Да и кто просил, кто просил за фельдшером сбегать?.. Если бы бабка хоть словечко вымолвила, а то ведь смирилась… Да и Федор, наверное, смирился… И зачем вмешиваться в чужую жизнь, которую они сами выбрали?.. Нет, надо возвращаться… Тем более что и погода портится… Зачем горячку пороть, может, Федор уже отмучился… А протопать сорок километров любой олух может… Все равно люди скажут, что сбежал, бабку беспомощную одну бросил, покойника испугался… Никто не поверит в сказку о фельдшере…
Андрей развернулся, закинул на плечо сумку и, еле передвигая ноги, тронулся в сторону мертвой деревни, в сторону мертвого Федора.
Нет, надо же, чуть стайером не заделался… Гуманист выискался… А может, просто волков испугался паршивых – тех, что поблизости видели с Семеном Карповичем… Хотя какие волки днем… И не зима еще, чтобы жрать безжалостным хищникам кого попало…
Боль в колене и боку постепенно утихла.
Андрей вернулся в нормальный ритм армейского шага: четыре километра в час.
В общем, нет в «героическом» марш-броске за фельдшером никакого смысла… Нет, нет и нет… Да и небо затянуло… Вот-вот снег повалит…
Вернувшись, Андрей пересек пустой двор – даже собак не было видно.
Прихрамывая, взобрался на крыльцо.
В сенях остановился и долго разглядывал давно не крашенную дверь с большой самодельной ручкой.
Войдя в комнату, тихонько повесил сумку на гвоздь, прислушался.
Ни звука, только нервно стучат часы на буфете.
Андрей приблизился к спальне, заглянул.
Хозяйка отсутствовала.
Живой Федор дремал.
На голове – мокрое полотенце.
Лицо потемнело, веки набухли.
Громадные руки безвольно вытянулись вдоль тела.
Дышал Федор с трудом, как бы подымая грудью пудовое одеяло.
Андрей на цыпочках вышел из спальни и замер.
Взгляд наткнулся на фотографию в резной рамочке.
Подошел поближе.
Внучка насмешливо улыбалась, позируя рядом с чучелом бурого медведя.
– А ты бы побежала? Если бы он тебе был чужой, да и вообще никому не нужный… Побежала бы?
Девушка, еще не знающая о своей трагической судьбе, смотрела с презрением на малодушного инженера.
Андрей сделал два шага к раскладушке.
Остановился.
И повернувшись, на цыпочках вышел в сени, прихватив одежду и сапоги.
Осторожно приоткрыл дверь и выскользнул на крыльцо.
Начало пробрасывать снегом.
Небо вдавилось в сопки.
Ветер заметался по двору.
Клочки сена прижались под стену амбара.
Андрей застегнул куртку, надвинул поглубже шапку и, глядя под ноги, поплелся в зимовье.
Хозяйка была там – возилась с печкой.
Андрей вытер сапоги о толстую тряпку, расстегнул куртку и уселся на край скамьи рядом с прикрученным сепаратором.
Хозяйка посмотрела на Андрея, вытерла руки о край подола.
– Наработался, милок?
Андрей стянул с головы ушанку, положил перед собой на узкий стол, развязал бантик тесемок.
Хозяйка отвернулась и застучала чугунками.
– Может, за фельдшером сбегать? – спросил Андрей громко. – На центральную усадьбу?
Она живо повернулась и уставилась на него неподвижными, вылинявшими, бессмысленными глазами.
– За фельдшером, – повторил Андрей. – Понимаете, за фельдшером!
– Какой к лешему фельдшер…
Хозяйка, зло надвигалась на Андрея.
– А скотину, скотину кто кормить будет? Ты же обещался.
Андрей прижался спиной к стене. Задетый локтем сепаратор лязгнул.
Старуха приблизилась почти вплотную.
– Как обедати – так первой, а как подмогнуть по хозяйству, так в кусты!
– Ладно, ладно… Успокойтесь.
– То-то, милок!
Старуха вернулась к печке и энергично загремела чугунками.
Андрею стало нестерпимо душно.
Налившись всем телом на тугую дверь зимовья, вырвался во двор.
Ветер стих.
Повалил крупный снег.
Мягкие хлопья степенно ложились на землю, на черные доски, на крышу зимовья.
Андрей закрыл глаза, подставив лицо под снегопад, и побрел к дому.
Но дойдя до крыльца, опять остановился.
Посмотрел на часы.
Светлого времени осталось в обрез.
Потрогал ноющее колено и вышел за ворота.
На сером фоне долины медленно скользили белые хлопья, и казалось, они светятся изнутри.
Дальних сопок уже не было видно совсем.
Квадратными пятнами темнели молчаливые избы, и где-то там, должно быть, уже белела дорога, по которой два дня назад уехал Семен Карпович…
