«Слабые люди, – думала герцогиня. – Они рассержены и не знают, на-кого бы излить свой гнев».
Сначала мать и сын наперебой сообщали герцогине всякие подробности. Она отвечала сдержанно и чрезвычайно уклончиво. Целых два часа три актера этой убийственно скучной сцены оставались в тех ролях, какие мы сейчас описали. Принц сам отправился за двумя огромными портфелями, которые Расси положил на его письменный стол. Выйдя из кабинета принцессы, он обнаружил, что в салоне его дожидается весь двор.
– Уходите, оставьте меня в покое! – крикнул он весьма резким тоном, до сих пор совершенно несвойственным ему.
Принц не желал, чтобы видели, как он понесет портфели: монарх ничего не должен нести сам. Придворные мгновенно исчезли. На обратном пути ему попались только лакеи, тушившие свечи; он гневным окриком выгнал и лакеев и дежурного адъютанта, беднягу Фонтана, от избытка усердия имевшего бестактность остаться.
– Нынче вечером все как будто сговорились вывести меня из терпения, – угрюмо сказал он герцогине, вернувшись в кабинет.
Он считал ее очень умной женщиной и злился, что она упорно, с явной нарочитостью, не высказывает никакого мнения. А герцогиня твердо решила ничего не говорить, пока ее «прямо не попросят» высказаться. Прошло еще добрых полчаса, и, наконец, принц, поступившись своим самолюбием, решился сказать:
– Но, сударыня, почему же вы молчите?
– Моя обязанность служить принцессе и как можно скорее забывать то, что говорится при мне.
– Прекрасно, сударыня, – сказал принц, заливаясь румянцем. – Я вам приказываю высказать свое мнение.
– Преступления карают, для того чтобы они не повторялись. Был ли покойный принц отравлен? Весьма сомнительно. Был ли он отравлен якобинцами? Расси очень хочется доказать это, ибо тогда он навсегда останется необходимым орудием для вашего высочества. Но в таком случае уже с самого начала вашего царствования вы можете ждать немало вечеров, подобных нынешнему. Все ваши подданные говорят – и это истинная правда, – что у вас доброе сердце; до тех пор пока вы не повесите какого-нибудь либерала, ваша репутация не изменится и уж, конечно, никому на мысль не придет отравить вас.
– Вывод совершенно ясен! – раздраженно воскликнула принцесса. – Вы не желаете, чтобы убийцы моего мужа понесли наказание.
– Очевидно, ваше высочество, меня соединяют с ними узы нежной дружбы.
По глазам принца герцогиня видела, что он убежден в ее готовности сообща с принцессой продиктовать ему план поведения. Но тут между двумя женщинами последовал довольно быстрый обмен колкостями, после чего герцогиня заявила, что больше не скажет ни слова. Она выполнила бы это намерение, однако принц, после долгого спора с матерью, снова потребовал, чтобы она высказала свое мнение.
– Клянусь, ваше высочество, что не сделаю этого.
– Полноте, перестаньте ребячиться! – воскликнул принц.
– Прошу вас высказаться, герцогиня, – сказала принцесса с видом оскорбленного достоинства.
– Умоляю, ваше высочество, избавьте меня от этого. Государь, – добавила герцогиня, повернувшись к принцу, – вы превосходно читаете по-французски. Чтобы успокоить волнение умов, не соблаговолите ли вы прочесть нам басню Лафонтена?
Принцесса сочла это «нам» большой дерзостью, но явно удивилась и заинтересовалась, когда ее старшая статс-дама совершенно спокойно открыла книжный шкаф, достала оттуда томик лафонтеновских басен, полистала его и, подавая принцу, сказала:
– Ваше высочество, умоляю, прочтите вслух вот эту басню. Но только всю, «до конца».
Один любитель-садовод
В деревне жил – скорее как крестьянин,
Чем горожанин:
Имел он славный сад и огород,
А рядом – маленькое поле.
Живую изгородь он насадил кругом,
А в огороде том
Редиска, лук, салат росли на воле.
Чтоб подарить Марго букет в день именин,
Он посадил цветов, – рос у него жасмин…
Но вдруг пришла нежданная досада:
Проворный заяц на беду
Повадился гулять в его саду.
С проклятым зайцем нету слада! —
Стал жаловаться он владельцу этих мест —
Сеньору важному. – Он дочиста все съест!
Никак, не справлюсь с негодяем:
Все нипочем ему: и камни и силки…
Не заяц – а колдун!» – «Колдун? Вот пустяки!
Да будь он хоть сам черт – а мы его поймаем!»
«Когда?» – «Да завтра же! Откладывать к чему?»
И с самого утра явились все к нему.
«Сперва позавтракать – а там и за работу!
Каков-то вкус твоих цыплят?»
Покончив с завтраком, охотники шумят,
Торопятся начать охоту:
Рога и трубы, шум и звон…
Хозяин прямо оглушен.
Промчались… Огород в великом беспорядке:
Разрыт и вытоптан – прощайте, гряды, грядки,
Прощай, капуста и порей,
Прощай, из овощей
Похлебка!
Хозяин молвит робко:
«Забава барская, а мне-то каково?»
Никто не слушает его:
Собаки, егеря и слуги
За час один таких тут натворили бед,
Что не наделали б в сто лет
Все зайцы той округи!
Вы, мелкие князьки! Деритесь меж собой:
Расчет на королей – верх глупости людской!
К своей войне вы их не привлекайте,
И главное – в свои владенья не пускайте.
За чтением последовало долгое молчание. Принц нервно шагал по кабинету, собственноручно поставив книгу на прежнее ее место в шкафу.
– Ну что же, сударыня, соизволите вы, наконец, высказаться? – спросила принцесса.
– Конечно, нет, ваше высочество. Ничего не скажу, пока государь не назначит меня министром. Если я выражу свое мнение, я, пожалуй, потеряю звание старшей статс-дамы.
Вновь молчание на добрых четверть часа. И тут принцессе вспомнилось, какую роль играла некогда Мария Медичи, мать Людовика XIII, – в последнее время по распоряжению старшей статс-дамы придворная лектриса ежедневно читала вслух превосходный труд Базена «История Людовика XIII». И принцесса, хоть и была очень разгневана, подумала, что герцогиня преспокойно может уехать из Пармы, а тогда Расси, внушавший ей непреодолимый страх, получит полную возможность разыгрывать роль Ришелье и добьется, чтобы сын изгнал мать. В эту минуту она отдала бы все на свете, лишь бы чем-нибудь унизить старшую статс-даму, но не смела это сделать. С натянутой улыбкой она встала с кресел и, подойдя к герцогине, взяла ее за руку:
– Ну, дорогая, докажите мне свою дружбу. Говорите!
– Хорошо! Вот мой совет в двух словах: сожгите тут, в камине, все бумажонки, собранные ядовитой ехидной Расси, и никогда не говорите ему, что они сожжены.
И она фамильярно шепнула на ухо принцессе:
– Расси может стать Ришелье!
– Но, черт побери, эти «бумажонки» стоят мне больше восьмидесяти тысяч франков! – сердито воскликнул принц.
– Государь, – ответила герцогиня с твердой решимостью, – видите, как дорого обходится служба негодяев «низкого происхождения». Дай бог, чтобы вы потеряли миллион, но больше никогда не доверялись подлецам, из-за которых ваш отец не мог спать спокойно последние шесть лет своего царствования.
Слова «низкого происхождения» чрезвычайно обрадовали принцессу. Она находила, что граф и его подруга слишком большую цену придают уму – качеству, которое всегда сродни якобинскому вольномыслию.
На минуту наступило глубокое молчание; принцесса задумалась; в это время на дворцовой башне пробило три часа. Принцесса встала, сделала низкий реверанс сыну и сказала:
– Здоровье не позволяет мне продолжить это совещание. Гоните прочь министров низкого происхождения. Я убеждена, что ваш Расси украл половину тех денег, которые он выманил у вас на шпионство.
Принцесса вынула из канделябра две свечи, поставила их в камине, так чтобы они не погасли, затем, подойдя к сыну, сказала:
– Мораль этой басни Лафонтена побудила меня подавить в душе справедливое желание отомстить за моего супруга. Ваше высочество, угодно вам разрешить мне сжечь все эти кляузы?
Принц стоял неподвижно.
«Какое у него, право, глупое лицо, – подумала герцогиня. – Граф совершенно верно говорил, – ужаснейшая бесхарактерность. Разве покойный принц заставил бы нас не спать из-за всего этого до трех часов ночи?»
Принцесса, все еще стоя возле сына, добавила:
– Как возгордится этот ничтожный прокурор, если узнает, что из-за его лживых бумажек, сочиненных им только ради своей карьеры, две августейшие особы провели бессонную ночь.
Принц в бешенстве схватил один из принесенных портфелей и вытряхнул в камин все его содержимое. Груда бумаг едва не потушила свечи; кабинет наполнился дымом. Принцесса видела по глазам сына, что он уже готов схватить графин и, залив огонь, спасти бумаги, стоившие ему восемьдесят тысяч франков.
– Откройте окно, – раздраженно крикнула она герцогине.
Герцогиня поспешила выполнить приказание. Тотчас же все бумаги вспыхнули, в трубе сильно загудело, а вскоре стало ясно, что в ней загорелась сажа.
