В таком приятном расположении духа Гебриел продолжал путь, отвечая отрывистым ворчанием на добродушные приветствия соседей, изредка попадавшихся ему навстречу, пока не свернул в темный переулок, который вел к кладбищу. А Гебриел мечтал о том, чтобы добраться до темного переулка, потому что этот переулок в общем был славным, мрачным, унылым местом, куда горожане не очень-то любили заглядывать, разве что средь бела дня и при солнечном свете; поэтому он был не на шутку возмущен, услышав, как юный пострел распевает какую-то праздничную песню о веселом рождестве в этом самом святилище, которое называлось Гробовым переулком еще в дни старого аббатства и со времен монахов с бритыми макушками. По мере того как Гебриел подвигался дальше и голос звучал ближе, он убеждался, что этот голос принадлежит мальчугану, который спешил присоединиться к одной из стаек на старой улице, и для того, чтобы составить самому себе компанию, а также приготовиться к празднеству, распевал во всю силу своих легких. Гебриел подождал, пока мальчик не поравнялся с ним, затем загнал его в угол и раз пять или шесть стукнул фонарем по голове, чтобы научить его понижать голос. Когда мальчик убежал, держась рукой за голову и распевая совсем другую песню, Гебриел Граб засмеялся от всей души и, придя на кладбище, запер за собой ворота.
Он снял куртку, поставил фонарь на землю и, спрыгнув в недоконченную могилу, работал около часа с большим рвением. Но земля промерзла, и не очень-то легким делом было разбивать ее и выгребать из ямы; и хотя светил месяц, но он был совсем молодой и проливал мало света на могилу, которая находилась в тени церкви. Во всякое другое время эти препятствия привели бы Гебриела Граба в очень мрачное и горестное расположение духа, но, положив конец пению маленького мальчика, он был так доволен, что обращал мало внимания на ничтожные результаты, и, покончив на эту ночь со своей работой, заглянул в могилу с жестоким удовлетворением и чуть слышно затянул, собирая свои вещи:
Славные дома, славные дома,
Сырая земля да полная тьма.
Камень в изголовье, камень в ногах,
Жирное блюдо под ними в червях.
Сорная трава да глина кругом,
В освященной земле прекрасный дом!
— Хо-хо! — засмеялся Гебриел Граб, присев на плоскую могильную плиту, которая была его излюбленным местом отдохновения, и достав плетеную фляжку.
— Гроб на рождество! Подарок к празднику. Хо-хо-хо!
— Хо-хо-хо! — повторил чей-то голос за его спиной.
Гебриел замер от испуга в тот самый момент, когда подносил к губам плетеную фляжку, и оглянулся. Самая древняя могила была не более тиха и безмолвна, чем кладбище при бледном лунном свете. Холодный иней блестел на могильных плитах и сверкал, как драгоценные камни, на резьбе старой церкви. Снег, твердый и хрустящий, лежал на земле и расстилал по земляным холмикам, теснившимся друг к другу, такой белый и гладкий покров, что казалось, будто здесь лежат трупы, окутанные только своими саванами. Ни один шорох не врывался в глубокую тишину этой торжественной картины. Сами звуки словно замерзли, так все было холодно и неподвижно.
— Это было эхо, — сказал Гебриел Граб, снова поднося бутылку к губам.
— Это было не эхо, — послышался низкий голос.
Гебриел вскочил и замер, словно пригвожденный к месту, от ужаса и изумления, ибо его глаза остановились на существе, при виде которого кровь застыла у него в жилах.
На вертикально стоявшем надгробном камне, совсем близко от него, сидело странное, сверхъестественное существо, которое — это сразу почувствовал Гебриел — не принадлежало к этому миру. Его длинные ноги — он мог бы достать ими до земли — были подогнуты и нелепо скрещены; жилистые руки обнажены, а кисти рук покоились на коленях. Его короткое круглое туловище было обтянуто узкой курткой, украшенной небольшими разрезами; короткий плащ болтался за спиной; воротник был с какими-то причудливыми зубцами, заменявшими подземному духу брыжи или галстук, а башмаки заканчивались длинными загнутыми носками. На голове у него была широкополая шляпа в форме конуса, украшенная одним пером. Шляпу покрывал иней. И вид у него был такой, словно он сидел на этом самом надгробном камне, не меняя позы, столетия два или три. Он сидел совершенно неподвижно, высунув, словно в насмешку, язык и делая Гебриелу Грабу такую гримасу, какую может состроить только подземный дух.
— Это было не эхо, — сказал подземный дух.
Гебриел Граб оцепенел и ничего не мог ответить.
— Что ты тут делаешь в рождественский сочельник? — сурово спросил подземный дух.
— Я пришел рыть могилу, сэр, — заикаясь, пробормотал Гебриел Граб.
— Кто бродит среди могил по кладбищу в такую ночь? — крикнул подземный дух.
— Гебриел Граб! Гебриел Граб! — взвизгнул дикий хор голосов, которые, казалось, заполнили кладбище.
Гебриел пугливо оглянулся — ничего не было видно.
— Что у тебя в этой бутылке? — спросил подземный Дух.
— Джин, сэр, — ответил пономарь, задрожав еще сильнее, ибо он купил его у контрабандистов, и ему пришло в голову, не служит ли существо, допрашивающее его, в акцизном департаменте подземных духов.
— Кто пьет джин в одиночестве на кладбище в такую ночь? — спросил подземный дух.
— Гебриел Граб! Гебриел Граб! — снова раздались дикие голоса.
Подземный дух злобно скосил глаза на устрашенного пономаря, а затем, повысив голос, воскликнул:
— И кто, стало быть, является нашей законной добычей?
На этот вопрос невидимый хор ответил нараспев, словно хор певчих, поющих под мощный аккомпанемент органа в старой церкви, — эти звуки, казалось, донеслись до слуха пономаря вместе с диким порывом ветра и замерли, когда он унесся вдаль; но смысл ответа был все тот же:
— Гебриел Граб, Гебриел Граб!
Подземный дух растянул рот еще шире и сказал:
— Ну-с, Гебриел, что ты на это скажешь?
Пономарь ловил воздух ртом.
— Что ты об этом думаешь, Гебриел? — спросил подземный дух, задирая ноги по обеим сторонам надгробного камня и разглядывая загнутые кверху носки с таким удовольствием, словно созерцал самую модную пару сапог, купленную на Бонд-стрит.
— Это… это… очень любопытно, сэр, — ответил пономарь, полумертвый от страха. — Очень любопытно и очень мило, но, пожалуй, я пойду и закончу свою работу, сэр, с вашего позволения.
— Работу? — повторил подземный дух. — Какую работу?
— Могилу, сэр, рытье могилы, — пробормотал пономарь.
— О, могилу, да! — сказал подземный дух. — Кто роет могилы в такое время, когда все другие люди веселятся и радуются?
Снова раздались таинственные голоса:
— Гебриел Граб! Гебриел Граб!
— Боюсь, что мои друзья требуют тебя, Гебриел, — сказал подземный дух, облизывая щеку языком — замечательный был у него язык. — Боюсь, что мои друзья требуют тебя, Гебриел, — сказал подземный дух.
— Не прогневайтесь, сэр, — отвечал пораженный ужасом пономарь, — я не думаю, чтобы это могло быть так, сэр, они меня не знают, сэр; не думаю, чтобы эти джентльмены когда-нибудь видели меня, сэр!
— Нет, видели, — возразил подземный дух. — Мы знаем человека с хмурым лицом и мрачной миной, который шел сегодня вечером по улице, бросая злобные взгляды на детей и крепко сжимая свою могильную лопату. Мы знаем человека с завистливым и недобрым сердцем, который ударил мальчика за то, что мальчик мог веселиться, а он — Гебриел — не мог. Мы его знаем, мы его знаем!
Тут подземный дух разразился громким пронзительным смехом, который эхо повторило в двадцать раз громче, и, вскинув ноги вверх, стал на голову, или, вернее, на самый кончик своей конусообразной шляпы, — стал на узком крае надгробного камня, откуда с удивительным проворством кувырнулся прямо к ногам пономаря, где и уселся в той позе, в какой обычно сидят портные на своих столах.
— Боюсь… боюсь, что я должен вас покинуть, сэр, — сказал пономарь, делая попытку пошевельнуться.
— Покинуть нас! — воскликнул подземный дух. — Гебриел Граб хочет нас покинуть. Хо-хо-хо!
Когда подземный дух захохотал, пономарь на одну секунду увидел ослепительный свет в окнах церкви, словно все здание было иллюминовано. Свет угас, орган заиграл веселую мелодию, и целые толпы подземных духов, точная копия первого, высыпали на кладбище и начали прыгать через надгробные камни, ни на секунду не останавливаясь, чтобы передохнуть, и перескакивали один за другим через самые высокие памятники с поразительной ловкостью. Первый подземный дух был самым изумительным прыгуном, и никто другой не мог с ним состязаться; несмотря на крайний испуг, пономарь невольно заметил, что, в то время как остальные довольствовались прыжками через надгробные камни обычных размеров, первый перепрыгивал через семейные склепы с их железной оградой перепрыгивал с такой легкостью, словно это были уличные тумбы.
