Тем временем снаружи граф схватил свою дочь за руку и в отеческом тоне устроил ей небольшой допрос:
— Что ты ему сказала? Ивонна не дрогнула.
— Я уговаривала его бежать.
— Если он захочет покинуть этот замок, — мрачно заметил граф, — он его покинет.
— Отец, я не могу!..
— Чего это ты не можешь?
— Не могу.
Он крепче сжал ее руку. С другой стороны двери слышались приглушенные удары по мореному дубу.
— Да? — сказал граф' Дорм. — Не можешь? Хорошо, а теперь послушай. Никуда ты не денешься. Конечно, жаль, что не нашлось кого-нибудь получше…
— Отец, я люблю его.
Он отпустил ее руку и озадаченно взглянул на нее в неровном свете факелов.
— Любишь?
— Да.
— М-дэ… Ну хорошо. Не поймешь этих женщин! — заключил он и отправился вниз по лестнице.
Пока проходили эти загадочные переговоры, Агравейн, поняв всю обоснованность своих опасений, колотил в дверь. Несколькими минутами позже он осознал, что дверь не разломает, и сел на кровать, чтобы обдумать положение.
Не имея намерения обманывать уважаемого читателя, скажем, что главной его эмоцией было несказанное облегчение. Все говорило в пользу той теории, что никакого дракона нет, и ему не надо страдать, ибо он никогда не боролся с чудовищами, имеющими привычку пожирать неудачливых рыцарей. Вся эта затея не нравилась ему с самого начала. Хотя он и был готов к испытанию, но мысль о его отмене ему понравилась.
Внимание его обратилось к неопределенному будущему. Это заключение могло означать одно — финансовые потери. Но он был богат, и это его не беспокоило. Когда ситуация переходит в чисто деловые рамки, всегда есть возможность договориться.
Как и подобает истинному философу, он решил, что дальше сидеть не стоит, и спокойно лег спать.
Когда солнце уже пробивалось сквозь оконную решетку, его разбудило появление великана, принесшего ему завтрак.
Он различил в нем одного из громил, сидевших вечером на другом краю стола. Вся его внешность — густая рыжая шевелюра, мохнатые брови, сильно косящие глаза — говорила о том, что ее обладателю вообще нет необходимости разговаривать. На все попытки завязать беседу он отвечал только ворчанием и вскоре покинул комнату, закрыв за собой дверь.
Вечером его заменил другой, примерно такого же размера и такого же уродства. Все его отличие заключалось в том, что он даже не ворчал.
Приятная беседа, судя по всему, была не в ходу у слуг этого замка. Следующий день прошел без инцидентов. С утра еду принес рыжий ворчун, вечером — рыжий молчун. Жизнь текла мирно, но несколько однообразно. Вскоре Агравейн пришел к заключению, что было бы неплохо ее немного разнообразить.
И ему это, кажется, удалось.
Он уже собрался заснуть, как за дверью послышались сердитые голоса, и он напряг внимание. По-видимому, происходило что-то странное.
Наконец ему удалось разобрать слова:
— С кем я видел тебя на дороге?
— С кем ты видел меня на дороге?
— Кто это с тобой шел?
— А кто с тобой шел?
— А почему со мной кто-то шел?
— А почему со мной кто-то шел?
Значение всех этих фраз осталось для Агравейна полной загадкой. На самом деле, ему посчастливилось услышать первый разговор, положивший начало последующему расцвету мюзик-холла. Многие годы спустя схожие строки стали известны всей Великобритании, от столицы до самых глубин, но в те времена диалог остался незамеченным.
Голоса становились все громче, и посвященному слушателю было бы понятно, что скоро в ход пойдут кинжалы, эти неуклюжие предшественники полицейских дубинок. Но для Агравейна, в этих делах неопытного, последующие события явились полной неожиданностью. Сначала он услышал звук приглушенного падения, затем шаркающие звуки, стоны и, наконец, тишину.
После этого, к своему удивлению, послышался лязг отпираемого засова.
Дверь распахнулась, и в проеме показалась женская фигура, а за нею бесформенная масса, в которой он верно опознал останки своих тюремщиков.
— Это я, Ивонна, — сказал женский голос.
— Что случилось?
— Я их перессорила. Они такие ревнивые… Я им просто сказала… и вот, пожалуйста!
Она взглянула на груду тел и невольно поежилась. Агравейн понимающе кивнул.
— Жаль, что кухарка останется без жениха.
— Мне все равно. Я сделала это для вас. Идемте. Мы теряем время. Я вас спасу.
Человек, запертый на два дня в маленьком помещении, охотно принимает приглашение размять свои кости. Он молча проследовал за ней, и под покровом темноты они вместе прокрались до зала. Откуда-то доносились голоса слуг.
Ивонна тихо открыла маленькую дверцу, и, пройдя в нее, Агравейн обнаружил, что они у стен замка.
— Прощайте, — сказала Ивонна.
Наступила заминка. Агравейн счел необходимым проанализировать ситуацию. С одной стороны, он был рад оказаться на свободе, с другой — он расставался с Ивонной.
Он взглянул на небо, на стены, и шагнул обратно.
— Я не уверен, что хочу уходить, — сказал он.
— О! Беги, сэр рыцарь! Беги! — вскричала она.
— Ты не поняла, — решил объясниться рыцарь. — Я не хочу сказать ничего дурного о твоем отце, но мне показалось, что… говоря без предрассудков… короче, речь шла о выкупе? Ну что ж, я вполне способен…
— О нет! — сказала она дрожащим голосом. — Ему не нужен выкуп.
— Он что, просто любит похищать?
— Нет-нет… я не могу об этом говорить. Беги!
— Да почему?
Она замолчала, потом, решившись, быстро начала:
— Что ж, я скажу. Слушай. У моего отца шесть детей, и все — дочери. Мы бедны, и всю нашу жизнь нам придется провести в этом захолустье. Не имея возможности выдать нас замуж, отец впал в отчаяние. Потом он сказал: «Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе». Мою старшую сестру он послал в Камелот просить помощи от трехголового великана. Никакого великана, конечно, не было, но она получила сэра Саграмора. Он, должно быть, был известен при дворе?
Агравейн кивнул.
— Моя старшая сестра очень красивая. В первый же день сэр Саграмор напрочь забыл о великанах. Его больше интересовали котята, которые резвились у нее на коленях. А через два месяца справили свадьбу. Потом отец послал мою сестру Элину просить защиты от единорога.
— Кто же выпал ей?
— Сэр Малибран из Девона. Они поженились через три недели, и мой отец… нет, не могу продолжать. Все и так понятно.
— Основную идею я понял, но в моем случае…
— Ты должен был жениться на мне, — тихо проговорила она, но губы ее дрожали.
Агравейн почувствовал тупую боль в сердце. Он знал, что его мечтам не суждено сбыться, но еще не имел тому подтверждений. Сейчас все стало ясно.
— И ты, конечно, поспешила от меня избавиться… Я так и думал. Ну что ж, я не тщеславен. Прощай.
Он повернулся, но она громко вскрикнула:
— Ведь я же тебя спасаю!
— Спасаешь? Я полюбил тебя, как только увидел. У нее захватило дыхание.
Они взглянули друг другу в глаза при свете звезд, и она обняла его.
— Агравейн!
Он заключил ее в объятия. Для новичка у него получилось очень даже неплохо.
Шесть месяцев спустя Агравейн, заехав в лес, решил зайти к мудрецу.
В те дни почти каждый, кто не был полным идиотом, мог устроиться мудрецом. Для этого было необходимо жить в лесу и отрастить большую белую бороду. Мудрец, к которому обратился Агравейн, по какому-то чудесному совпадению, действительно обладал кое-каким здравым смыслом. Он внимательно выслушал историю рыцаря.
— Это так меня озадачило, — говорил тот, — что я решил получить консультацию квалифицированного специалиста. Взгляните на меня. Что вы думаете о моей внешности? Не бойтесь, говорите. Правда, я самый уродливый человек в Англии?
— Ну, может быть, не стоит так преувеличивать? — вежливо заметил мудрец.
— Да все так думают. Все, кроме моей жены. Она говорит, что я красавец. Вы знаете Ланселота? Она говорит, что он со мной и рядом не стоял. Что вы на это скажете? И вот еще: для меня совершенно очевидно, что моя жена — одно из самых красивых существ на земле. Я видел многих при дворе, и скажу вам, она им не чета, но сама почему-то себя не ценит. Что вы на это скажете?
Мудрец погладил седую бороду.
— Сын мой, — начал он, — все очень просто. Настоящая любовь слепа, она не обращает внимания на мелочи.
— В самом деле?
— Вы — родственные души. Поэтому то, что снаружи, не так уж и важно. Настоящая любовь — волшебница, посильнее, чем Мерлин. Она играет странные шутки с человеческим зрением.
— Это да.
— Или скажем так: любовь — великий скульптор. Она берет глину и создает из нее божественные создания.
— Кажется, я понял.
Но мудрец только начал расходиться:
— Или возьмем, к примеру…
