— Ты всегда была очень добра к старикам, — сказал Ингмар. Голос его звучал резко и грубо, хотя произносил он приветливые слова. Больше Ингмар ничего не прибавил, и между ними воцарилось молчание. Барбру тоскливо глядела вперед на дорогу. «Ужасно, как мы еще далеко, — думала она. — Нам идти еще полчаса, и все это время я должна смотреть как он страдает. И я ничем не могу помочь ему. Будет только хуже, если я скажу ему правду. Тогда он опять свяжет свою жизнь со мной. Никогда в жизни я не переживала таких тяжелых минут!»
Она старалась шагать быстрее, и все-таки обоим казалось, что они страшно медленно продвигаются вперед. Тяжелые мысли, как оковы, опутывали их и мешали идти.
Наконец они дошли до ворот, ведущих во двор. Здесь Ингмар подошел к Барбру.
— Я хочу воспользоваться случаем и обсудить с тобой один вопрос, — сказал он, — потому что, если ты не согласишься, мы едва ли еще когда-нибудь встретимся. Я хотел предложить тебе взять назад прошение о разводе.
Голос Ингмара звучал очень холодно, и смотрел он не на Барбру, а на лежащую перед ним усадьбу. Он кивал постройкам, которые, казалось, задумчиво глядели на него слуховыми окнами и маленькими окошечками. «Да, все они смотрят на меня, — пробормотал он. — Им, наверное, интересно посмотреть, не научился ли я, наконец, следовать Божьему пути».
— Сегодня я много думал о будущем, — громко сказал Ингмар. — Мне не следует бросать такого человека, как Барбру, говорил я себе. Я должен заботиться о ней, но в обычном смысле мужем и женой мы быть не можем. И я хотел спросить тебя, не захочешь ли ты поехать со мной в Иерусалим и вступить там в колонию. Это очень славный народ, и там много людей из нашей деревни, так что ты не почувствовала бы себя там чужой. — Ингмар замолчал, выжидая, что она ему ответит.
— Ты хочешь из-за меня бросить усадьбу?
— Я хочу только поступить справедливо, — сурово произнес Ингмар, и она вся похолодела от его тона.
— Ты уже лишился там одного глаза, и мне говорили, — что ты вынужден был вернуться на родину, чтобы окончательно не ослепнуть.
— Об этом не стоит, — сказал Ингмар. — Все будет хорошо, если только поступать по справедливости.
Барбру снова подумала, что ей следует сжалиться и сказать ему правду. Сердце ее разрывалось, но она сумела промолчать. «Нет, я не навлеку на него такого несчастья, — подумала она. — Лучше пусть пути наши разойдутся, иначе мне придется покончить с собой».
И, так как она молчала, Ингмар сказал:
— Теперь мы должны надолго проститься, Барбру.
— Да, — отвечала она и протянула ему руку. И когда Ингмар, пожал ее, дрожь пробежала по его телу. С минуту казалось, что он готов обнять Барбру.
Тогда она сказала:
— Я пойду и скажу Ингмару-сильному, что ты пришел.
— Да, пойди скажи ему, — резко произнес Ингмар и выпустил ее руку.
Ингмар-сильный лежал на кровати в своей комнате. Он не испытывал никакой боли, но сердце его билось слабо, и дыхание с каждой минугой становилось все труднее. «Да, я несомненно умру сегодня», — думал он.
Старик лежал один, не выпуская из рук своей скрипки. Время от времени Ингмар-сильный тихо касался струн, и тогда ему казалось, что он слышит целые мелодии и даже песни. Но, когда вошли пастор с доктором, он отложил скрипку и заговорил с ними о тех чудесных событиях, которые случались с ним в жизни. Рассказы эти касались, главным образом, Ингмара-старшего и маленьких лесных волшебников, которые долго были доброжелательны к нему. Но с тех пор, как Хелльгум срубил розовый куст возле дома Ингмара-сильного, все пошло иначе. Маленькие духи перестали охранять его, и с ним случались всевозможные несчастья.
— Поверьте, господин пастор, я даже обрадовался, когда сегодня ночью ко мне пришел Ингмар-старший и сказал, что мне можно больше не смотреть за его усадьбой и я могу отправиться на покой.
Ингмар-сильный был настроен очень торжественно, и было видно, что он твердо убежден в приближении своего смертного часа. Пастор произнес несколько слов о том, что он совсем не выглядит больным, но доктор, который осмотрел его и послушал, как бьется сердце, произнес очень серьезно:
— Нет-нет, Ингмар-сильный знает, что говорит. Он не напрасно ждет своей смерти.
Когда вошла Барбру и накрыла старика парадным одеялом, он слегка побледнел.
— Наступает конец, — сказал он и погладил Барбру по руке. — Спасибо тебе и за это, и за все остальное. Прости, что я был так суров с тобой в последнее время.
Барбру заплакала. В ее сердце было так много горя, что она плакала легко. Старик еще раз погладил ее по руке и попрекнул за слезы.
— Ингмар скоро придет? — спросил он.
— Он уже пришел, — ответила Барбру. — Я пошла вперед, чтобы сказать тебе об этом.
При входе Ингмара старик с трудом приподнялся и протянул ему руку.
— Добро пожаловать на родину! — сказал он.
Ингмар опечалился, взглянув на него.
— Я не думал, что ты так огорчишь меня, — сказал он. — Я только что вернулся и застаю тебя умирающим.
— Не сердись на меня за это, — проговорил старик, словно оправдываясь. — Ты ведь помнишь, что Ингмар-старший обещал позвать меня, как только ты вернешься из паломничества.
Ингмар присел на край постели. Старик гладил его руку, но долго не произносил ни слова. Видно было, как тяжело ему это дается. Лицо его еще больше побледнело, и дыхание вырывалось тяжелым свистом.
Барбру вышла из комнаты, и тогда он начал расспрашивать Ингмара.
— Как ты доехал? — спросил он, пристально глядя на Ингмара.
— Хорошо, — отвечал Ингмар и погладил его по руке в ответ. — Путешествие прошло благополучно.
— Прошел слух, что ты привез с собой Гертруду?
— Все в порядке, она приехала со мной и выходит замуж за моего двоюродного брата, Бу Монсона.
— Тебя это не огорчает, Ингмар?
— Нет, меня это не огорчает, — ответил Ингмар твердым голосом.
Старик пытливо посмотрел на него и покачал головой. Многое во всей этой ситуации казалось ему непонятным.
— Что это у тебя с глазом? — спросил он.
— Я лишился его в Иерусалиме, — быстро ответил Ингмар.
— Ты и этим доволен? — полюбопытствовал старик.
— Ты знаешь, Ингмар-сильный, что Господь всегда требует залога, когда хочет наградить кого-нибудь большим счастьем.
— А он наградил тебя большим счастьем?
— Да, — отвечал Ингмар, — я могу исправить зло, которое причинил.
Умирающий беспокойно заметался.
— Тебе больно? — спросил Ингмар.
— Нет, меня мучит беспокойство, — тихо произнес старик.
— Скажи мне, что с тобой.
— Ты ведь не будешь лгать мне, чтобы я умер с миром? — нежно спросил старик. Ингмар сидел смущенный. Он потерял все свое самообладание и разразился слезами. — Скажи мне лучше правду, — продолжил старик.
Ингмар быстро справился со слезами.
— Я не могу не плакать, когда теряю такого друга, каким ты был мне всегда.
Старик слабел все больше, холодный пот выступил у него на лбу.
— Ты так недавно вернулся, Ингмар, что я не знаю, слышал ли ты, что говорят об усадьбе.
— Да, — отвечал Ингмар, — слухи о том, на что ты намекаешь, дошли ко мне в Иерусалим.
— Я должен был лучше приглядывать за тем, что ты мне доверил, — сказал старик.
— Я скажу тебе одно, Ингмар-сильный. Ты неправ, если думаешь о Барбру что-нибудь дурное.
— Я — неправ? — спросил старик.
— Да, — твердо произнес Ингмар. — Хорошо, что я вернулся. Теперь около нее будет человек, который сумеет ее защитить.
Ингмар-сильный хотел что-то возразить, но в это время в комнату вошла Барбру, которая готовила в зале кофе для гостей и слышала весь разговор. Она быстро подошла к Ингмару, словно желая ему что-то сказать, но в последнюю минуту раздумала; вместо этого она наклонилась к старику и спросила, как он себя чувствует.
— Мне стало лучше после того, как я поговорил с Ингмаром, — ответил он.
— Да, хорошо поговорить с ним, — тихо сказала Барбру и, отойдя от кровати, села к окну.
После этого все увидели, что Ингмар-сильный готовится к смерти. Он лежал, сложив руки и закрыв глаза. Все сидели молча, чтобы не нарушить его покоя.
Мысли старика непрестанно обращались к тому дню, когда умирал Ингмар-старший. Ингмар-сильный видел перед собой комнату в том виде, какой она была, когда он вошел проститься с другом. Тут он увидел детей, которых спас его хозяин; в его последние минуты они сидели у него на кровати. При этой мысли у старика стало тепло на сердце. «Видишь, Ингмар-старший, у тебя все-таки было передо мной преимущество, — прошептал он, так как он знал, что товарищ его юности был в этот час поблизости. — Священник и доктор здесь, и твое одеяло покрывает меня, но на моей постели не сидит дитя».
