– Вот что я сделаю, – сказал он.
– Двадцать фунтов?
– Нет, не двадцать фунтов. И не десять фунтов. И не пять фунтов. Ни единого фунта. Но я вас завтра подвезу до Сандауна в моем автомобиле, вот что я сделаю.
По его тону ты бы решил, что он оказывает мне редкостное одолжение, какое только один человек может оказать другому. Я был склонен презрительно отказаться. И удержала меня только мысль, что, окажись его день в Сандауне таким же удачным, как в Льюисе, лучшая сторона его натуры все-таки может дать о себе знать, пусть и в последнюю минуту. То есть я хочу сказать, что благодушное настроение даже букмекерам не вовсе чуждо в определенных обстоятельствах. И если оно посетило бы Адвоката Джо, я хотел при этом присутствовать.
– Отбываем отсюда точно в одиннадцать. Если не будете готовы, уеду без.
Эта беседа имела место в баре «Кареты и лошадей» в Льюисе, и, произнеся эти несколько слов, субчик Джо ускакал. Я остался выпить еще стопку, испытывая в ней после провала деловых переговоров необоримую потребность, и типчик за стойкой вдруг разболтался.
– Это Адвокат Джо сейчас ушел, верно? – сказал он и хихикнул. – Вот уж дошлый прохиндей так уж дошлый.
Я был не в настрое тратить время на обсуждение субчика, который отказал старому другу и партнеру в жалких пятидесяти фунтах, и только кивнул.
– А слышали, что он последнее учудил?
– Нет.
– Дошлый, дальше некуда, Джо этот самый. Была у него собака, должна была бежать на Кубке Ватерлоо, да только сдохла.
– Я знаю.
– Ну, поспорю, вы не знаете, что он учудил. Тут сейчас ребята были, так они про это рассказывали. Он ее в лотерею разыграл.
– То есть как – в лотерею?
– А по двадцать фунтов за билет.
– Но она ведь уже сдохла.
– Само собой, сдохла. Но он им про это не сказал. На то он и дошлый.
– Однако как он мог разыграть в лотерею дохлую собаку?
– А почему он не мог разыграть в лотерею дохлую собаку? Никто ж не знал, что она дохлая.
– Ну а как насчет того, кому достался выигрышный билет?
– А! Ну, ему-то сказать пришлось. Просто вернул ему деньги. А у самого пара сотенок осталась. Дошлый, дальше некуда. Джо то есть.
Корки, тебе доводилось когда-нибудь испытывать жуткое чувство, что все твои идеалы шатаются и тают, а ты остаешься в мире кошмарной черноты, где ни одному ближнему нельзя довериться даже на дюйм? Говоришь, моя тетка, вероятно, часто его испытывала? На что ты намекаешь? Корки, такие поклепы меня оскорбляют. Всякий раз, когда мне выпадал случай слямзить что-то у моей тетки, за этим стояли щепетильнейшие побуждения – необходимость обрести небольшую толику наличных, дабы заложить фундамент колоссального богатства.
А тут было совсем другое. Этот демон в человеческом облике не думал ни о ком и ни о чем, кроме себя. Не удовольствовавшись пятьюдесятью фунтами, полученными от меня, вцепившись в них когтями и зубами, он еще сознательно надул меня, всучив мне пять фунтов за все права на мою часть в дохлой собаке, которая, как он прекрасно знал, должна была вскоре принести ему пару сотен. Было ли это честно? Было ли это справедливо?
И самое ужасное заключалось в том, что я ничего тут поделать не мог. Я не мог даже осыпать его упреками. То есть, конечно, мог, но толку-то что? Мне осталось только сэкономить на железнодорожном билете до Сандауна, дав согласие поехать на его машине.
Вынужден сказать, Корки, – и это покажет тебе, насколько соприкосновение с такими типчиками подрывает твои нравственные принципы, – я вынужден сказать, что в течение ночи бывали моменты, когда я играл с мыслью засунуть руку в эту его сумку, если представится удобный случай. Но этот план я отверг, как недостойный меня. Какой бы ущерб ни был мне причинен, мои руки, благодарение Небу, останутся чистыми. К тому же шансов на то, что такой случай представится, практически не было.
И действительно, когда мы наутро отправились в путь, я заметил, что сумку он запихнул между собой и стенкой автомобиля вне досягаемости для меня. Вот какого сорта он человек!
Как странно, Корки, что в этом мире судьба не допускает, чтобы мы наслаждались жизнью сполна! Без сомнения, это имеет свою цель и должно сделать нас более одухотворенными, подготовить к жизни грядущей; однако от этого можно и на стенку полезть. Возьми хотя бы мой случай. Я особенно люблю автомобильные поездки, но обстоятельства сложились так, что они лишь изредка выпадают мне на долю. И вот я мчусь по шоссе в день, словно созданный для таких поездок, и не испытываю ни малейшего удовольствия!
Ибо, малышок, существуют условия, при которых сердце не способно возрадоваться. Как мог я наслаждаться в настоящем, когда память о прошлом была чистой агонией, а будущее выглядело чернее чернил? Всякий раз, когда я пытался принудить мои мысли не сосредотачиваться на том, как этот человек рядом со мной меня облапошил, они устремлялись в будущее и сосредотачивались на разговоре, который так скоро должен был произойти между мной и моей тетей. А потому тот факт, что день выдался прелестный и меня везут бесплатно, практически не доходил до моего сознания.
Мы неслись через приятную сельскую местность. Солнце сияло в небе, пташки верещали в живых изгородях, мотор двухместного автомобиля гудел негромко и равномерно.
И тут до меня дошло, что мотор гудит уже не так равномерно. Он начал стучать. А затем раздалось шипение, и из-под пробки радиатора повалил пар.
Джо сделал пару замечаний по адресу служителя в отеле, который забыл долить воду в радиатор.
– Можно взять воду вон в том коттедже, – сказал я.
Дальше по дороге на отшибе виднелся одинокий коттедж под сенью деревьев. Джо остановил автомобиль и вышел.
– Я останусь здесь и пригляжу за вашей сумкой, – сказал я. Почему бы и не быть любезным, готовым оказать услугу?
– Не приглядите. Я возьму ее с собой.
– Но она же будет вам мешать! Вам же придется нести ведро воды.
– Глупо же я буду выглядеть, если оставлю сумку тут с вами, а?
Не знаю, что ранило меня больше: гнусное отсутствие веры в обычную порядочность или же его нелепое благоговение перед своим внешним видом.
Он, казалось, шел дорогой жизни в неуемном страхе, что из-за какого-то своего поступка будет выглядеть глупо.
А примерно через две минуты он уже выглядел глупее некуда.
От дороги, Корки, этот коттедж отгораживала железная решетка с калиткой. Субчик Джо толчком открыл эту калитку и вошел в палисадник. И только он направился в сторону черного хода, как из-за угла дома легкой рысцой внезапно выбежал пес.
Джо остановился, и пес остановился. Минуту они стояли так, упиваясь видом друг друга.
– У-бр-ры! – сказал Джо.
А ведь, учти, ничто в этом псе не вызывало тревоги. Бесспорно, он был крупноват и показывал белки глаз, но я сразу же увидел, что он принадлежит к тем дружелюбным дворнягам, которых искушенный человек с места в карьер приветствует веселым чириканьем и дружеским тычком под ребра. Но Джо было явно не по себе.
Пес шагнул вперед. Думаю, он хотел обнюхать Джо, хотя по-дружески я мог бы его предупредить, что ничего приятного или полезного эта процедура ему не сулит.
– У-бр-р-сь! – сказал Джо.
Пес бочком приближался к нему. Потом вопросительно гавкнул. И Джо тут вроде бы совсем потерял голову. Вместо того чтобы попытаться наладить мирные отношения с животным, он подобрал камень и метнул его.
Ну, с незнакомой собакой в ее собственном палисаднике так не обходятся.
Джо спасла сумка. Это показывает, до какой крайности страх способен довести человека, Корки: если бы я не видел этого своими глазами, то ни за что бы не поверил. Но это факт! Когда пес прыгнул вперед с целеустремленностью, от которой у меня сердце возрадовалось, Адвокат Джо, оглянувшись на калитку и убедившись, что ему до нее вовремя не добраться, испустил пронзительный вопль и швырнул в животное свыше двухсот фунтов банкнотами. Сумка угодила псу в грудь, запуталась у него в ногах и задержала его. А пока он выпутывался, Джо сиганул к калитке и захлопнул ее за собой.
И только тут как будто до него дошло, какого дурака он свалял.
– Рази меня гром, – сказал Джо.
Пес оставил сумку и подошел к калитке, просунул морду между прутьев, насколько она пролезла, и изобразил саксофон во всей его мощи.
– И ничего лучше вы придумать не могли? – спросил я.
Да, он сел в лужу, и я, Корки, был рад. До того приятно обнаружить, что человек, кичащийся своей деловой хваткой, оказался способен на такое абсолютно идиотское поведение. Субчик, которым все – при условии, что сами никаких дел с ним не имели, – восхищались за его редкую дошл ость, терпит прискорбное фиаско в первой же ситуации, которая требовала всего лишь капельки здравого смысла. Он позволил превзойти себя смиренному представителю животного царства, и никакого сочувствия я к нему не испытывал.
Однако вслух я этого не сказал. Дипломатичность прежде всего. Я еще не поставил окончательный крест на займе в пятьдесят фунтов, а любая веселая шутка, я чувствовал, сказалась бы на переговорах о них самым роковым образом.
