— Мы-то войска не боимся, напрасно ты нас поносишь! — пробормотал Игнат таким же плаксивым голосом. — Но когда солдаты придут, надо знать, что делать!
— А бояться нам и впрямь нечего, — продолжал Петре, — войско идет сюда, только чтобы нас припугнуть.
— Верно говоришь, Петрикэ! — запальчиво воскликнул Тоадер Стрымбу. — Нет у них права поднять на нас оружие, ведь и мы солдатами были, сами знаем, что и как!
А Николае Драгош, как бывший сержант, добавил, что даже если офицеры прикажут открыть огонь, солдаты будут стрелять не в крестьян, а в воздух, либо, может, и вовсе не подчинятся приказу и перейдут на сторону своих отцов и братьев.
— Вашими устами да мед пить… — недоверчиво пробормотал Серафим Могош. — Но только надеяться на это нам нельзя, потому как через несколько часов или того раньше запрудят село солдатские роты и жандармы, тогда увидите, как они будут нас избивать и пытать.
Петре признал, что Серафим прав. Солдаты сами не будут стрелять в крестьян, но приведут обратно жандармов и господ.
— Нет! Нет!.. Не пустим мы сюда войска! — крикнул Петре. — Нечего войскам делать в нашей деревне! Нам они не нужны!.. Пусть сидят в городе и охраняют там господ, а мы себя сами убережем.
Собственный крик ожесточал и распалял Петре, как будто он пререкался с невидимым врагом. Крестьяне, которые толпились вокруг, еще тяжело дыша после свалки в корчме, громко подбадривали его, стараясь подбодрить себя, доказать самим себе свою силу и отвагу. Те, что дорвались до выпивки, уже не выходили из корчмы, распевая во все горло удалые песни и честя Бусуйока и мироедов.
— Все — и мужики и парни — пусть соберутся на околице села! — резко и отрывисто, как в армии, приказал Петре.
Ему пришлось несколько раз повторить, чтобы никто не приходил с пустыми руками, а каждый бы вооружился, чем сможет, хотя бы железными вилами.
— Ну, а дальше, как бог захочет! — пробормотал он, осеняя себя крестным знамением.
6
— Сейчас, дорогой Григорицэ, мы расстаемся, — сказал Балоляну, как только поезд прибыл на станцию Костешть. — Послушайся моего совета — оставайся пока здесь и жди вестей от меня. Надеюсь, что до вечера нам удастся усмирить все села, включая вашу Амару, и ты сможешь поехать туда, ничем не рискуя. Вот так, дорогой. Ну, до свидания!.. Будьте здоровы, господин Херделя! — закончил он и растроганно пожал обоим руки.
Пухлое лицо Балоляну побледнело, и даже голос изменился от волнения. С важным, почти мрачным видом спустился он на перрон. Майор Тэнэсеску, командир приданной префекту воинской части, усатый и бровастый, с пронзительным взглядом и резким голосом, вытянулся перед Балоляну и отрапортовал, что, согласно приказам, полученным как непосредственно от командующего дивизией, генерала Дадарлата, так и от командира полка, он передает себя в распоряжение префекта.
— Какими воинскими силами вы располагаете, господин майор? — осведомился Балоляну.
— Один батальон усиленного состава военного времени и артиллерийская батарея с шестью орудиями! — отчеканил офицер.
Префект сухо поблагодарил и осмотрелся. На перроне, кроме нескольких офицеров, находилась только большая группа беженцев. Балоляну подошел к ним, решив, что не мешает расположить их к себе и к своей партии.
— Господа, мы прибыли, чтобы восстановить порядок, и мы его восстановим без промедления! Прошу вас, окажите нам доверие и помогите, проявив немного терпения.
Полковник Штефэнеску, приехавший этим же поездом, не успокоился, пока не попросил шепотом майора Тэнэсеску не забывать о нем, так как только на него, майора, он возлагает все надежды. Полковник считал, что ему очень повезло, — по-видимому, бог смилостивился над ним, раз поручил именно Тэнэсеску командовать воинской частью. Они были давними однокашниками и как раз в доме Тэнэсеску укрывались от мужиков дочери Штефэнеску да и он сам, после того как крестьяне прогнали его из усадьбы.
Л. Ребряну
«Восстание»
Со станции префект, в сопровождении представителей прокурорского надзора и Тэнэсеску, быстро проследовал в примэрию. Волостной начальник доложил все имеющиеся у него данные о положении в восставших селах. Картина оказалась весьма безотрадной, тем более что, судя по всему, крестьяне намеревались оказывать упорное сопротивление. Сведения были, разумеется, почерпнуты от лиц, бежавших или изгнанных из усадеб и, следовательно, до смерти напуганных силой, напористостью и жестокостью повстанцев. Несмотря на это, Балоляну, хотя и дрожал в душе, внешне сохранял спокойствие и уверенность.
— Во всяком случае, мы будем действовать без спешки и не поддаваясь слепому гневу. Мирному населению мы несем мир. В отношении остальных примем меры принуждения. Мы не желаем кровопролития, но там, где это будет необходимо, пустим в ход оружие без малейшего колебания. Это наша основная линия, господин майор и господа прокуроры.
Затем, расстелив на столе карту уезда, они снова обсудили маршрут, разработанный еще вчера в префектуре Питешти. Балоляну решил, что он вместе с главным прокурором поедет в коляске, во главе колонны войск. Майор возразил, что префект не должен подвергать себя такой опасности, и предложил принять меры предосторожности, предписанные уставом. Балоляну охотно согласился не рисковать и принял предложение майора: усиленный патруль под командованием офицера предварительно проведет в селах разведку и принудит мужиков с уважением встретить представителей законной власти…
Григоре Югу, который остался на станции вместе с Титу Херделей, сразу же окружили многочисленные знакомые, которые с опечаленными физиономиями наперебой выражали ему свое искреннее соболезнование. Григоре заметил среди них Исбэшеску.
— Да подойдите ближе, расскажите мне наконец, что случилось!
— Здравия желаю, господин Григорицэ! — растерянно пробормотал бухгалтер. — Вы уж меня простите за то, что я не осмеливался… Правда, здесь есть еще кое-кто из наших, кому чудом удалось спастись из когтей душегубов!
Григоре даже не заметил, что рядом с Исбэшеску стояли унтер-офицер Боянджиу и сборщик налогов Бырзотеску. Меньше чем за сутки на Югу обрушилось столько горестных новостей, что в душе у него все перевернулось. И все-таки, по существу, он еще не знал ничего определенного. Сведения он получал от людей, которые тоже знали обо всем лишь по слухам, от третьих лиц. Неуверенность мучила его хуже, чем самая жестокая, но достоверная правда. Он и рвался сейчас в Амару главным образом для того, чтобы точно узнать, что случилось. Ему казалось, что вместе с определенностью он обретет и душевный покой.
Они пошли вместе, и по дороге Григоре попросил своих спутников рассказать ему все, что они знают. Начал Бырзотеску, но до того подробно стал повествовать о своем бегстве, что Григоре пришлось его перебить. Боянджиу пожаловался на то, что его жена осталась среди мужиков. А как она его умоляла увезти ее хоть куда-нибудь. Если с ней что случилось, это останется на его совести до самой смерти… Затем он рассказал, как бунтовщики обезоружили и прогнали его. Не желая выставлять себя в невыгодном свете, Боянджиу заблаговременно состряпал героическую версию: как только в Руджиноасе заполыхал пожар, он помчался туда и, согласно уставу, принял все необходимые меры, чтобы помешать огню распространяться дальше. К несчастью, он натолкнулся на злонамеренное сопротивление крестьян, кроме того, не хватило воды, так что не удалось спасти почти ничего. Но он, по крайней мере, сумел напасть на след злоумышленников-поджигателей. Утром он доложил об этом старому барину, и тот приказал закрыть на все глаза, чтоб еще больше не разъярять крестьян. Боянджиу не успел даже передохнуть, как ему сообщили, что в Леспези тоже подожжена усадьба и совершены еще более страшные злодеяния. Тогда же ему дали знать, что горит и усадьба Козмы Буруянэ. Он решил немедленно навести порядок любой ценой, даже если бы для этого пришлось пойти на кровопролитие. Стало очевидно, что бандиты действуют до определенному плану и речь идет о самом настоящем заговоре. Неподалеку от корчмы он встретил толпу крестьян, на вид тихих и смирных. Он вошел в эту толпу и…
Григоре Юга терпеливо слушал Боянджиу, пока тот не рассказал всю свою историю. Так он, по крайней мере, узнал, как начались беспорядки. Остальное он надеялся услышать от Исбэшеску. Впрочем, об убийстве Мирона Юги все узнали именно от Исбэшеску. Добравшись до Костешти в крестьянском платье, тот стал героем дня. Ему пришлось, по крайней мере, раз двадцать рассказывать местным господам об ужасных событиях, происшедших в Амаре. Волостной начальник тут же официально сообщил новость в префектуру, смертельно напугав Боереску, а от него ее узнал уже весь город. Градоначальник предложил Исбэшеску кров в собственном доме и раздобыл для него у помощника судьи костюм, который Исбэшеску, стремясь подольше сохранить мученический венец, надел, однако, не сразу, а лишь сутки спустя.
