ниоткуда и тоже зачем-то поправила плед.
– А Шу?
– У нее сын, – засияла Мия. – Мы справились и без тебя.
– Так что с Ингом? Он болен? – Шу, оттолкнув Мию, вылезла на передний план, осторожно покачивая в руках сверток.
– Тебе кто разрешил вставать? – строго спросила женщина. – Марш в постель!
– Все со мной нормально, – поспешил успокоить Инг Шу. – Я просто переволновался. Принять роды у младшей сестры – это, знаешь ли, сильнейший стресс!
Шу заботливо прижала сверток к груди и побрела в свою комнату, в ее глазах блестели слезы. От этой картины у Инга заныло сердце, и он попытался подняться, чтобы догнать Шу с ребенком, но Мия и ее наставница удержали Инга в горизонтальном положении. К вечеру пришел терапевт, который выписал Ингу лекарство и посоветовал не переутомляться лишний раз. Все это время Мия находилась в квартире. Она была сама забота и нежность. Инг уже полностью пришел в себя, и ему начала надоедать опека девушки.
– Иди домой, – как можно мягче попросил он. – Ты много для нас сегодня сделала. Пришла пора и тебе отдохнуть.
Мия некоторое время упрямилась, но Ингу, в конце концов, удалось отправить ее восвояси. Когда подруга ушла, он на цыпочках прокрался в комнату сестры. Шу, вымотанная родами, крепко спала. Инг склонился над ней и осторожно поцеловал в лоб. В кроватке кряхтел неумело укутанный младенец, а его крохотная ножка забавно выглядывала из пеленок. Инг осторожно взял малыша на руки и улыбнулся:
– С днем рождения, птенчик! Прости, что подвел тебя и твою мамочку. Но я вас очень люблю. Вы – мои сокровища. – Инг смахнул предательскую слезу. – Не подумай, что я плачу из-за того, что Шу тебя нагуляла. Нет! Мне плевать, главное, чтобы вы были счастливы.
Он осторожно уложил младенца обратно в кроватку и покосился на книжный шкаф. Искушение оказалось слишком сильным.
«Письмо ведь для меня, – размышлял Инг. – Это подло, знаю. С другой стороны, я желаю Шу только добра».
Затаив дыхание, он отыскал нужную книгу и вытряхнул на пол письмо. Пожелтевшая бумага была небрежно сложена в виде смятого треугольника. Инг торопливо развернул листок и подошел к окну, пытаясь разобрать почерк сестры. С неба лился мягкий лунный свет, проникая в комнату и разгоняя ночную темноту. Испокон веков люди любили доверять свои тайны именно луне.
Первое предложение чуть снова не довело Инга до обморока.
– Боже, Шу! Ну ты и дуреха, – беззвучно рассмеялся он, во второй раз перечитывая написанное:
«Отец моего ребенка – молочник! Я знала, как сильно ты его ненавидишь, поэтому молчала, к тому же он женат. А его жена – очень суровая женщина, если вдруг она узнает… Шутка!
Хотя мне теперь не до шуток. Позволь все объяснить.
Помнишь наш разговор об одиночестве? Я говорила, что оно толкает людей на страшные вещи. Из-за него ты так самозабвенно играл в старшего брата. А я…
Хотя, впрочем, начать нужно не с этого. С Алекса. Этого милого косматого мальчишки, что немногим старше меня. Мы немного говорили с тобой о нем, возвращаясь домой после изматывающего суда над Кристианом. По правде говоря, детский образ Алекса почти стерся из моей памяти, но я никогда не забуду те удивительные убежища, в которых он умудрялся ото всех скрываться. Керн частенько брал меня с собой, когда по просьбе воспитателей отправлялся на поиски этого сорванца. Терзаясь вопросом, действительно ли ты не мой брат, я проводила много времени, плутая в лабиринте воспоминаний. Однажды ночью я вспомнила, где находилось одно из любимых потайных мест бродяжки. И пошла туда. Полицейские уже следили тогда за нашим домом, но у меня получилось незаметно улизнуть. Помнишь деревянную мельницу? Она так стара, что проходящие мимо нее люди наверняка задерживают дыхание, чтобы случайно не обрушить вздохом. Хотя теперь я уверена, что мельница только с виду кажется ветхой.
Но перейдем к сути. Именно там я встретила Алекса. Конечно же, мы не узнали друг друга с первого взгляда. Сперва он решил, что я из полиции и попытался сбежать. Видишь ли, бродяжка так и не смог найти достойного занятия и стал вором. Но… слово за слово мы разговорились. Да и не только. Это была странная лунная ночь, одна из тех, что путает карты и презирает правила. Можешь считать меня развязной и сумасшедшей, может, так оно и есть. (Мия постоянно мне об этом твердит). Я даже не уверена, что Алекс назвал мне свое настоящее имя: я-то вспомнила только это, похожее на кошачью кличку, прозвище – «бродяжка». Да и ты обронил, что звали его совсем по-другому. Наверняка такие неприкаянные души, как Алекс, могут иметь десятки имен.
Извини за откровенность, но это мое посмертное письмо, поэтому ты должен знать, что отец моего ребенка вор и странник (хотя ты обозвал его психически больным дромо-что-то-там), который после нашей совместной ночи исчез на неопределенный срок. Если ты его когда-нибудь встретишь, не бей. А лучше вообще ничего не говори про меня и ребенка. Хотя это, вероятно, будет жестоко по отношению к нему. Ведь он тоже одинок, как и мы. Алекс не виноват, что его постоянно подгоняет в спину ветер.
Передай ему от меня стихи, которые я написала. Только не смейся! Сам знаешь, беременные часто склонны к сентиментальным порывам.
Излечи мою душу, странник,
Согрей тело мое руками,
Ты ведь дикого ветра избранник,
Что кричит по ночам над холмами.
Я скрывалась в дожде и тумане
Серых улиц и темных лесов,
Я запуталась в липком обмане,
В паутине безрадостных снов.
Я бродила по пыльным дорогам,
Хоть и знала – ведут в никуда.
На распутье спросила у Бога –
Выбор это или судьба?
Вновь вопрос в тишине без ответа.
Может, ты мне расскажешь тогда –
Наши жизни записаны где-то
Или это лишь наша игра?
Завяжи мне глаза черной тканью,
Раскрути на развилке дорог.
Я поверю – мой выбор случаен,
Нужно только шагнуть за порог.
Вот и все, Инг. Прости меня, я люблю тебя. Я действительно не хотела тебя волновать.
P. S. Как ты вообще мог подумать, что я польстилась на молочника?»
– Вот не ожидала, что ты прочтешь, – проговорила Шу. Она в течение нескольких минут наблюдала, как Инг снова и снова перечитывал письмо. – Что такого смешного ты нашел там? Неужели моя посредственная шутка про