– Как-никак, они должны выдержать несколько тысяч морских миль, – серьезно сказал господин Кокс.
Дело было поручено Истмену. Оно могло стоить и несколько сот и несколько тысяч фунтов. Как выяснилось, все переволновались и были теперь склонны к некоторой щедрости, в том числе и Пичем.
Пока все обстояло благополучно – настолько благополучно, что Пичем даже удивился, когда несколько дней спустя к нему явился овцевод и признался, что он больше не может участвовать в деле, так как все наличные деньги, какие он только может собрать, необходимы ему для военных поставок. Изрядно поторговавшись, Пичем взял на себя его пай и, таким образом, оказался владельцем двух седьмых всего предприятия. Это была неожиданная удача.
Однако вслед за этим из морского ведомства поступили тревожные вести.
Вестником опять оказался Истмен, встретивший Кокса в каком-то ресторане. По словам маклера, у его друга статс-секретаря задним числом возникли сомнения относительно договора. В определенных кругах ему предложили создать инженерную комиссию для осмотра купленных судов. До сей поры статс-секретарь всячески отклонял это предложение, но ныне изъявил желание хотя бы лично осмотреть объект сделки. Теперь все зависело от того, удастся ли оттянуть осмотр хотя бы до тех пор, когда ремонтные работы будут уже в полном разгаре.
Это известие послужило причиной того, что Пичем вернулся домой накануне пикника со всеми признаками телесного недомогания и слег в постель, требуя грелок и ромашки.
Целая неделя прошла в томительных переговорах. Они были весьма затруднены тем обстоятельством, что Кокс никому не давал своего адреса. Когда его спрашивали, он заявлял, что как раз в настоящий момент переезжает.
Все участники предприятия взапуски носились из своих квартир в доки и обратно. Ремонтные работы подвигались медленно. В чреве «Красавицы Анны» плотников ожидали сюрпризы, от которых у них волосы встали дыбом. Внутренности «Юного моряка» привели людей в содрогание. А состояние «Оптимиста» было таково, что инженеры никак не могли решить, можно ли приставить стремянку к его стенке, не подвергая опасности жизнь рабочих.
Корабельные конторы и всевозможные сплетники в районе доков подливали масла в огонь. Во время обеденных перерывов корабельные плотники и не думали молчать о своих открытиях; все предупреждения Истмена о том, что они по сути дела совершают государственную измену, встречались хохотом. Плотники были насквозь пропитаны ядом социализма.
Постепенно становилось ясно, что ремонт обойдется в пять-шесть тысяч фунтов.
На этой неделе Пичем случайно встретил Кокса у Истмена. Пичем пригласил маклера поужинать в семейном кругу. Теперь более чем когда-либо все зависело от Кокса. Впрочем, у Кокса был абсолютно уверенный вид.
За этим ужином, на котором присутствовал также Истмен, Кокс познакомился с Полли. Персик произвела на него сильное впечатление. Он был заядлый юбочник и притом из тех, кто постоянно себя за это грызет.
Пичем исподволь разузнал о всевозможных его похождениях, которые сплошь протекали в самых низших слоях общества и ежеминутно могли стать предметом судебного разбирательства. Эти сведения, получи он их своевременно, уже сами по себе заставили бы Пичема воздержаться от сотрудничества с Коксом. Коммерсанты, имеющие иные интересы, кроме деловых, ненадежны. При нынешнем положении дел приходилось, однако, принимать Кокса таким, каков он есть.
В этот ветер Полли превзошла себя. Она занимала Кокса как светская дама. После кофе она даже села за рояль и спела своим славным, чуточку дребезжащим голоском патриотическую песенку.
В результате Кокс так разошелся, что не пожелал идти домой после ужина и уговорил Истмена и даже Пичема наведаться вместе с ним в два-три кабака. Он надел набекрень свою серую велюровую шляпу, на его впалых серых щеках вспыхнул нездоровый румянец. Господин Пичем шел рядом с ним точно за чьим-то гробом. С гораздо большей охотой он отправился бы в доки, где за значительную сверхурочную плату производились ночные работы.
В кабаке Кокс вел себя как настоящий распутник, а не как деловой человек. За все платил он.
На следующее утро он сообщил, что Хейл из морского ведомства официально принял суда «Красавица Анна», «Юный моряк» и «Оптимист» без предварительного осмотра и отдал распоряжение о выплате КЭТС трех тысяч фунтов.
Ибо чем человек живет? Себе подобных
Он душит, мучит, травит весь свой век.
Живет он под властью мыслей злобных
И позабыл, что он сам человек.
Вот тем и живет человек на земле,
Что жизнь свою влачит во зле!
Финал «Трехгрошовой оперы»
В Лондоне существовал ряд однотипных лавок, в которых товары продавались дешевле, чем где бы то ни было. Они назывались д-лавки, что означало «дешевые лавки»; однако кое-кто, преимущественно лавочники, расшифровывал это сокращение как «дутые лавки». В этих лавках можно было приобрести необыкновенно дешево любой предмет – от лезвия для безопасной бритвы до квартирной обстановки; в общем и целом, дело было поставлено солидно. Неимущее население охотно покупало в д-лавках, владельцы же других лавок и мелкие ремесленники страшно возмущались ими.
Лавки эти принадлежали господину Мэкхиту. У него было еще несколько имен. Но в качестве владельца лавок он именовался исключительно Мэкхитом.
Вначале этих лавок было всего несколько – две-три в районе моста Ватерлоо и с полдюжины дальше к востоку. Торговали они весьма бойко, так как цены в них были действительно вне конкуренции. Добыть столь дешевые товары совсем не так легко, и господину Мэкхиту, прежде чем думать о расширении, пришлось сперва проделать трудную, полную опасностей организационную работу.
Помимо всего, эта работа требовала чрезвычайной осторожности. Никто не знал, из каких источников господин Мэкхит снабжает свои лавки и каким образом он достает столь дешевые товары.
Мэкхиту ничего не стоило доказать людям, ломавшим себе голову над этим вопросом, что как в Лондоне, так и в провинции постоянно разоряются маленькие лавки, которые закупают вполне доброкачественные товары по местным ценам, а потом, в день своего банкротства, радырадешеньки, если кто-нибудь купит их по любой цене. «Жизнь жестока, – говаривал господин Мэкхит, – мы не имеем права быть мягкими».
Он любил выражаться, пышно. Однако он не всегда мог доказать безупречное происхождение своих товаров. Кроме того, такие случайные закупки едва ли могли надолго обеспечить чуть ли не десяток лавок столь удивительно дешевыми товарами.
В торговой части города существовала еще одна лавка, не входившая в систему д-лавок; в ней можно было приобрести предметы старины, драгоценности и антикварные книги по более высокой цене, но все же весьма выгодно; про эту лавку говорили, что она также принадлежит господину Мэкхиту и что с ее чистой прибыли он финансирует д-лавки. Это было, впрочем, маловероятно, и к тому же оставался открытым вопрос, откуда он добывает товары для этой лавки.
Летом 19.. года господин Мэкхит, к удовольствию прочих владельцев лавок, основательно запутался в делах и принужден был обратиться за помощью к Национальному депозитному банку.
Обследование, произведенное банком, показало, однако, что Мэкхит – здоровая фирма. В особенности здоровой была признана система, по которой каждая отдельная лавка работала вполне самостоятельно и лишь условно могла называться собственностью господина Мэкхита. Мэкхит понял, что многие маленькие люди стремятся главным образом к самостоятельности. Они ни за что не хотели отдавать внаем свою рабочую силу, подобно рядовым служащим и рабочим, но добивались того, чтобы им была дана возможность рассчитывать исключительно на собственные деловые качества. Их отталкивало унылое уравнителъство. Они готовы были работать больше других, но зато желали и больше зарабатывать. Кроме того, они не хотели, чтобы кто-нибудь ими командовал или разговаривал с ними свысока.
Господин Мэкхит в нескольких газетных интервью высказался по поводу своего чрезвычайно важного открытия – тяги человека к самостоятельности.
Он назвал эту тягу древнейшим инстинктом человеческой природы, высказав, однако, предположение, что современный человек, человек технической эпохи, воодушевленный повсеместным беспрецедентным триумфом разума над природой и обуреваемый неким как бы спортивным духом, склонен доказывать себе и окружающим свое превосходство над прочими. Это честолюбие господин Мэкхит считал явлением в высокой степени нравственным, ибо оно, принимая форму все удешевляющей конкуренции, приносило пользу всему человечеству в целом. В наше время маленький человек стремится принять участие в конкуренции больших людей. Исходя из этого, деловому миру не остается ничего иного, как подчиниться этому веянию времени и использовать его в своих интересах. Не вопреки человеческой природе должны мы действовать, восклицал господин Мэкхит в своих статьях, привлекших к себе всеобщее внимание, но в согласии с ней.
