Астрид Линдгрен - Мио, мой Мио!

Одна из них всё-таки оказалась последней. Но я этого не знал. Я не понял, что лестница кончилась. Как узнаешь, когда поднимаешься по лестнице в кромешной тьме? Шагнуть-то я шагнул, но новой ступеньки под ногами уже не обнаружил. Поэтому я оступился и стал падать. Падая, я пытался за что-нибудь зацепиться, но в темноте ничего не мог нашарить, и мне показалось, что я вот-вот сорвусь и полечу вниз.

Я невольно вскрикнул:

– На помощь! Помогите же кто-нибудь!

Я услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Может быть, Юм-Юм?

– Юм-Юм, дорогой Юм-Юм, помоги мне, – пролепетал я.

Я не мог его видеть, было ведь очень темно. Я не мог видеть его милого лица, его добрых глаз, которые так напоминали мне глаза Бенки. Но я услышал шёпот:

– Сейчас-сейчас, дай мне руку, я помогу тебе.

Я взял его за руку. Но это была не рука. Это был железный коготь!

Может быть, когда-нибудь я обо всём этом забуду. Когда-нибудь не стану больше вспоминать рыцаря Като. Забуду его ужасное лицо, его страшные глаза, его кошмарный железный коготь. Я мечтаю дожить до того дня, когда я перестану думать о нём. И даже то страшное помещение, его залу, в которой тогда оказался, тоже ни разу не вспомню. Там было всё, даже воздух, пропитано злобой. Это было как раз то место, где рыцарь Като просиживал дни и ночи, задумывая зло. День за днём, ночь за ночью обдумывал он свои злые дела, и злоба висела в воздухе густым облаком, так что трудно было дышать. Злоба эта потоками струилась наружу и убивала всё прекрасное, всё живое. Она пожирала зелёные листья, цветы и травы, злой пеленой отгораживала от земли солнечные лучи, потому-то там никогда по-настоящему не рассветало, не бывало дня, а только ночь или, вместо дня, сумерки. Понятно, почему его окно над Мёртвым озером смотрелось, как уставившийся на воды глаз, полный злобы. Потому что его злоба светилась в окне, когда он сидел там и задумывал злое. И вот в этой его комнате я и оказался. Я был схвачен, когда обеими руками вцепился в ступеньку, чтобы не покатиться вниз по лестнице. Как раз в этот миг я не смог бы взмахнуть мечом. Тут на меня и набросились чёрные стражники и потащили в эти ужасные покои рыцаря Като.

Юм-Юм был уже там. Он стоял бледный, потерянный и, увидев меня прошептал:

– Всё кончено, Мио…

Перед нами был рыцарь Като. До чего же он ужасен! Он молча смотрел на нас, и злоба его обдавала леденящим потоком и одновременно обжигала палящим пламенем. Она опаляла наши лица и руки, щипала глаза, и с воздухом, который мы вдыхали, проникала в наши лёгкие. Она волнами пронизывала всё тело. И от этого на меня наваливалась такая усталость, такая слабость, что я не смог бы в ту минуту даже просто поднять свой меч.

Стражники, вырвав меч у меня из рук, протянули его рыцарю Като. Взглянув на него, он вздрогнул.

– Более страшного меча я никогда в моём замке не видел, – сказал он, повернувшись к стражникам. Он подошёл к окну, постоял возле него, взвешивая меч в руках. – Что же мне сделать с этим мечом? – произнёс рыцарь Като. – Этот меч не убивает добрых и невинных. Так что же мне с ним сделать?

Он поглядел на меня своими ужасными змеиными глазами и увидел, как я жажду получить свой меч обратно.

– Утоплю-ка я этот меч в Мёртвом озере, – продолжал он, – в самом глубоком месте. Потому что более страшного меча я никогда в моём замке не видел.

Он поднял меч и швырнул его через окно. Я видел, как меч падал, переворачиваясь в воздухе, и пришёл в полное отчаяние. Многие тысячи лет ковал Кузнец этот меч, который способен сокрушить камень. Многие тысячи лет все жили надеждой, что я смогу победить рыцаря Като. И теперь он выбросил мой меч и утопил его на дне Мёртвого озера! Я больше никогда его не увижу. Всё кончено…

Рыцарь Като отошёл от окна и встал перед нами. Его злоба почти не давала нам дышать, когда он находился так близко.

– Ну и что мне теперь сделать с этими моими врагами? – размышлял рыцарь Като. – Что мне сделать с моими врагами, которые явились, чтобы убить меня? Стоит об этом подумать. Я мог бы придать им птичий облик, и пусть себе летают над Мёртвым озером и кричат тысячи и тысячи лет.

Он окинул нас своим ужасным змеиным взглядом и задумался.

– Да, я мог бы обратить их в птиц. А ещё – раз! – и вырвать их сердца и вложить в каждого из них сердце из камня, и тогда они стали бы мне служить.

«Преврати меня лучше в птицу, – думал я, – ведь ничего не может быть хуже, чем иметь каменное сердце».

Но я промолчал.

Рыцарь Като не спускал с нас своих змеиных глаз.

– А не посадить ли их в башню? И пусть они там умрут с голоду.

Он ходил взад-вперёд, раздумывая. И от его мыслей воздух всё больше и больше наполнялся злобой.

– В моём замке от голода умирают за одну ночь – так нестерпим здесь голод. Одной ночи достаточно.

Он встал передо мной и положил мне на плечо свой железный коготь.

– Я знаю тебя, принц Мио, – сказал он. – Я понял, что ты явился, как только увидел твою белую лошадь. Я ждал тебя. А ты-то думал, что настала ночь сражения.

Он наклонился ко мне и прошипел мне в ухо:

– Ты решил, что настала ночь сражения, но ты заблуждался, принц Мио. Это ночь голода. И когда пройдёт ночь, в моей башне будут лежать только маленькие белые косточки. Вот только всего и останется от принца Мио и его оруженосца.

Он постучал своим железным когтем о каменный стол, который стоял посреди его мрачных покоев. Вошёл новый отряд чёрных стражников.

– Заточить этих в башню, – приказал он, указав на нас своим железным когтем. – В башню за семью замками. Семерым стражникам сторожить у двери, и ещё семьдесят семь пусть сторожат во всех залах, на всех лестницах, во всех коридорах, что находятся между башней и моими покоями.

Он уселся за стол.

– Я буду сидеть здесь, сидеть и обдумывать, какое ещё сотворить зло, и принц Мио больше не посмеет мне помешать. Пройдёт ночь, и я пойду взглянуть на маленькие белые косточки. Прощай, принц Мио! Спи спокойно в моей Башне голода!

Чёрные стражники схватили нас с Юм-Юмом и потащили через весь замок в башню, где нас ожидала смерть. И повсюду, во всех залах и коридорах толпились чёрные стражники, которые должны были нести вахту на всём пути от башни до покоев рыцаря Като.

Так что же, выходит, он так боится меня, раз обеспечил себя сверхнадёжной охраной? Меня, утратившего свой меч, запертого семью замками и охраняемого семью стражниками у дверей?

Чёрные стражники, крепко схватив нас за руки, вели меня и Юм-Юма в тюрьму.

Мы шли и шли по мрачному чёрному замку. В одной из галерей было зарешеченное окно, и я успел бросить взгляд на двор замка. Во дворе стояла лошадь, прикованная цепью к столбу. Чёрная лошадь, а рядом с ней – чёрный жеребёнок. У меня защемило сердце. Я подумал о Мирамис, которую я больше никогда не увижу. Я не знал, что они сделали с ней и вообще жива ли она?

Но стражник больно дёрнул меня за руку и поволок дальше. И я уже больше не думал о Мирамис…

Мы дошли до башни, где нам предстояло провести свою последнюю в жизни ночь. Тяжёлая железная дверь открылась, и нас втолкнули внутрь. Затем дверь с грохотом захлопнулась, и в двери семь раз повернулся ключ. Мы остались одни в своей тюрьме, Юм-Юм и я.

Круглая башня с толстыми каменными стенами – так выглядела наша тюрьма. В стене было пробито загороженное решёткой оконце. Сквозь решётку доносились до нас крики заколдованных птиц, летавших над Мёртвым озером.

Мы сидели на каменном полу, чувствуя себя такими маленькими и заброшенными, и мы знали, что по прошествии ночи мы обречены на смерть.

Мы держались за руки. Крепко-крепко держались за руки, сидя на твёрдом, холодном, каменном полу. Нас мучил голод. Он сжимал нас тисками, ломал, выматывал, высасывал всю силу из нашей крови, казалось, что вот мы сейчас ляжем, уснём и никогда не проснёмся. Но нам ни в коем случае нельзя было засыпать. Мы старались побороть сон, как только могли. В ожидании смерти мы стали говорить друг с другом, вспоминая Страну Далёкую. Я подумал о моём отце-короле, и слёзы навернулись мне на глаза. Но голод сделал меня таким слабым, что слёзы катились по моим щекам медленно-медленно. Юм-Юм тоже тихонько плакал рядом со мной.

– Ах, если б Страна Далёкая не была так далеко, – говорил Юм-Юм. – Если бы путь до Острова Зелёных Лугов не был так далёк, если бы мы не были такими маленькими, одни-одинёшеньки и безо всякой защиты. Ты только вспомни, как мы бродили по холмам на Острове Зелёных Лугов и играли на своих дудочках. Ты это помнишь, Мио?

– Да, помню, но как давно это было. А ведь мы можем и здесь поиграть на своих дудочках, – предложил я. – Ту самую старинную песенку, пока голод и сон окончательно нас не одолеют.