– Пристрели меня, – прошептал пленник. – Чего мучаешь?
– Не, – мотнул головой Егор и встал на ноги. – Я не убивец какой! Мне тебя надоть до штаба нашего доставить. А там люди умныи. Решат, чо с тобой делать, – он подхватил легкое тело парня подмышки и поставил его на ноги. – Ну-ка, Ветерок, давай я на тебя еще поклажу наложу. Не серчай! Он легкий, – и с этими словами Егор легко забросил пленника в седло.
Егор шел, взяв под уздцы верного коня, и думал: «Странный он. Вроде как должон быть мальчишкой избалованным. Вона руки какие. Как у бабы городской. И на морду тоже вроде бабы. Так нет же… упертый, как ихние ишаки. Не похож он на басмача. Хоть ты режь меня, не похож!»
Пленник сидел на коне, крепко схватившись связанными руками за седло, и, гордо подняв голову, смотрел на уходящее за горизонт белое солнце. По его посадке и осанке было видно, что он не понаслышке знает о верховой езде. Изредка он бросал косые взгляды на Егора, ведущего под уздцы Ветра, и в них уже не было прежней злобы.
На пустыню медленно спускалась ночь, накрывая все вокруг ледяным покрывалом темноты.
Егор остановил коня перед высоким барханом и помог пленнику спешиться. Он снял с седла одну из кожаных фляг, аккуратно разрезал ее перочинным ножом и поднес Ветру. Достав из вещмешка несколько кусков хлеба и высыпав в котелок пшено из другого мешка, он оставил коня ужинать, а сам стал готовить место для сна.
– Ты жрать-то будешь? – Егор сидел на песке перед расстеленной тряпицей, на которой лежало две вяленых рыбы и кусок лепешки.
Пленник коротко кивнул и сел «к столу», поджав под себя ноги. Он отломил кусок лепешки и жадно вонзил в него зубы. Проглотив, почти не жуя, несколько кусков, он громко икнул, выронив лепешку из рук.
– Вот куды так торописся? – покачал головой Егор, протягивая ему фляжку с водой. – Чай тебя при вашем ханском дворце учили разным там этикеткам.
– Эть… – начал говорить пленник и, икнув, сделал еще глоток воды. – Этикету, – наконец выговорил он. – Учили, только я так голоден, что мне не до него, – он взял вяленую рыбу за хвост, поднес к носу, понюхал ее и схватил зубами за спинку.
– Ты б почистил ее, что ль, – покачал головой Егор. Посмотрев, как пленник пытается очистить рыбу, снимая с нее по одной чешуйке, он вздохнул, взял рыбину, несколько раз ударил по подошве своего ботинка, потом, отломив голову, лихо снял с тушки шкурку. – Этикету его учили! – протянул он очищенную рыбу пленнику.
– Спасибо, – слабо улыбнулся тот, блеснув в полутьме белыми зубами.
Перед сном Егор связал руки пленника за спиной и накрыл его одной из шинелей.
Сон не шел. Егор смотрел на черное небо, усыпанное мелкими веснушками звезд, и вспоминал друга Сашку. Как они с ним путешествовали по полям и лесам. Как сидели в прокуренном вагоне поезда и Сашка пел песни на незнакомом языке. Как он смешно передразнивал товарища Мосина, когда у того от простуды сел голос. Как заигрывал с Катериной и как потом бегал по площади гарнизона, спасаясь от гнева комиссарши.
– А ты знаешь, что почти все звезды, свет от которых мы сейчас видим, уже миллионы лет как погасли? – услышал Егор голос пленника.
– Это ты на что намекаешь, вошь белогвардейская?! – неожиданно взорвался Егор. Воспоминания о друге и осознание того, что его больше нет, заставили его мозг закипеть классовой неприязнью к пленнику.
– Ни на что, – ответил тот и отвернулся от Егора. – Просто говорю, что звезды умирают, но еще очень долго дарят нам свой свет.
– А вот скажи… А если человек умирает? Он просто сгнивает? Или все-таки после его смерти что-то остается? – Егор ткнул кулаком в спину пленнику.
– Остается, – пленник обернулся. – Память о нем остается, как свет от звезды.
