— Почему роскошь? Для кого?..
Ответа не последовало. Мне показалось, что раздался звук, будто ногой раздавили резиновый мешок с водой, но и этот звук был заглушен страшным шумом — видимо, трубка обо что-то сильно стукнулась, и после этого я уже не слышал ничего. Только какой-то глухой звук, точно в ящике копошится собачонка… почудилось, наверно?.. я, конечно, не думаю, что он и в самом деле покончил с собой, но… что же делать? Если он действительно повесился, меня, как последнего человека, с которым он общался, полиция возьмет в оборот — семь потов сойдет. Возьмет в оборот — это точно, но какое лучше всего дать объяснение? Сплошная нелепица. Может быть, так сказать: все произошло оттого, что я был бесчувственной свиньей? Самым убедительным объяснением для полиции будет такая схема: я шантажом довел бедного человека до самоубийства. Ничего не поделаешь — для подобных людей это — единственное логическое объяснение причины и следствия. Да, отомстил он мне что надо. Так ловко, что я даже не понял, что он мстит… нет, он, конечно, не покончил со собой… он просто ненормальный… такой у него характер — он не может жить без того, чтобы не привлекать внимания окружающих экстравагантными выходками… это аналогично тому, как некоторые любят, когда на груди у них болтаются ордена… сейчас он поднес трубку ко рту и смеется или, может быть, плачет. Ага, какой-то звук… скрипнула дверь… Но я слышу громкий мужской вопль… кричит человек… хриплый испуганный голос…
Значит, правда! Я опускаю трубку и убеждаюсь, что кругом тишина.
* * *
И снова темная дорога… слишком темная дорога… заброшенная долина времени, когда мгла, точно щеткой, смела и женщин, вышедших за покупками к ужину, и грузовики, развозящие молоко, и серебристые автомашины, когда разложена по полочкам большая часть тех, кто ежедневно ходит на работу, и лишь людям, которые по дороге домой забредают кое-куда и притворяются пропавшими без вести, возвращаться еще рано… я останавливаюсь… как раз у того места, где он исчез.
В окне женщины та же, что и вчера, бело-коричневая полосатая штора… прежде всего мне бы следовало сообщить ей о самоубийстве Тасиро, но я почему-то все еще колеблюсь.
Пусть мое донесение о «Камелии» — само совершенство, но утверждение Тасиро, что он напал на его след — хоть это и противоречит действительности, — большой шаг вперед в розысках, это позволило бы мне без зазрения совести говорить о блестящем успехе, но Тасиро смешал все мои карты. И на следующее утро мне волей-неволей пришлось идти в «Камелию».
Прорываясь в промежутки между домами, дует ветер. Поток холодного воздуха, ударяясь об острые углы зданий, завывает на таких низких тонах, что ухо не может уловить их… все поры на теле застывают, и застывшая кровь, влившись в сердце, превращает его в красный ледяной мешок в форме сердца. Выщербленный асфальтовый тротуар. На загоне по-прежнему валяется все тот же рваный белый мяч. В свете ртутного фонаря мои запыленные ботинки сверкают, будто позолоченные. Труп растрескавшейся дороги. Заброшенный, как и я, люк в пожухлой траве.
Сегодня я принес заявление об уходе. Если найдутся доказательства, что я был последним человеком, с кем вел свой последний разговор Тасиро, мне не избежать преследования полиции. А я еще больше ухудшил свое положение хотя бы уже тем, что немедленно не сообщил в полицию о случившемся. Чрезвычайно запутанная ситуация — для шефа она невыносима. Нельзя сказать, что шеф предложил мне уйти с работы, — это верно, но он и не отверг моего заявления. По выражению лица ни о чем не догадаешься, лишь глаза ласковее, чем обычно… Работать самостоятельно — это, конечно, хорошо, но стоит мне хоть чуть ослабить вожжи, и человека начинает заносить, а считают, что я придираюсь из-за дурного характера. Сколько угодно примеров того, что конец жизни почти всегда болото… у тебя, по-моему, большое самообладание, может быть, потому и совершаешь эту ошибку… наша профессия такая — весь путь перед тобой усеян ловушками… не хочу сказать ничего плохого, но для тебя лучше всего раз и навсегда сменить профессию… мир огромный, люди живут по-разному… ждем вас у себя в качестве уважаемого клиента, заявителя с толстой пачкой денег. По старой памяти мы подберем вам самого лучшего агента и сделаем для вас все, что в наших силах…
Полдня я сидел дома и ждал. Хорошие ли известия, плохие ли — хуже всего, когда ты бежишь от них. Но полиция так и не показалась. Кажется, худшего я избежал. Опасность была не столь уж нереальной, хотя о моих разговорах с Тасиро знали только женщина, шеф, ну и сам Тасиро.
Ожидание невыносимо… работаешь, но результат заранее известен и не зависит от твоих собственных сил, а ожидание — какие бы усилия ты ни прилагал, ничего изменить не может. К тому же от двухдневного пьянства я чувствовал себя отвратительно — три раза меня выворачивало. А может быть, за тем окном женщина тоже ждет? Скорее всего, полосатая штора не служит знаком того, что он вернулся. В противном случае был бы, конечно, звонок в агентство и я получил бы сведения от шефа. Полосатая штора означает что-то другое. Может быть, женщина все еще ждет? Но у меня не хватает мужества позвонить у той двери. Сменилась штора, и там внутри, несомненно, произошли какие-то перемены, даже если он и не вернулся. А кроме того, и во мне произошла перемена. Я ушел со службы в агентстве, которому женщина поручила розыск, я уже не агент, и женщина для меня уже не заявительница. Шеф дал мне последнее поручение: узнать, имеет ли она намерение продолжать розыски, даже если они будут поручены другому сотруднику, но и это я решил сделать лишь после того, как завтра утром порыскаю в «Камелии». Малодушие, может быть, но другого выхода у меня нет, и я не знаю, куда себя девать.
Он исчез, брат заявительницы убит, его подчиненный Тасиро покончил с собой, моя жена ни разу не позвонила, и единственный человек, кто остался у меня, — женщина, которая не устает ждать.
Все исчезают. В глазах сослуживцев из агентства я, как это ни странно, тоже, видимо, буду одним из тех, кто исчез. Нет, не только я. И женщина, разговаривающая сама с собой и пробуждающаяся только опьянев, — ведь фактически подтвердить ее существование может лишь налоговый инспектор из муниципалитета. Смешная игра в прятки, когда несуществующие люди ищут друг друга.
Как ни сверкает ртутный фонарь, кроме тьмы, ничего не видно. Иногда подходит автобус и слышны шаги, но людей не видно… есть лишь уставшая от ожиданий черная, пустая перспектива… но я продолжаю ждать… медленно иду, останавливаюсь, поворачиваюсь на каблуках и снова иду… буду ждать сколько угодно… пока ждет женщина, буду ждать вместе с ней и я… точно по трубам, разносится звук с силой захлопнутых где-то вдали металлических дверей и отдается в ушах, как глубокий вздох земли. Тихий собачий вой прорезает пустоту. Действительно ли все исчезают?
* * *
Значит, за мной следили — ничего другого я предположить не могу. На улице все однотонно, краски еще не вернулись, но уже достаточно светло, чтобы различать очертания предметов. Как раз час, когда автомобили только начинают тушить фары, а в «Камелии» еще горит свет и сквозь черную сетчатую штору видно, что делается внутри. Кафе, темные дела которого все время привлекают мое внимание, битком набито волнующимися людьми. Мое донесение могло остаться в неизменном виде, стоило лишь исправить число с четырнадцатого на пятнадцатое… По всей вероятности, из кафе еще плохо видна улица. Действительно, все с сосредоточенным видом повернулись к стойке и совершенно не обращают внимания на то, что происходит на улице, и не принимают никаких мер предосторожности. Не исключено, что сторож со стоянки каким-то способом тайно связался с ними…
Я тоже не собираюсь остерегаться. Моя цель — встретиться с кем-нибудь из завсегдатаев и расспросить о нем. Я уже безработный и не собираюсь силой вытягивать из него сведения, окажись он неразговорчивым, и совсем не думаю о том, чтобы принуждать его к этому с помощью шантажа, запугивая разоблачением темных дел, которые здесь творятся. Обратив внимание, что объявление «Требуется официантка» написано заново, толкаю дверь кафе, в которое я уже приходил столько раз, и в тот миг, как я беспечно окунаюсь в шум и духоту…
У меня не было времени рассмотреть, что там происходит. Я лишь наткнулся на враждебные взгляды нескольких человек, обернувшихся в мою сторону, и в то же мгновение рука, протянувшаяся из-за двери, схватила меня за шиворот, а другая изо всех сил ударила по голове. Нет, это была не рука, а скорее палка. Похоже, гибкая резиновая дубинка. Тупо сдавило грудь. Во рту вкус желудочного сока. Меня били по лицу, пинали ногами, но особой боли я не ощущал. Боль я почувствовал, когда меня выволокли из кафе, бросили около стоявшей рядом машины и стали бить ногами по голове и животу. Резкая боль вспыхивает фейерверком, пробегает искрой, дав импульс сердцу. Может быть, от этого и я прихожу в сознание. Кто-то открывает дверцу машины, другой, взяв меня под мышки, вталкивает внутрь. Торчащие наружу ноги втискивают под приборную доску и грубо захлопывают дверцу. Сработано специалистами. Жаль, что не удалось рассмотреть лица человека, который заталкивал меня в машину.
