Умная секретарша старалась оградить ее от звонков свекрови, но Марта после ухода сотрудников обычно оставалась в офисе еще часа на два, и тут уж приходилось брать трубку самой.
Выслушав очередной обличительный монолог, она чувствовала себя выжатым лимоном.
Марта глядела на ворох срочных бумаг и думала: неужели эта… женщина никогда не угомонится? Сил совсем уже нет. Ицхак уже две недели в отъезде, а тут с документами завал. О господи! Еще и посетители какие-то…
Дверь офиса грохнула так, что стекло шкафа жалобно тренькнуло. Над столом Марты нависли два наголо бритых парня.
– Где твой хахаль, ты!
– К-какой хахаль? – Марта даже не успела испугаться. Конечно, вечером в бизнес-центре пустовато, но даже на ее этаже наверняка кто-нибудь да есть. Если закричать… Спокойно, наверняка это какое-то недоразумение.
– Где твой козел Ицхак?
– В Стокгольме… что случилось?
– Нет его в Стокгольме! Кинуть нас решил? Бабки забрал, а товар где?
– К-какой т-товар?
– Ты че, дура совсем? Бизнес общий, а она спрашивает, какой товар, слышь! Глазками хлопает, невинность изображает, типа не при делах! Значит, так. Нам плевать, какие у вас там расчеты, но раз этот козел свалил, отвечать ты будешь, усекла? Завтра выложишь тридцать косарей, и разбирайтесь там сами.
– Тридцать… простите? – Марте казалось, что она попала в какой-то глупейший дешевый боевик.
– Тридцать. Тысяч, – раздельно повторил тот, что выглядел чуть постарше. – Зеленых. – Он сплюнул на пол.
Марта взяла себя в руки. Тридцать тысяч долларов – не миллион. Сумма большая, но не запредельная. А «товар», который они требуют, – видимо, наркотики. Значит, под прикрытием цивилизованного медицинского бизнеса Ицхак связался с этой мерзостью? Действительно, козел!
Стоп. Они требуют не «товар», а деньги. Тридцать тысяч. Даже далекая от всей этой грязи Марта новости все-таки смотрела и понимала: для наркоторговли сумма скромная. Даже вляпался «партнер» и то не по-крупному, не козел он, а мелкий грязный слизняк, подумала Марта и оборвала сама себя: дура, радуйся, что мелкий. Отдавать, скорее всего, придется. И в полицию не обратишься – бизнес-то общий! Кто поверит, что она ни сном ни духом? А даже если и поверят – информация наверняка просочится, не отмоешься. Ни один клиент не станет иметь дело с фирмой, замешанной в скандале с наркотиками.
– Короче, так. Завтра привезешь деньги, – парень мерзко осклабился. – Иначе детенышу твоему несдобровать. Ясно?
Дверь хлопнула. Марту, несмотря на удушающую жару, прошиб холодный пот. Она тупо глядела перед собой, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Она не знала, сколько так просидела, пока не вздрогнула от стука двери. На пороге ее кабинета стоял Геночка. Марте показалось, в сердце воткнулся нож.
– Господи, что ты здесь делаешь? Где Рон?
– В приемной, – пожал плечами Геночка.
Марта на ватных ногах выскочила из кабинета и обессиленно опустилась на пол: мальчик, целый и невредимый, катал по ковру сувенирную машинку – подарок одного из клиентов. Марта прижала сына к себе.
– Мама, не мешай.
Гена вышел из кабинета следом за ней.
– Марта, что происходит? Мы гуляли тут неподалеку, какой-то мужик спросил, не Марты ли Абрамовны это сынок, я думал, это из твоих клиентов, решил к тебе зайти, сказать… Тебе нехорошо?
– Он мне вот чего дал! – похвастался Рон, показывая Марте дешевый брелок в виде черепа с костями.
Марта поняла, что пугаться некогда, надо действовать. Но какая скотина этот Ицхак! Из-за тридцати сребреников! Или… или он и деньгами ее фирмы сумел попользоваться? То-то она с бухгалтерией разобраться не может.
– Так. Сейчас едем домой. Гулять с Роном завтра не ходите.
Марта, невзирая на липкий холодный ужас, здраво рассудила, что на среднем этаже элитного, хорошо охраняемого дома до ее близких никакие бандиты не доберутся.
– Но ребенку нужно гулять!
– Ничего, денек посидит дома, ничего страшного, – Марта изо всех сил старалась казаться спокойной.
– Да в чем дело-то? Во что ты еще со своим бизнесом вляпалась? Права была мама…
У Марты оставалась только одна отцовская картина: девочка-подросток с несуразно длинными руками и ногами летит над озером навстречу восходящему солнцу. Марте казалось, что, отдавая это полотно, она отрывает кусок собственного сердца – но выбора не было. Часть картин оставалась у Риты Исааковны, но она где-то в далеком Нью-Йорке – это все, что Марте удалось узнать в риелторском агентстве, чью визитку ей сунула та добрая женщина, что купила квартиру Риты Исааковны.
Значит, придется продать «Девушку и Солнце». Один из ее соседей по бизнес-центру, пожилой обаятельный Давид Родштейн, был большим поклонником творчества ее отца. Он покупал его картины еще в московские времена. Купит и эту.
С утра она, захватив полотно, отправилась к Родштейну. Секретарша, у которой явно были какие-то виды на хозяина, ревниво оглядев Марту с головы до ног, не подпустила ее к кабинету.
– Вот, отнесите ему, – равнодушно сказала Марта, сунув секретарше картину. Ей и вправду было наплевать на все на свете косые взгляды: главное – добыть деньги. Второй раз эти мерзавцы прийти не осмелятся. И Рону они угрожали просто чтобы припугнуть. Здесь все-таки Израиль, а не бандитская Москва, полицейские на каждом углу. Спокойно, Марта, спокойно.
Через две минуты Родштейн пулей выскочил из кабинета:
– Откуда у вас Зальцман?
– Я его дочь, – изо всех сил стараясь казаться спокойной, ответила Марта.
– Дочь? Господи, верно, кто-то мне говорил… У вас есть еще его работы?
– Есть несколько полотен за границей, но я сейчас даже не знаю, где они, нужно разыскать одного человека.
– Хорошо. Сколько вы хотите за эту?
– Тридцать тысяч долларов. Это дешево, но мне нужно сразу и наличными.
– Вот как? – опытный бизнесмен ничем не выказал своего удивления. – Но вы же понимаете, что в офисе я таких сумм не держу. Вы поедете со мной в банк?
– Да, спасибо. Мне нужно срочно.
По дороге из банка Родштейн предложил:
– Я готов купить все полотна вашего отца, какие у вас есть. Вы говорите, что они за границей. Где?
– Думаю, что в Нью-Йорке. Почти наверняка.
– Отлично. Вам, чтобы получить картины, нужно разыскать в Нью-Йорке какого-то человека. У меня там большие связи, в том числе и в полиции. Через неделю я лечу туда по делам, и, если вы присоединитесь, я смогу вам помочь. Я действительно хочу эти картины.
Это предложение многое упрощало: Марта не раз думала, сможет ли она разыскать в громадном Нью-Йорке одну-единственную старую женщину. В иммиграционной службе ей никто просто так никаких сведений не даст. А связи Родштейна могли бы помочь. Но всего через неделю?
– Понимаю, что вам трудно сразу бросить дела, – перебил ее мысли Давид. – Не отвечайте сейчас. Вот визитка со всеми телефонами, звоните в любое время.
В сквере напротив бизнес-центра Марта заметила вчерашних «гостей». Увидев ее, они поднялись со скамейки и расслабленно двинулись следом. Совершенно непонятно, как им это удалось, но подходя к своему офису, Марта увидела «братков» по обе стороны двери. Она сунула им пакет с деньгами, старший лениво достал несколько пачек, так же расслабленно их «пролистал»…
– О’кей, куколка, всего тебе хорошего. Передавай привет своему козлу!
Не в силах разбираться с документами, Марта впервые за три года ушла из офиса до обеда. Дома ее ожидал не просто скандал, а почти конец света. Свекровь брызгала слюной, топала ногами и визжала:
– Ты проститутка! Шлюха! Дрянь! Катись к своим любовникам! Нечего тебе делать в приличной семье!
Гена – похоже, именно он доложил мамочке о странных событиях – даже не попытался защитить жену. Но, к чести его, он хотя бы увел «из зоны обстрела» маленького Рона. Больше всего Марта боялась, чтобы сын не услышал, какими словами называют его мать. Она мгновенно побросала в сумку самое необходимое и сбежала в офис, откуда первым делом позвонила Давиду Родштейну:
– Я освободилась и могу лететь с вами.
«Найду Риту Исааковну, продам картины, устроюсь, заберу Рона…» – думала она, проваливаясь в черную, без сновидений, пропасть.
В Нью-Йорке Давид показывал ей достопримечательности и рассказывал об истории колонизации США:
– Манхэттен в переводе с языка местных индейцев означает малый или холмистый остров. Так описал его Робер Жюэ с яхты «Полумесяц». Кроме того, на карте начала XVII века словом «маннахата» названо племя индейцев, живших в устье нынешнего Гудзона.
Марта чувствовала, что с момента смерти папы (даже в мыслях невозможно было назвать его отчимом!) ей не было так спокойно. Хотя в поведении Давида не было ничего «отеческого». Чем-то он напоминал того московского прохожего, что дал ей платок, чтобы вытереть слезы, – Марта до сих пор его вспоминала. Выстиранный и отглаженный платок она теперь всегда носила с собой. Как талисман.
