня обвинили в том, что я угрожал людям физической расправой! — возразил Конрад. — А я ни на кого не нападал! Это они напали на меня! Я только защищался. Защищал себя и свое имущество.
— Но ведь ты перепрыгнул через ограждение, Конрад! Это чужая территория! Да вдобавок еще ты… — Джил опустила взгляд, качая головой и сознавая, что бесполезно начинать все сначала. Потом снова посмотрела на мужа; по ее лицу опять текли слезы. — Ну, ладно, Конрад, допустим, ты ни в чем не виноват… Но чего ты добился, настаивая на своей невиновности? Зачем нужен этот суд? Тебе же предлагали условное освобождение! Тебе готовы были пойти навстречу! А ты? Я тебя не понимаю!
Между тем со стороны Ротто доносилось: «Да, крошка… да, крошка… да, крошка… да, крошка…»
Джил то и дело беспокойно поглядывала в сторону. Не выдержав ее слез, Конрад смягчился:
— Ты права — я ничего не выиграл. Я был уверен, что присяжные в любом случае оправдают меня — я же ни в чем не виноват. Я и сейчас уверен в своей невиновности. Но меня осудили, и я проиграл. Я потерял многое. Но кое-что у меня осталось. Я сохранил честь, я не продал душу.
Джил скептически:
— Душу?! Ну конечно, похлопаем ей! Мы за нее очень рады! А твоя душа, случайно, не задумывалась над тем, что будет с женой, детьми?
— Джил, да я об этом только и думал! Но когда наступит время, я посмотрю Карлу и Кристи в глаза и скажу им: «Я — невиновен. Меня осудили несправедливо. Я не примирился с ложью, и пришлось сесть в тюрьму. Но я пошел туда с чистой совестью и вышел таким же».
Джил невесело рассмеялась. Потом снова покачала головой и заплакала.
Ротто продолжал:
— Не останавливайся, крошка… давай… давай… давай… давай…
— Пожалуйста, ну не плачь, — умолял Конрад в телефонную трубку.
Именно умолял — только вконец очерствевшее мужское сердце устоит перед слезами женщины.
— Ты что, считаешь, что детям так лучше? — Джил говорила слабым, дрожащим голосом. — А их души? Думаешь, так им лучше? Неужели ты хочешь, чтобы они знали про тебя? Про то, что ты сидишь в тюрьме? Что обвинен в уголовном преступлении? Ради бога, Конрад! Неужели ты думаешь, что сделал им большое одолжение?
Ротто сначала пыхтел: «Ух… ух… ух…» — а потом протяжно застонал: «А-а-а… у-у-у… а-а-а…»
Конрад отвел взгляд и опустил голову. У него будто почву из-под ног выбили. Вдруг все — и логические рассуждения, и принципы, и душа — все показалось пустым. Даже мысли о душе превратились в банальный самообман. Его душа, если таковая вообще существует, теряла последнюю ниточку, связывавшую его со всем, что было хорошего и разумного в его жизни. Конрад поднял голову и посмотрел на Джил. Она тихо всхлипывала, все еще прижимая трубку к уху.
Боковым зрением Конрад заметил огромного Ротто, встававшего со стула. Господи, наконец-то уходит. Конрад с облегчением выдохнул. И тут почувствовал, как его хлопнули по плечу. Он поднял голову. Ротто смотрел на него сверху вниз и улыбался. Сидевшему Конраду он показался просто огромным.
— Привет, Конрад, — сказал Ротто. — Как делишки, приятель?
В мозгу у Конрада вспыхнула тревожная мысль; он почувствовал, как горячая волна стремительно растекается по всему телу, накрывая его с головы до ног. Он ничего не ответил. Отвернулся и попытался сосредоточиться на лице Джил. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?» Этот громила… он… знает его имя! Как? Зачем? Хотя ясно зачем! Десяти дней в Санта-Рите хватило, чтобы уяснить: ни один молоденький новичок ни за что не пожелал бы привлечь внимание такого, как Ротто!
Конрад смотрел на Джил, не отрываясь. Она плакала, что-то говорила, но он не понимал ни слова.
— Ну хотя бы спроси его, Конрад! — Джил о чем-то просила. Но о чем? Спросить кого? Что-то там про адвоката… про Майнита… Конрад совершенно потерял нить разговора. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?» Конрада лихорадило, сердце вот-вот выскочит из груди. О чем это говорит Джил? О Майните? Об адвокате Майните? Адвокат Майнит в два счета проглотил его жалкие сбережения, эти две тысячи девятьсот, скушал и глазом не моргнул. И теперь адвокату Майниту никакой Конрад Хенсли не нужен.
— Так ты спросишь? — добивалась ответа Джил.
— Спрошу, — сказал Конрад.
— Ведь не спросишь. Просто так говоришь, лишь бы меня успокоить.
Так оно и было. Он говорил так, лишь бы успокоить жену. Конрада до того ошеломили слова громилы Ротто, что он не в состоянии был думать о чем-либо другом. Наконец Конрад придумал, о чем спросить:
— У тебя получилось отправить книгу?
Джил так посмотрела на него, словно хотела сказать: «Какая еще книга? Какое она имеет отношение к нашему разговору?»
— «Стоики в игре», — напомнил Конрад. — Получилось переслать? — Это был очередной шпионский триллер англичанина Люциуса Тумса, автора, который ему особенно нравился.
Джил вздохнула:
— Да, я ее переслала. Вернее, не я, а книжный магазин, еще неделю назад. Между прочим, в тридцать долларов обошлось, плюс доставка.
Тюремные правила запрещали передавать заключенным книги иначе, чем через книжные магазины или издательства, которые в таком случае сами упаковывали и отправляли бандероль.
Конрад заметил ее раздражение, но продолжал:
— Мы сидим в камерах часами, а потом нас ведут в комнату, что-то вроде комнаты отдыха, где мы тоже сидим. С ума можно сойти. Есть местная библиотека — книги развозят на тележке, — но там сплошной мусор. — Он говорил, но нервы его были на пределе. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?»
— Я отправила книгу, отправила. И все-таки, Конрад… Ты должен что-нибудь предпринять, должен. Поговори! Поговори с мистером Майнитом!
Конрад открыл было рот, но так ничего и не произнес, а только сделал глубокий вдох и кивнул.
— Только не надо кивать мне, — упрекнула его Джил. — Конрад, я тебя не понимаю. Я не понимаю, что с нами вообще происходит. Я тут говорила с мамой… Она считает, что мне вообще не стоит тебя ждать. Но я буду ждать, Конрад, буду! И все же… неужто нет ни малейшей надежды?
«Ждать? О чем это она?» — не понял Конрад. И вдруг до него дошло. В Калифорнии уголовное преступление является достаточным основанием для развода без всяких разбирательств. Ему стало тошно.
Конрад попробовал улыбнуться:
— По правде говоря, я даже не знаю. Не знаю, есть ли какая надежда или нет. Я принял решение. Может, то было и неправильное решение. Но я его принял и оказался здесь. Поверь мне, я в самом деле не знаю, чего теперь можно ожидать. Я люблю тебя, Джил, люблю Карла, Кристи, и я поступил так, как мне подсказала совесть. Хочется верить, что какой-то смысл в этом все же есть.
На глаза Джил набежали слезы, а губы и подбородок задрожали — она опять заплакала.
— Джил, я вовсе не ищу сочувствия. Я сказал то, что думаю; больше мне пока нечего сказать. — Конрад поднял было руку, но тут же беспомощно уронил ее.
Джил все еще беззвучно всхлипывала, когда в трубке раздался голос охранника, объявившего, что время свидания истекло. А Конраду казалось, что прошло минуты две от силы. И все это время они говорили… о чем! о хубаюхе!
Поднеся трубку как можно ближе, Конрад сказал:
— Передай Карлу и Кристи, что говорила со мной, хорошо?
Джил кивнула.
— Скажи им, что я очень-очень люблю их. И скучаю по ним.
Джил снова кивнула. Конрад молча смотрел на жену. Но взгляд его выражал скорее не тоску, а беспомощность.
— Увидимся через неделю. — И сам почувствовал, что сказал это неуверенно, как будто спрашивая.
Джил молча кивнула. Конрад:
— Я люблю тебя, Джил, дорогая!
Джил нежно прошептала в трубку:
— Я тоже люблю тебя!
Повесив трубку, она все сидела и смотрела на мужа, плотно сжав губы.
Что они означают, эти плотно, как будто в отчаянии, сжатые губы? Что ему обо всем этом думать? Конрад послал Джил воздушный поцелуй и, все еще не выпуская телефонную трубку, сделал вид, что обнимает ее. Она послала ему ответный поцелуй, однако губы ее так и остались плотно сжатыми. Джил повернулась, собираясь уходить, и у Конрада возникло ужасное предчувствие, что он не увидит ее в следующее воскресенье, вообще никогда больше не увидит. Что ждет его в будущем, кроме общей комнаты? Где мир съеживался до самых примитивных инстинктов, где не оставалось места рассуждениям о справедливости, а уж тем более о душе. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?»
