— Ну…
— Разве не так? — гневно спросила она.
— Да, но люди будут оплакивать сам замысел, а не его воплощение.
— Им будет не хватать именно воплощения, которое они считают настоящим. И если они так считают, значит, так и есть, а ты, милок, глуп еще, — парировала маменька.
— Бесполезно, — сказал Эд и снова повернулся к Энни. — Послушай, Энни, это твоя свекровь, и ее не могут звать маменькой Перкинс. Она твоя свекровь.
Он медленно и весомо чеканил слова.
— Было бы неплохо, — подхватила его мысль Энни. — Мне это по душе.
— И я бы не отказалась, — сказала маменька. — Со мной и не такое бывало.
— Ну что, теперь мы договорились? — вмешался Эд, удивившись своему внезапному успеху. — Энни, она твоя свекровь?
— Да.
— И вы вовсе не маменька Перкинс, ведь так, мадам?
— Это что — какой-то сговор, игра или загадка? — спросила Энни, глядя на маменьку.
Маменька улыбнулась.
— Если тебе нравится так думать, то да.
— Но послушай… — возразил Джо.
— Заткнись, Джо. Ты все испортишь.
И Эд тут же обратился к Энни и маменьке:
— Так, повторим все сначала. Она твоя свекровь, и ее зовут маменька Тиллер.
— Маменька Тиллер, — повторили они.
— Давай-ка потолкуем с глазу на глаз, — сказал Джо и вытащил Эда в коридор.
Там он прижал его к стене и стал грозить ему кулаком.
— Ты что, совсем сдурел? Я не желаю, чтобы она здесь оставалась. Мне нужно от нее избавиться. Ты только подыграл Энни. Теперь она на стороне этой старой ведьмы!
— Подыграл? Ну ты и псих. Наоборот, я помог ей, им обеим. И вот благодарность!
Эд попытался вырваться.
— Утром пришлю тебе счет.
Он гордо зашагал по коридору.
Джо не сразу решился вернуться в комнату. «О боже, — молил он, — помоги мне».
— А, это опять ты, — сказала маменька, закатывая банку с солеными огурцами.
В полночь и за завтраком гостиная снова была пуста. Во взгляде Джо заиграло лукавство. Он посмотрел на радиоприемник и провел по нему дрожащей рукой.
— Не прикасайся! — закричала жена.
— Ого, — удивился он. — Так это здесь она прячется по ночам, а? Здесь! Вот ее гроб, здесь эта проклятая старая кровопийца будет спать до завтрашнего дня, пока ее не выпустят отсюда по расписанию!
— Не трогай радио, — истошно завопила жена.
— Сейчас я с ней разделаюсь.
Он схватил приемник.
— Как убить ведьму? Серебряной пулей в сердце? Распятием? Волчьей отравой? Или достаточно нацарапать крест на мыльнице? Как ты считаешь?
— Отдай!
Энни бросилась к нему, чтобы выхватить приемник. В беспощадной схватке они перетягивали из стороны в сторону электрическую коробку, вклинившуюся между ними.
— Вот так! — крикнул Джо.
Он швырнул радиоприемник на пол. А потом стал топтать и пинать, пока не раздробил на мелкие обломки. Набросившись на чудом уцелевшие лампы, он подхватил их с пола и расколошматил вдребезги. После этого он смел все осколки в мусорное ведро, а жена неистово металась по комнате, обливалась слезами и билась в истерике.
— Она мертва, — торжественно провозгласил он. — Мертва! Черт побери! Я ее прикончил.
Его жена заснула в слезах. Он пытался ее успокоить, но она была настолько взвинчена, что даже не позволила к себе прикоснуться. Она тяжело переживала смерть.
Утром она не сказала ему ни слова. В холодном отчуждении он съел свой завтрак, рассчитывая, что к вечеру все уладится.
На работу он опоздал. Пройдя между рядами машинисток, которые усердно стучали по клавишам, он заспешил по длинному коридору и наконец оказался в приемной своего офиса.
Бледная секретарша стояла у стола, прижав ладони к губам.
— Ох, мистер Тиллер, как хорошо, что вы пришли, — выдавила она. — Там, — указала она на дверь, ведущую к нему в кабинет, — ужасная назойливая старуха. Заявилась прямо сюда и… — Подбежав к порогу, она распахнула дверь настежь. — Вот, полюбуйтесь!
У Джо внутри все перевернулось. Он перешагнул порог кабинета и захлопнул дверь. Развернувшись, он столкнулся нос к носу со старухой, которая ожидала его появления.
— Как вы сюда попали? — возмутился он.
— Прежде всего, доброе утро, — рассмеялась маменька Перкинс, сидя в его вращающемся кресле и чистя картошку; ее аккуратные черные туфельки поблескивали в лучах солнца. — Заходи. Я решила, что твои служебные дела нужно привести в порядок. И уже начала работать в этом направлении. Теперь мы компаньоны. У меня богатый опыт в деловой сфере. Я спасла немало компаний, которым грозило банкротство, немало супружеских пар, оказавшихся на грани разрыва, немало человеческих жизней. Ты как раз мой клиент.
— Вон отсюда, — сказал он без всякого выражения, практически не раскрывая рта.
— Ну же, парень, выше нос. Мы в два счета поправим твои дела. Позволь старушке пофилософствовать, и она подскажет тебе, как…
— Вы слышали, что вам сказано? — резко перебил он. — Неужели недостаточно того, что вы доставили мне массу неприятностей дома?
— Кто? Я? — Она покачала головой. — Скажешь тоже! Я же никогда не бывала у тебя дома!
— Это ложь! Вы пытались разрушить наши отношения с Энни!
— В этой конторе я работаю уже полгода, — сообщила она.
— Раньше я вас здесь не видел.
— Да я на одном месте не сижу. Так, наблюдаю. Заметила, что дела у тебя идут неважно, и надумала дать тебе пару дельных советов. Как раз то, чего тебе не хватает.
И вдруг он понял, в чем дело. Маменек было две. Одна здесь, а другая дома. Две? Нет, их миллион. В каждом доме — своя. И ни одна из них не знает о существовании других. Все они разные, как будто созданы отдельным сознанием тех, кто далеко.
— Все ясно, — сказал он. — Значит, берешь на себя мои обязанности, преследуешь меня, ведь так, старая чертовка?
— Ну и выражения, — фыркнула она, раскатывая пухлыми руками желтоватое тесто для пирога на его зеленом гроссбухе.
— Кто? — зарычал он.
— Ты о чем?
— Кто этот предатель, который работает в нашей конторе? — завопил он. — Кто здесь тайком слушает вашу передачу?
— Много будешь знать — скоро состаришься, — ответила она, посыпая тесто корицей из его чернильницы.
— Момент!
Ринувшись из кабинета, он чуть не снес дверь, выскочил в приемную, пробежал мимо своей секретарши и оказался в просторном зале, где сидели машинистки.
— Внимание! — замахал он руками.
Стук прекратился. Десять машинисток, а с ними и другие конторские служащие подняли головы от блестящих черных пишущих машинок.
— Послушайте, — крикнул он. — Где здесь радио?
В конторе воцарилась тишина.
— Все слышали вопрос? — возмутился он, обводя их безумным взглядом. — Здесь есть радиоприемник?
Тишина наполнилась тревогой.
— Я отмечу денежной премией и никогда не уволю ту, которая скажет мне, где здесь радио, — объявил он.
Хрупкая светленькая машинистка подняла руку.
— В женском туалете, — всхлипнула она. — Когда у нас перекур, мы тихонько его включаем.
— Да хранит вас Бог.
Выбежав в коридор, он бросился к женскому туалету.
— Есть там кто-нибудь? — крикнул он.
Ответа не последовало. Тогда он отворил дверь.
Радио стояло на подоконнике. Он схватил его, вырывая провода. Ему казалось, будто это кишки какого-то кровожадного зверя. Распахнув окно, он швырнул туда приемник. Где-то послышался крик. Радио, как бомба, взорвалось множеством осколков, ударившись о крышу ближайшего здания.
Он захлопнул окно и вернулся в свой кабинет. Там никого не было. Схватив со стола чернильницу, он тряс ее до тех пор, пока чернила не потекли на пол.
По дороге домой он размышлял над тем, что сказал своим сотрудникам. Больше никаких радиопередач, предупредил он их. Кто посмеет принести радиоприемник, будет тут же уволен. Уволен! Похоже, они все поняли.
Он поднялся вверх по лестнице и остановился.
Из его квартиры доносился шум вечеринки. Он различил смех жены, звон бокалов и звуки музыки, на фоне которой слышалась болтовня гостей.
— О маменька, ты уникум!
— Пеппер, ты где?
— Папа, я здесь!
— Флаффи, давай сыграем в бутылочку!
— Генри, Генри Олдрич, поставь тарелку на место, пока не разбил!
— Джон, Джон!
— Хелен, шикарно выглядишь…
— А я и говорю доктору Тренту…
— Знакомьтесь. Это доктор Кристиан, а…
— Сэм, Сэм Спейд, это Филипп Марлоу…
— Привет, Марлоу.
— Здорово, Спейд.
Послышался громкий хохот, перезвон бокалов и какой-то сумбур, а потом опять болтовня.
Джо прислонился к стене. У него на лице выступила испарина. Он стиснул себе шею, чтобы не закричать. Все эти голоса. Такие знакомые. Очень знакомые. Где же он мог их слышать? Это друзья Энни? Но у нее нет друзей. Ни одного. Он не сумел вспомнить ни единого голоса. А эти имена, чужие, но до боли знакомые?
