Потом Высший приказал Вите эти списки надиктовать на магнитофонные кассеты, из которых надо было сделать штук двадцать копий. В преамбуле Витя должен был сообщить, что все нечестивцы должны будут, через две недели, а именно 1 июля, прийти к театру им. Горького в девять часов, естественно с табличками на шее, и возле фонтана встать на колени, вымаливая прощение у прохожих.
Так что нечестивцам давался шанс: две недели обдумать свою судьбу, потом шесть часов каяться. Шанс надо было дать обязательно. Остальных, кто не придёт стоять на коленях, Высший разум обещал просто уничтожить. И сдохнут они без покаяния.
Вскоре, как были готовы двадцать копий магнитофонных кассет, друзья лично разнесли их по всем намеченным адресам: в милицию, в ФСК, в управление Губернатора, директорам крупных заводов, начальнику ЖД вокзала, директору рынка, в газеты, на телевидение и радио. Причём на радио Лёня вручал начальнику лично, тот после беседы с Лёней, с остекленевшими глазами велел своим сотрудникам дать эту информацию в эфир. В эфир эта информация попала только один раз, потом всполошившиеся сотрудники спецслужб изъяли плёнку с радио. Но дело было сделано, и копий с этой информацией стало намного больше. Сначала причастных к изучению списков было десятки человек, потом сотни, а потом и тысячи человек стали с недоумением изучать эту информацию, которая была совершенно из ряда вон.
Сначала все воспринимали эти плёнки как чьи-то проделки. С усмешкой воспринимали. Но потом стало не до смеха. Оказалось, что смеяться надо только глядя в зеркало. Особенно стало грустно иностранным разведчикам и личностям, которые считали себя очень защищёнными от превратностей судьбы. Ведь никто не мог знать о роде их занятия, а тут на тебе, фамилия, адрес, и обвинение в распространении наркотиков. Сидит такой человек на хорошей должности в управлении Губернатора, всеми уважаемый, и вдруг ему говорят, что, оказывается, именно он руководитель наркотрафика. Вот и как на это реагировать. Получается, что сдал с потрохами кто-то свой.
Через пять дней город начало лихорадить. Постарались СМИ. Не всем смогли заткнуть рот. Пошли слухи одни интереснее других. Через неделю большинство жителей, ознакомившихся со списками, начали приходить к выводу, что списки-то правильные. Начались скандалы в службе безопасности, милиции и военном ведомстве. Контрразведка военного ведомства сразу вцепилась в фигурантов дела. И обстоятельства стали вырисовываться катастрофические. К первому июлю обстановка начала резко накаляться. Резко увеличилось количество самоубийств. Всполошился и криминал. Из криминала никто, кто фигурировал в списках, не собирался стоять в такой позе. На сходке, правда, решили послать на стояние на коленях одного молодого накосячевшего братка. Так сказать в наказание, ну, и посмотреть, что будет. В ночь перед первым июлем город затих: все строили предположения, что же будет завтра. Предположений, высказанных по кухням, было несколько. Во-первых, это чья-то оригинальная и далеко зашедшая шутка. Во-вторых, это большая операция федеральных служб: дескать, в столице решили кое-где показать, кто в доме хозяин. В-третьих, это очередная бандитская разборка, передел сфер влияния, только под таким странным соусом. Ещё были совсем уж экзотические предположения, типа, появления инопланетян или Второго Пришествия. Насчёт Второго Пришествия церковь невразумительно объясняла, что ещё не все признаки налицо, и надо ещё помучиться. Но, православные, молиться надо больше, и жертвовать в церковь надо не забывать. Церковь никак не комментировала, что в списках есть и её представители.
Некоторые, особо вдумчивые люди, предполагали даже, что, наконец, начало работать древнее талионное право. Типа око за око. Ибо действие в этом мире равно противодействию, и кто на народное добро покусился, или действует против народа, тому обломиться должно непременно, с процентами.
Утром первого числа у фонтана, который был у театра, собралась небольшая толпа любопытствующих граждан и несколько газетчиков с фотоаппаратами. Все они пришли смотреть на кающихся, ежели таковые найдутся. Таковые нашлись, но было их очень даже немного. До смешного немного. Из миллионного города нашлось только три человека, считающих, что они мерзавцы. Как и было сказано ровно в девять часов на коленки встало всего три человека. Это, прежде всего, представитель братков, который сам бы до такого не додумался, а был послан сюда старшими. Теперь он стоял на коленях с вытаращенными глазами, хотя его фамилия даже в проскрипционных списках не значилась. На шее у него болталась табличка "Я - хулиган". Ему было неудобно стоять на твёрдом. А рядом стоял пожилой мужик с табличкой "Я - вор". Этот догадался просить под колени свой пиджак и теперь хмуро, но без агрессии смотрел на зевак. Этот старый и больной вор, с погонялом Волк, был, как следует, бит жизнью. Когда он узнал о странных списках, и что его фамилия там фигурирует, он очень сильно задумался. Его звериная чуйка прямо кричала ему "Это серьёзно". Несмотря на такие дурацкие условия покаяния, он решил, что лучше шесть часов позора, чем на два метра под землю. Третьим был тип средних лет. Это был преподаватель с табличкой "Я - взяточник". Этого человека так заела совесть, что он уже собирался наложить на себя руки, но тут вдруг появилось возможность публично покаяться. Теперь он стоял рядом с вором и братком и, заливаясь слезами, в подробностях рассказывал всем желающим послушать историю своего морального падения. Причём в списках на уничтожение он не значился. Народ ходил мимо кающихся, а некоторые зеваки даже спрашивали у бедолаг об их жизни. Очень подробно, со слезами и подвыванием каялся преподаватель. Вор отвечал односложно: "Да, я воровал, сидел, опять воровал, теперь вот каюсь". Менее всего информации народ получил от братка, который односложно тараторил: "Я хулиганил, в карты играл, водку пил". Некоторые люди фотографировались рядом с кающимися грешниками, им даже зачем-то бросали монеты. Особого ажиотажа не наблюдалось, даже милиция не мешала. В стороне на коленях профессионально стояла бабушка, но та не каялась, а просила подать Христа ради. В полдень, когда солнце переместилось в зенит, накатила сумасшедшая жара. Кающимся стало откровенно плохо. Браток уже было подумал, что надо смыться отсюда, но страх перед старшими удерживал его. Старому вору тоже было очень плохо: обострились на жаре старые болезни. Народ, жалея, приносил грешникам воду, те лили её себе на голову, охлаждаясь, и заливали её себе внутрь. Старый вор скрипел зубами, но терпел. А у преподавателя на душе стало легко, камень с души упал, самоубиваться теперь было не надо. Он стоял с глупой улыбкой, но довольный жизнью.
В полдень к кающимся подходили и два каких-то типа в чёрных очках и костюмах, но в кроссовках. Возле грешников народу было очень мало из-за сильнейшей жары.
Посмотрев на эту картину, Лёня велел Вите обвести карандашиком в списке фамилии страдальцев: потом их судьбу решим. Но обводить пришлось только одну фамилию, два грешника в списки не входили.
- Ладно, - объявил Лёня. - Завтра с утра начинаем карательную операцию. Назначаю себя Бичом Божьим, а тебя Митрич помощником. Проникнись и гордись. Не благодари. Эх, нет с нами Танюхи Пыжик, боевая была девка. Героическая. Погибла в смертельном бою.
