Анатолий несколько раз ударил Стогова носком дорогого ботинка. Целился он в голову, но Стогов прикрывал голову руками и ботинок попадал куда-то в плечо. После этого Анатолий ухватился за капюшон его куртки и рывком приподнял с пола. Внутри головы немного гудело. Чтобы не упасть, он оперся рукой о стену. Прямо перед ним Осипов упирал дуло своего служебного пистолета майору ровно в лоб. Лицо у Осипова было злое и решительное. Стогов удивился: с этим парнем он выпил целое озеро крепкого алкоголя и еще большее количество алкоголя не очень крепкого… на протяжении нескольких последних месяцев ни с одним другим человеком он не проводил времени столько, сколько с ним. А теперь капитан стоял перед их общим милицейским начальником и упирал дуло пистолета тому в лоб.
– Оба встали! Быстро!
Даже голос у Осипова был какой-то другой… не тот, что у Осипова прежнего.
– Вперед! В лифт! Я сказал, быстро!
Стогов с майором поднялись и зашли в подъехавший лифт. Столкнулись в дверях плечами, но все же зашли.
Прежде, чем двери лифта закрылись, майор все-таки сказал:
– Зачем ты это делаешь? Рано или поздно я же выйду отсюда, И ты знаешь, что в эту секунду тебе лучше оказаться где-нибудь далеко.
– Ты никогда отсюда не выйдешь. Никто не выйдет. Через полчаса тоннель будет затоплен. А я окажусь, действительно где-то очень далеко.
Двери лифта закрылись. Было слышно, как капитан Осипов и его брат Анатолий ушагали по тоннелю куда-то влево. Стогов оперся спиной о стенку и сполз на пол. Голова болела. Из разбитого носа струйкой стекала кровь. Стогов похлюпал носом и через некоторое время кровь идти перестала.
О том, что они братья Стогов догадался еще вчера вечером. И тогда же позвонил капитану, чтобы рассказать всю историю от начала до конца. Все эти упоминания о состоятельном брате из Англии, который способен одолжить Осипову дорогую машину, все эти обмолвки Анатолия о его семье, как-то сами собой сложились у него в голове во вполне внятную историю. Не очень реальную, выглядящую странной, – все-таки речь шла ни о ком-нибудь, а об их общем коллеге, которого он знал, чуть ли не лучше себя самого. Но зато эта история объясняла всю картину последних месяцев. И он набрал мобильный номер майора.
Сперва тот сказал, что Стогов сошел с ума. Разумеется, это – как еще он мог среагировать на столь бредовую версию? Потом немного подумал и сказал, что перезвонит через десять минут. А когда перезвонил, то говорил уже совсем другим тоном.
– Все сходится, – сказал он. – Правда братья они не родные, а сводные. Судя по нашей базе, этот одноглазый Анатолий жил с папой в Лондоне, а Осипов с мамой у нас. Вот ведь, сука.
Стогов молчал. Что он мог сказать?
– Ты думаешь, они с самого начала все спланировали?
– Вряд ли. Скорее уж, так совпало. Помните, как все началось? Из театра пропал карлик-актер. По ходу дела Осипов тогда узнал про сокровища. Не думаю, что он отнесся к истории всерьез. Скорее всего сперва любопытства ради просто стал наводить справки. А когда выяснилось, что тайник расположен под дном Невы, а работами по прокладке тоннеля руководит его брат, глупо было не попробовать. Он и попробовал.
– Вот, сука, – повторил майор.
Что конкретно теперь со всем этим делать, Стогов не понимал. Майор, судя по всему, тоже. План был понятен лишь в общих чертах. Спуститься в тоннель. Попробовать заставить их говорить. Кто бы мог подумать, что в результате оба они окажутся запертыми в клаустрофобически тесном лифте, а часы на мониторчике телефона станут показывать, что жизнь их кончится через несколько минут? Вернее, уже через несколько секунд.
– Ты, говорят, встречаешься с той блондинкой из аппарата генерала? – спросил майор.
– Кто говорит?
– Все говорят. Думаешь, можно встречаться с самой красивой девушкой управления и тебе никто не станет завидовать.
– Больше уже не встречаюсь.
– Сволочь ты, Стогов.
– Почему это я сволочь?
– Зачем ты бросил такую хорошую девушку?
– Не в этом дело. Никто никого не бросал. Просто оказалось, что дальше встречаться мы не можем.
– Я и говорю: сволочь ты, Стогов.
Он вздохнул. Вернее попробовал вздохнуть. Казалось, будто легкие сейчас взорвутся.
– Помните, у генерала в приемной вечно сидит такой симпатяга-парень? Что-то типа его адъютанта? У него еще такие нереально голубые глаза. Они с Александрой планировали пожениться. Все было серьезно. И тут появился я.
«А-а-а», сказал майор. Потом подумал и спросил:
– Если ты хочешь жить с ней, и она хочет жить с тобой, то при чем здесь этот адъютант?
– Не могу я так….
Майор подумал еще.
– И что ты станешь делать? Снова пить и через большие окна кафе смотреть на дождь?
– Нет.
– А что тогда?
– Умру сегодня в этом лифте и делу конец. А Александра со своим адъютантом пусть живет дальше.
Стогов закрыл глаза. Сегодня утром он проснулся оттого, что ему показалось, будто осень кончилась и, если выглянуть в окно, то там будет лежать снег. Кислорода в кабине не осталось, похоже, совсем.
Он лег на грязный пол лифта и умер. Вся предыдущая жизнь показалась ему неправдоподобным сном. И все, что было дальше – тоже.
Правда, как оказалось, умер он не насовсем. Как именно спасатели выпилили дверь лифта вспомнить потом так и не смог. Но вот гулкий стук их каблуков по тоннелю, когда носилки поднимали наверх, запомнил хорошо. У спасателей были широкие сильные спины, и какое-то время видел он только их. А потом, уже когда его вынесли из тоннеля наружу, увидел вдруг, что дождь кончился.
Вернее, все было не совсем так.
Сперва лифт неожиданно дернулся. Снаружи что-то загудело… первый раз за три часа, которые они провели в тесной кабине… и лифт дернулся. Майор приоткрыл глаза и прислушался. Ничего не происходило… некоторое время не происходило совсем ничего, а потом лифт дернулся еще раз и рывками двинулся наверх. Иногда он замирал, и тогда майору казалось, что все это неправдоподобный бред, но спустя секунду он начинал снова ползти… лифт упрямо поз наверх… и продолжалось это не просто долго, а ОЧЕНЬ долго… а потом лифт все-таки встал и снаружи послышался противный визг болгарки. Ничего приятнее этого звука майор не слышал прежде ни разу в жизни. Визг означал, что добрые и сильные мужчины-спасатели взрезали дверь.
Яркий свет, ворвавшийся в кабину, был прекрасен. Свежий воздух, ворвавшийся вместе с воздухом, был еще прекраснее. Никому кроме майора этот воздух не показался бы свежим, а свет ярким. Но для него (и для лежащего на полу Стогова) эти свет с воздухом означали жизнь. Еще какое-то время жизни. И пусть когда-то потом, когда-то в будущем, эта жизнь все-таки кончится… пока она будет по-прежнему продолжаться.
(Он все-таки сделает своей жене ребенка… И уедет с ними двоими, с женой и новорожденным ребенком, туда, где тепло…)
За мускулистыми плечами спасателей показался сдвинутый на одно ухо берет защитного цвета. Ну, да, разумеется, это был их генерал. Старый, седой, еле держащийся на ногах, с обвислой кожей щек и артритными кистями рук, торчащими из манжетов камуфляжной куртки. Но, как и раньше, всегда появляющийся вовремя.
Опершись о стену, майор поднялся на ноги, одернул куртку и попробовал отрапортовать:
– Товарищ генерал!
– Вольно, майор…
Слева от генерала стоял его вечный голубоглазый адъютант, а справа – блондинка, которая никогда не родит его консультанту ребенка. Чуть позади толпились еще какие-то незнакомые офицеры. Все подтянутые, аккуратные, четко знающие, что делать в каждый отдельный момент жизни. Начищенная обувь, блестящие на мундирах знаки отличия. Смотреть на них майору было почему-то неприятно. Сам он чувствовал себя грязным, пропахшим черт знает чем, и растерянным перед жизнью, которая теперь расстилалась перед ним до самого горизонта.
Так и не пришедшего в себя Стогова, генерал распорядился унести. Спасатели подхватили его, уложили на носилки и засеменили ногами в сторону машины «Скорой помощи».
Глаз у генерала было почти не разглядеть из-за старческих морщин. Но смотрел он этими своими глазами майору прямо в лицо. Потом, наконец, сказал:
– Ничего не хочешь мне сказать?
– О чем?
– О золоте. Где оно?
– Вы про сокровища ордена?
– В рапорте ты указывал, что в этом тоннеле должно находиться сорок две подводы золота. Но тут ничего нет.
– Да, – сказал майор, – золота нет. Пока мы сидели в лифте, наш консультант говорил, что золото типа того, что испарилось.
– Испарилось?
– В тоннеле испытывали бомбу из антивещества. И в результате золото испарилось. Такая химическая реакция. Что-то там связанное с атомной массой и таблицей Менделеева.
– Твой консультант так прямо и говорил: из тоннеля испарилось сорок две подводы золота? Что-то я тебя, майор, перестаю понимать.
– Знаете, товарищ генерал, сам я не очень в этом разбираюсь. Но судя по тому, что рассказывал Стогов, так все и было. Золото, это ведь единственный металл, молекула которого не вступает в реакцию с антивеществом. Сталинские физики запустили свою бомбу и уже не могли ее остановить. Там ведь достаточно всего одного атома, чтобы погиб весь мир, понимаете? Если бы не эти сорок две подводы, всему конец. А так – золото вступило в реакцию с запущенной бомбой и испарилось. Пшик, – и ни золота, ни бомбы.
