Зазвучали радостные возгласы: «Андре Шокко!.. Андре Шокко!.. Брат Андре!.. Брат Флит!..»
Айзек Блейки разразился громоподобным:
— Верно! Правильно, братья и сестры! Брат Андре Флит среди нас… и не только сегодня… не только!
Роджер Белый ожидал, что Флит появится со стороны одного из двух крыльев на помосте, оттуда, откуда появился хор и откуда выходил Айзек Блейки. Но преподобный сделал жест в сторону самых задних рядов, и все, в том числе и Роджер Белый, обернулись. Там, в проходе, у самого последнего ряда скамей, стоял Андре «Шокко» Флит. Исходя из стандартов, принятых в НБА, назвать его высоким можно было с большой натяжкой. Он играл в качестве распасовщика за «Филадельфию» и «Нью-йоркских Никербокеров». Играл хорошо, да и забрасывал не то чтобы отлично, но неплохо. Возможно, самым большим его плюсом были быстрые, энергичные действия при защите. И хотя среди баскетболистов он смотрелся бы самым маленьким, всего шесть футов четыре дюйма, за пределами НБА Флит выглядел гигантом — стоял в проходе, возвышаясь над всеми прихожанами. На нем были темно-синий пиджак и голубая водолазка, воротник которой охватывал мощную, колонноподобную шею. Парень был ладно скроен — невероятно широкие плечи и узкая талия. И он был черным. На этот счет не оставалось никаких сомнений. Лицо симпатичное, похож на известного черного актера Сидни Пуатье. Когда Флит улыбался, он демонстрировал безупречно белые зубы, так и сиявшие на фоне густо-шоколадной кожи. Однако помимо внешней привлекательности в парне было и кое-что еще.
Только Роджер обернулся, как сестра Салли Бланкеншип ударила своими удивительными руками по клавишам органа, и звуки энергичной «Арии тореадора» из оперы Бизе «Кармен» зазвучали под сводами церкви, придавая победной поступи Андре «Шокко» Флита еще большую убедительность. Тот пробирался через толпу прихожан, заходя то в один ряд, то в другой — пожать тянувшиеся к нему руки. Флит был не из тех политиков, которые отсиживаются в какой-нибудь зале для важных персон и предпочитают не мешаться с толпой, а сразу проходить на сцену. Ничего подобного — Флит двигался среди простых людей, от самого дальнего ряда, его можно было разглядеть вблизи, прикоснуться к нему, услышать. Флит для каждого находил пару-тройку слов, хотя вряд ли кто мог их расслышать. Вскоре триумфальный гимн органа уже сопровождали выкрики прихожан. Сначала: «Андре!.. Андре!.. Флит!.. Шокко!.. Мы с то-бой! Шокко!.. Мы с то-бой!.. Флит!.. Мы с то-бой!..» Затем то тут, то там: «Мы с то-бой!.. Мы с то-бой!.. Мы с то-бой!..» Отовсюду скандировали: «Мы с то-бой!..» — скандировали в унисон, нараспев, сотнями глоток: «Мы с то-бой! Мы с то-бой! Мы с то-бой!»
«Что за „постовой“? — недоумевал Роджер. Но потом догадался: — Это же „Мы с тобой!“». Прихожане скандировали: «Мы с то-бой!» — тем самым говоря Флиту: «Мы следуем за тобой, мы прикроем тебя с тыла».
Роджер слушал и ушам своим не верил — скандировали все громче и громче, сопровождая пробиравшегося между рядов Флита.
«МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ!»
Роджер чертыхнулся про себя. И зачем только он сел у самого прохода? Как быть, когда Флит дойдет до него? Вокруг тянулись изо всех сил, дабы прикоснуться к известному спортсмену во плоти и крови. Но ведь он, Роджер, не только поддерживает Уэса Джордана, он еще и шпионит в его пользу. Что же делать? Впрочем, ясно что — не дергаться. Сложить руки на коленях и смотреть перед собой.
Флит теперь был уже у соседнего ряда; все как один бешено скандировали: «МЫ С ТО-БОЙ!» Роджер намеревался смотреть прямо перед собой, что бы там ни… впрочем, он ведь и так уже выделяется! Одежда выдает его с головой, излучает радиоактивную дымку, видную всем и каждому! И если он не встанет и не засвидетельствует свое почтение этому спортивного вида спасителю, не коснется края его одежд или руки, все обернутся… заметят свернутую газету… решат проверить… и заклеймят… заклеймят позором… как шпиона… как тайного агента!
Однако складывалось такое впечатление, будто у него две нервные системы и одна действует помимо его собственной воли — Роджер вдруг почувствовал, как приподнимается со скамьи, растягивает губы в улыбке и протягивает руку великану Флиту. Тот, улыбаясь одними глазами, сверкая жемчужно-белыми зубами, трясет руку и тянется дальше, поверх его головы, к другим рукам. Выпрямляясь же, шепчет в самое ухо Роджера:
— А вот за твидовый пиджачок, братишка, я бы тебе навалял!
И с еще более ослепительной улыбкой выпрямляется и идет дальше по проходу.
Роджер не на шутку встревожился. Что Флит имел в виду под этим своим: «А вот за твидовый пиджачок, братишка, я бы тебе навалял!»? Может, пошутил? Во всяком случае, ясно одно — он, Роджер, смотрится как… как представитель морхаусской элиты. Причем среди сотен таких, кто с радостью надает ему пинков.
Прежде чем подняться к кафедре, Флит остановился рядом у органа и чмокнул все еще игравшую «Арию тореадора» сестру Салли Бланкеншип в щеку. Жест вызвал у прихожан бурю оваций и одобрительных возгласов. Затем Флит, вместо того чтобы подняться по ступеням, вспрыгнул прямо на помост. Преодолев высоту не меньше трех с половиной футов. На скамьях ахнули в изумлении: неужели кто способен на такой прыжок?! (Великий Флит — запросто!)
Флит подошел к преподобному Блейки, стоявшему у кафедры, и выбросил растопыренную пятерню высоко вверх. Преподобный ответил ему тем же. Они ударили с такой силой, что, казалось, хлопок услышали на другом конце света. Прихожане повскакали с мест, загикали и зааплодировали еще громче. Роджеру невольно вспомнился тот же самый жест Уэса Джордана. И Флит, и Айзек Блейки проделали этот трюк как будто в шутку. Еще бы — нечасто преподобного отца церкви приветствуют таким вот образом. Да, определенная доля юмора в этом жесте была. Юмора — да, но не иронии. Роджер подумал, что в этом-то и разница, причем существенная.
Блейки указал на кафедру, как бы говоря: «Она в полном твоем распоряжении». Флит чуть склонил голову, отдав правой рукой салют, одновременно выражавший благодарность и уважение. Блейки сел позади кафедры, как раз за Флитом — в кожаное, с высокой спинкой, кресло; Роджер и не заметил, как его внесли. Флит встал у кафедры и одарил публику своей лучезарной улыбкой, при виде которой все снова начали скандировать: «МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ!»
Как только крики стихли, Флит подался вперед, будто бы желая стать ближе каждому прихожанину.
— Спасибо, братья и сестры, — послышался его густой баритон, — спасибо, и да благословит вас Господь. Братья и сестры, вы, наддумать, распрекрасно знаете, что на долю каждого нечасто приходится знакомство с великим человеком. Но нам-то с вами подвезло, еще как подвезло.
Флит остановился и обвел прихожан взглядом — ни дать ни взять опытный оратор. Роджеру стало интересно — действительно ли тот говорит так коряво или просто играет на публику?
Выдержав многозначительную паузу, Флит продолжил:
— Вы и я… мы знаем… ПРЕПОДОБНОГО АЙЗЕКА БЛЕЙКИ!
Бешеные овации и выкрики:
— Скажи свое слово, брат!..
Флит продолжил:
— Такой человек… таких недюжинных способностей, как преподобный Блейки… да перед ним все дороги открыты! Но такой человек… перед которым мы преклоняемся… такой человек, как Айк… Он остается со своим народом! С нами! С БРАТЬЯМИ И СЕСТРАМИ! НА ЮЖНОЙ СТОРОНЕ! ОН НЕ КАКОЙ-ТО ТАМ ПРИСПОСОБЛЕНЕЦ, НЕТ!
По крайней мере так услышал Роджер: «Он не какой-то там приспособленец, нет!» Однако он не был уверен, что услышал правильно, потому что слова Флита потонули в реве прихожан. Тем временем преподобный Блейки принял приличествующий моменту скромный вид. Он благодарно улыбнулся Флиту той самой улыбкой, когда кончики губ чуть опускаются вниз, говоря о смешанном чувстве — счастья и чего-то гораздо более глубокого.
Флит говорил:
— Я счастлив уже тем, что стою рядом с этим человеком, в этой церкви, которой он отдал всего себя.
Он произнес это тихо, низким голосом, как будто давая понять, что рукоплесканий больше не надо.
— Вот совсем недавно преподобный Блейки сказал то, что только он может сказать.
Флит обернулся к преподобному с улыбкой, после чего вновь обратился к прихожанам:
— Он сказал: «Здесь, в этой прекрасной церкви, мы среди своих… мы в укрывающих дланях Господних… именно… в укрывающих дланях Плотника нашего». Но затем преподобный Блейки сказал: «Наступает время, когда мы должны оглянуться, выйти за пределы этих стен и подумать о будущем своих детей, своих братьев и сестер по всей Атланте». Преподобный, как всегда, выразился блестяще. И я лишь хочу добавить маленькое «примечание»… Преподобный сказал, что наши братья, да и сестры — которых меньше, меньше, чем хотелось бы, — …они повсюду: в мэрии, в городском совете… Но когда мне приходится бывать в мэрии, в совете, у меня возникает такое ощущение, что мои собеседники… они вроде как «братья, разбавленные молоком»… Ну, вы-то понимаете, об чем я…
