– И тебя тоже, – сказал генерал и пошел.
К тому времени, когда солнце, с трудом разогнав туман, прорвалось наконец в низины, бой затих. Немцы прекратили попытки с ходу прорваться к перевалам и то ли перегруппировались, то ли чего-то ждали, изредка вслепую осыпая минами перепаханные танками склоны. Наши молчали.
К наблюдательному пункту подтянулся штаб, появились люди. Все были в странно возбужденном состоянии, словно в воздухе носилось что-то невысказанное, но уже известное каждому, о чем почему-то до времени принято было молчать. И все с удовольствием и почти весело играли в эту молчанку, но слаженный механизм гигантской военной машины вдруг где-то нарушился, и хотя люди привычно делали привычное дело, все сегодня выглядело не так: не так ходили, не так отдавали команды, не так ждали, курили, разговаривали.
В низине, под наблюдательным пунктом, расположился узел связи: три огромные автомашины, опутанные проводами и антеннами. Девушки-радистки сновали вокруг этих машин, и солдаты, рывшие укрытия по гребню, часто прерывали работу и долго, опершись о лопаты, смотрели вниз, на девушек, и во взглядах их было что-то новое, уже мирное.
Возле водонапорной башни мыкался младший лейтенант. Он с курсантской торопливостью тянулся перед каждым офицером и все пытался доложить, что прибыл «для прохождения дальнейшей службы», но командирам было не до него, и он, вздохнув, отходил в сторону. Он очень хотел повоевать и тоже понимал, что бой – последний, и радовался, и ужасался, что не успеет отличиться, и боялся погибнуть за полчаса до конца войны. Это двойственное чувство жило в нем постоянно: решившись, он обретал вдруг настойчивость и подскакивал к кому-нибудь из начальства, собираясь потребовать немедленного назначения, но тут же скисал, мямлил что-то невразумительное и сразу же отходил, втайне радуясь, что его никуда не послали.
В пять на «Виллисе» приехал полковник Сергей Иванович Ларцев – замполит командира корпуса. Он был грузен, добродушен и, с солдатской точки зрения, весьма стар, и поэтому командир корпуса во всех случаях обращался к нему только по имени и отчеству, позволяя себе откровенно нарушать устав. Увидев замполита, он тут же спустился к подножию башни.
– Немцы отклонили ультиматум, – негромко сказал полковник. – В одном месте обстреляли парламентеров.
– Ну и черт с ними, – резко отозвался генерал. – Упрашивать остаться в живых не собираюсь. Передайте Колымасову: в пять сорок атака. И пока не возьмет мост, пусть на глаза не показывается.
– Людей жалко, – вздохнул Сергей Иванович.
– Может, пропустим фрицев к американцам?
Полковник промолчал. Генерал покосился на него, сказал мягко:
– Мне, Сергей Иванович, тоже людей жалко. И не только этих, – он кивнул на разведчиков, сидевших на корточках у стены, – но и тех, кого та сволочь лет через двадцать в бой пошлет. Вот так. Готовьте атаку. И, – он твердо посмотрел в добрые, в стариковских морщинках глаза, – помните: для нас она еще не кончилась…
– Товарищ генерал!.. Товарищ генерал!
Ликующий женский крик заглушил грохот выстрелов, вой мин, далекий рев танков, он заглушил саму войну.
– Товарищ генерал!
Снизу, от узла связи, изо всех сил бежала девушка в гимнастерке, перетянутой ремнем, в узкой защитной юбке, в тяжелых кирзовых сапогах, смешно и трогательно хлюпающих на стройных ногах. Берета на ней не было, и черные волосы метались вокруг головы. Она, задыхаясь, лезла по крутому откосу, счастливая, восторженная, светлая. Торопясь обрадовать людей, она забыла обо всем на свете и, всегда обычно осторожная и скромная, сейчас совсем по-детски поддернула узкую юбку, бесстыдно сверкая голубой каймой стандартных армейских штанишек.
– Товарищ генерал!..
Он понял, что означает этот звонкий, ликующий крик. Понял и бросился к ней, оглушительно заорав:
– Молчать!..
От грозного окрика девушка споткнулась, упала, не отрывая глаз от подбегавшего генерала.
– Товарищ…
– Молчать!.. – второй раз рявкнул он и, запыхавшись от бега, остановился над нею.
Сзади него тут же выросла фигура разведчика. Девушка снизу вверх посмотрела на них, все еще продолжая улыбаться.
– Мир!..
– Нет, – твердо сказал он и опустился рядом с нею на колено. – Нет мира, ефрейтор. Бой идет. После боя мир будет. Поняла?
– Поняла, – она послушно покивала, улыбаясь. Слезы текли по щекам, и она совсем не по-ефрейторски шмыгала носом. – Мир, товарищ генерал. Война кончилась.
Генерал глядел на ее счастливое, зареванное лицо, и острая боль на мгновение сжала сердце. Он опустил голову, наткнулся глазами на круглое, перепачканное землей колено и сразу же поднялся.
– Встать, – негромко скомандовал он, и девушка, поспешно одернув юбку, тотчас же вскочила и опустила руки по швам. – Вытрите слезы.
Она машинально пошарила по поясу, по обшлагам гимнастерки и, виновато улыбнувшись, стала вытирать лицо ладонями. Генерал достал платок, стесняясь, сунул ей в руку.
– Идите к себе и не выходите. И всем скажите, чтобы носа не смели показывать. И никому ни слова. Идите.
– Есть, – шепотом сказала она и пошла вниз, зажав в руке скомканный генеральский платок.
Многие видели эту встречу, слышали крик, но никто не знал, о чем говорил генерал с радисткой. Знал только рослый разведчик Мелешко, которому капитан приказал охранять генерала, но он молчал, понимая, что в бою не следует делиться такой новостью.
– Хороши ножки, – заметил рыжеватый разведчик и вздохнул: – На такие бы ножки да классные туфельки.
– Нашему Феде Гонтарю абы ножки, – усмехнулся другой разведчик. – А вот чего она бежала…
– Нет, точно: классная девка, – опять начал Федор. – Главное – дичок. Полгода воюет, а никто в корпусе и похвастать не может, что в руках подержал.
– Один, кажется, пробовал, – скупо улыбнулся капитан. – Пробовал, а потом неделю рожу у санинструктора чинил.
Разведчики засмеялись.
– Я еще не пробовал, – сказал Федор. – Это так, разведка боем.
Грохот заглушил его слова: немцы начали энергичный и бессистемный обстрел. Солдаты попрятались в наспех отрытые щели. Прятались они с шутками, уже не испытывая ни страха, ни даже привычного нервного напряжения.
– Пугает фриц напоследок.
– Боекомплект расходует, чтоб драпать легче было!
– Ну, паразит, я тебе эту мину попомню!..
– Сейчас полезут, – сказал генерал и, не обращая внимания на мины, пошел к водонапорной башне.
Мелешко шагал след в след, почти наступая на пятки. Генерал рассердился:
– Что ходишь как тень? Влепит в спину на прощание…
– У вас свой приказ, а у меня – свой, – ворчливо отозвался разведчик.
По шаткой лестнице они поднялись наверх. Башня гудела от разрывов. Генерал приник к стереотрубе, произнес, не оглядываясь:
– Петя, на прямой – в третью бригаду. Скажи, чтоб перестроились уступом справа. И чтоб Голубничий не зарывался!
– Есть, – сказал молодой и очень молчаливый адъютант.
Он загрохотал сапогами по лестнице. Навстречу, пыхтя, поднимался полковник Ларцев:
– Куда, орел?
– В третью.
– Передай, что персональное дело Вовченко слушать сегодня не будем в связи с… – Он спохватился, посмотрев на адъютанта. – В общем, переносится.
– Понятно! – сбегая вниз, крикнул Петя. – В связи с тем самым!..
Полковник взобрался наверх. Налет кончился, и сразу стал слышен далекий гул танковых моторов.
– Пошли, – сказал генерал. – К перевалу рвутся, черти. Передай Филину, чтоб обороняться и не думал. Пусть наступает левым крылом по лощине.
– Есть, – ответил лейтенант-связист, лично обслуживающий генеральскую рацию. – Герань, я – Ландыш, я – Ландыш…
– Надоел мне этот цветочный флирт, – вздохнул полковник. – В жизни стольких цветов не видел, скольких за войну наслышался. И откуда у связистов такая склонность?
– Ботаники все, – проворчал генерал, не отрываясь от окуляров трубы. – Нахально лезут немцы, очень нахально. Скажите Колымасову, чтоб начинал атаку на мост.
– А не рано? – осторожно спросил полковник.
– Чего тянуть? И так последними остались.
Лейтенант вновь припал к своей рации, вызывая далекого Колымасова:
– Лютик, Лютик, я – Ландыш…
Слева – совсем рядом – ударили выстрелы. Капитан бросился к пролому, выглянул: стреляли в лесу, метрах в трехстах от башни.
– Что там еще? – недовольно спросил генерал.
– В лесу-то? – не оглядываясь, переспросил капитан. – В лесу минометчики наши стоят.
– Может, немцы просочились? – предположил Ларцев.
– Пошлите кого-нибудь узнать, – нетерпеливо сказал генерал: Колымасов уже начал атаку, и все внимание генерала занимал теперь мост.
Капитан молча спустился вниз. У входа в башню стоял младший лейтенант: его опять обуял страх, что он не успеет выстрелить в этой войне.
– Товарищ капитан, разрешите…
– Возьмите отделение и проверьте, что за стрельба в лесу.
