Между взглядами, которые киномагнат кидает на таможенного шпиона во время плавания на океанском лайнере, когда у него в каюте лежит ожерелье его супруги ценою в пятьдесят тысяч, и взглядом, которым он его удостаивает в своем кабинете, на суше, убежденный, что ожерелье тоже на суше, прослеживается тонкое, но вполне ощутимое различие. В случае с мистером Лльюэлином различие было скорее ощутимым, чем тонким. Обращенный к Монти взор был полон такой неприкрытой свирепости и вражды, что даже его собеседник, целиком поглощенный своей душевной травмой, заметил произошедшую в директоре «Супербы» перемену. Это был уже не прежний весельчак и балагур, разливавшийся соловьем в курительной «Атлантика» и сыпавший комплиментами по поводу художественного мастерства, достигнутого на ниве прикуривания сигарет и опрокидывания в себя виски. Тип, сидящий напротив Монти, походил на вредного брата того человека. Монти стало не по себе.
— Ээ… Здравствуйте, — нерешительно проговорил он.
— Ну, — ответил мистер Лльюэлин.
— Я вот… решил к вам зайти, — сказал Монти.
— Ну, — повторил мистер Лльюэлин.
— И вот… пришел, — сказал Монти.
— За каким чертом? — спросил мистер Лльюэлин. Вопрос мог бы быть сформулирован в более вежливой форме. Монти с ходу придумал несколько вариантов, как можно преподнести ту же мысль в более любезной и изящной манере. Однако вопрос прозвучал, и нужно было на него отвечать.
— Я хорошенько все взвесил, — сказал он, — и надумал подписать контракт.
Мистер Лльюэлин перебросил сигару из левого угла рта в правый.
— Да? Я тоже все взвесил. В моем кабинете ты ничего подписывать не будешь.
— А где вы хотите устроить подписание? — живо откликнулся Монти.
Сигара мистера Лльюэлина пропутешествовала в обратном направлении, выиграв по сравнению с предыдущим забегом долю секунды.
— Послушай, — сказал он, — выкинь-ка ты этот контракт из головы.
— Как это выкинуть?
— Никаких контрактов ты не получишь, — произнес мистер Лльюэлин, доходчиво разъясняя свою мысль.
Монти растерялся:
— Мне казалось, на корабле вы говорили…
— Мало ли что я говорил на корабле!
— Я полагал, вы хотите, чтобы я работал у вас экспертом по постановочной части.
— Нет, не хочу.
— Не хотите, чтобы я был экспертом по постановочной части?
— Не хочу даже, чтобы ты мыл посуду в буфете, — во всяком случае, в «Супербе».
Монти показалось, что тема себя исчерпала. Он потер нос. После мрачных раздумий в голове его витал некоторый туман, тем не менее он начал смекать, что на этом рынке его услуги вряд ли найдут применение.
— А-а?
— Нет, — отрезал мистер Лльюэлин. Монти поскреб подбородок.
— Ясненько.
— Рад за тебя.
Монти потер нос, поскреб подбородок и почесал левое ухо.
— Усвоил, — произнес он.
Мистер Лльюэлин промолчал. Он взглянул на Монти, точно на жучка в салате, и опять запустил сигару учебным галопом.
— Усвоил, — повторил Монти. — А как насчет Амброза?
— Кого?
— Амброза Теннисона.
— А что с ним?
— Вы примете его на работу?
— А как же!
— Вот здорово!
— Он может взобраться на Эмпайр-стейт-билдинг и прыгнуть вниз, — ответил мистер Лльюэлин. — Я ему оплачу потраченное время.
— Правильно ли я понимаю, что Амброз вам тоже не нужен?
— Абсолютно правильно.
— Ясно.
Монти потер нос, поскреб подбородок, почесал левое ухо и потер носок одного ботинка о задник второго.
— Тогда что ж… честь имею.
— Надеюсь, ты сумеешь отсюда выбраться, — сказал мистер Лльюэлин. — Дверь позади. Поверни ручку.
Техника, позволяющая выбраться из кабинета президента «Супербы», и впрямь оказалась простой и незамысловатой, как и пообещал хозяин, и хотя у Монти было такое чувство, словно силач огрел его по голове мешком с песком, процедура ухода прошла у него без затруднений. Оставшись в одиночестве, мистер Лльюэлин поднялся со стула и принялся расхаживать взад и вперед по комнате, выражая удовлетворение всеми своими тремя подбородками. У него было такое ощущение, будто он стер в порошок гремучую змею, а ничто так не повышает жизненного тонуса, как магический эффект, возникающий при стирании змеи в порошок.
Он по-прежнему вышагивал по кабинету, когда ему доложили о приходе Мейбл Спенс, но даже то обстоятельство, что Мейбл явилась с контрактом, который не замедлила сунуть ему на рассмотрение, — документ, щедро уставленный печатями, был подготовлен одним из владельцев крупнейшей юридической фирмы Нью-Йорка, а проверен и одобрен двумя остальными, — не сумело погасить в его глазах озорные искорки и лишить стан упругости. Будь у него выбор, он предпочел бы себе иную долю, чем состоять работодателем Реджи, но он уже давно смирился с мыслью, что выбора у него нет. Реджи, как он решил про себя, был той горькой пилюлей, которая прилагается к банке варенья. С невозмутимым, если не сказать, великодушным видом он скрепил документ своей подписью.
— Спасибо огромное, — сказала Мейбл, когда из кабинета удалились четверо свидетелей, затребованных по ее настоянию. — Теперь я за Реджи спокойна. Хоть ты и лучше прочих, Ганга Дин,[86] ручаюсь, ни единой лазейки ты не отыщешь.
— А кто это ищет лазейку? — вопросил мистер Лльюэлин не без возмущения в голосе.
— Всякое бывает. Я просто хотела сказать: приятно сознавать, что у тебя ничего не получится. Если когда-нибудь возникнет надобность в хороших юристах, Айки, очень тебе рекомендую. Эти люди — сама скрупулезность и прилежание. Ты бы лопнул от смеха, если бы видел, как они бились над пунктом о штрафных санкциях. Никак не могли угомониться. Зато, когда с делом было покончено, получилось, что Реджи запросто обдерет тебя как липку за причиненный ему материальный ущерб, если ты запамятуешь нежно поцеловать его на ночь или подоткнуть одеяло. Потрясающая работа, — подытожила Мейбл, пряча контракт в косметичку с беззаботной игривостью, от чего мистер Лльюэлин только поморщился. — Ну да ладно, а у тебя что слышно? Ты уже виделся с Реджи?
— Нет. Ума не приложу, куда он запропастился. По логике, вот уже полчаса, как он должен быть здесь.
— Ах, да. Ну, конечно. Он задержался, чтобы поговорить со своей кузиной, мисс Баттервик.
— Чего ради? Это не его дело…
— Впрочем, это неважно. Ему удалось пронести ожерелье.
— Откуда ты знаешь?
— Я рядом стояла, когда он проходил таможню. Все прошло без сучка, без задоринки.
— А куда он засунул эту штуковину?
— Понятия не имею. Он у меня жутко скрытный.
— Ну хорошо, будем надеяться…
Его замечание прервал телефонный звонок. Он снял трубку.
— Это Реджи? — поинтересовалась Мейбл.
Мистер Лльюэлин сухо кивнул. Он сосредоточенно слушал. И по мере того, как он слушал, глаза его медленно вылезали из орбит, а лицо приобретало тот багровый оттенок, который бывает лишь в минуты величайших потрясений. Вскоре он залопотал нечто нечленораздельное.
— Боже мой, Айки, что стряслось? — встревожилась Мейбл Спенс. Она недолюбливала свояка, однако когда налицо явные признаки апоплексического удара…
Мистер Лльюэлин положил трубку и бессильно откинулся на спинку стула. Он хрипло дышал.
— Твой Реджи звонил!
— Слава тебе Господи!
— Черта с два, — уточнил мистер Лльюэлин. У него заплетался язык. — Знаешь, что он учудил?
— Что-нибудь гениальное?
Лльюэлина затрясло. Сигара, которая до той поры висела, прилепившись к кончику нижней губы, свалилась ему на колени.
— Гениальное! Ну да, гениальнее некуда. По его словам, он долго ломал голову, как бы ему похитрее пронести ожерелье, и наконец додумался запихнуть его в плюшевого Микки Мауса, который принадлежит этому Бодкину. Теперь ожерелье у Бодкина!
Ярость, клокотавшая в нутре Гертруды возле таможенных постов, продолжала бушевать вовсю, когда она добралась до «Пьяццы», заказала номер, поднялась к себе в комнату и сняла шляпку. Ее, мирную по натуре, могли вывести из себя только продажные и предвзятые хоккейные судьи, когда те заявляли, что она была вне игры, когда ее там и в помине не было. Но даже у самой кроткой девушки повалит огонь из ноздрей, если ее изводить так, как сейчас.
Нахальство Монтегю Бодкина, который после всего случившегося спокойно всучил ей Микки Мауса и удрал, прежде чем она в знак презрения запулила в него прекрасной мышью, причиняло ей чуть ли не физическую муку. Она взяла из рук коридорного стакан с холодной водой, но мысли ее были далеки от холодной воды. Еще прежде она успела выяснить у дежурного, в каком номере остановился Монти, и теперь твердила про себя, что как только этот малыш в униформе куда-нибудь сгинет, она спустится по лестнице — номер Монти был всего этажом ниже — и вручит ему Микки по всей форме. Вкладывая того в руки Монти, она намеревалась пронзить его красноречивым взглядом, вполне достаточным, чтобы поставить на место и довести до неразвитого сознания, каков его статус в глазах Г. Баттервик, члена английской женской сборной по хоккею.
